Дом странных детей (1/2)

в городе, где шепчутся платаны и кофейни закрывают поздно,

ночью звёзды падают в фонтаны.

кошка ловит тонущие звёзды,

потому что звёзды — это рыбы из реки серебряного бога.

— н. захарцева</p>

***</p>

Минхо никогда не был фанатом скорби, но носил её по себе, как старую отцовскую куртку. Неустанно. Преданно. Затаскивая до дыр. Будто она была всем, что у него имелось. Всем, что его ещё не покинуло.

И нет, он не считал себя несчастнейшим на планете (наверное, потому что был несчастнейшим во всей галактике), не жаловался на судьбу, не тешил собственного отчаяния, хотя иной раз очень хотелось себя пожалеть. Он просто дико тосковал по тому, какой жизнь ощущалась в пятнадцать, какой она была яркой, пёстрой, сравнимой с ёлочными игрушками и землетрясением. Он скучал по той версии себя, у которой в груди ещё билось сердце, потому что сейчас там пульсировала лишь пустота. Сухая и отчуждённая. Голодная и кровожадная. Его топографическая выемка с ненасытным чудищем внутри.

В какие дали ушли времена, когда всё виделось в малом и казалось великим?

Теперь только скорбь и утешала, хотя потустороннее оставалось безутешным. Казалось, он должен был очерстветь до мозга костей, покрыться толстой нержавеющей корочкой, чтобы понять простые житейские истины: Земля однажды проглотит его кости, Солнце однажды проглотит Землю, а гравитация проглотит всё остальное. И ничего не останется. И его кротовая нора вновь задрейфует по просторам бездушного неприветливого пространства в поисках новой гавани в груди у какого-нибудь одинокого космического великана.

Разве не повод для грусти?

Сигареты закончились — остались окурки. За новыми идти было невмоготу. Хотелось растечься по дивану бесформенной жижей, заплыть в стык между сиденьем и спинкой и поселиться там навсегда, чтобы реальность не донимала. Предметы интерьера ей были неинтересны — её интересовало живое, подвижное. Сопротивляющееся. И она хотела эту живность перемолоть в звёздную пыль да усеять ей небосвод.

Кстати о звёздах.

Одна как раз постучалась в стеклопакет его зашторенного окна. Минхо дёрнулся, но глаз не открыл. Шевелиться не хотелось. Хотелось достать метафорический гроб и умереть. И желательно, чтоб ничего не отвлекало от гниения.

Ещё один камень врезался в раму сильнее. Громкое тук-с — развеяло тишину.

Меня нет дома — обречённо вихрилось в черепе, пока окна снаружи забрасывали ветками и астероидами. Нет меня. Нет.

Эти странные дети однажды заставят его свихнуться и, упаси господь, примкнуть к их рядам чудаков. И почему человечество ещё не изобрело прививок от чудаковатости? В современном мире потребность в ней стояла вопросом острее глобального потепления. Минхо казалось, он уже начинал заражаться. Настоящий зомби-апокалипсис, не иначе, только вместо зомби — диковатые дети. Он даже не знал, что из этого было страшнее.

На улице тем временем вдруг резко притихло. Замолкло. Звёзды перестали лететь в окно и стукаться о раму. Минхо прислушался.

Ушли, что ли — успел он обрадоваться, даже голову поднял и вытянул шею в попытке заглянуть в узенькую щель меж пыльных пластин жалюзи, да тут неожиданно что-то нечеловеческое загоготало на лестничной клетке и в дверь заколошматили сразу десятком кулаков. А то и сотней.

— Открывай дверь, братишка. Мы знаем, что ты там! — зазвучало голосом Джисона.

Братишка, блин. Какое счастье, что Минхо с ним не в родстве.

Он мученически застонал и сполз с дивана на пол, как дождевой червь. Чувствовал себя примерно так же. В дверь, что и без того еле держалась на петлях, продолжали судорожно ломиться. Надо было срочно что-то предпринять, пока профсоюз стервятников в лице соседей не слетелся по его душу.

Где там была швабра? Сейчас он покажет этим маленьким негодяям.

На пороге ожидаемо оказался детский сад. Ясельная группа. Когда Минхо открыл дверь, ребятня чуть не посыпалась по полу бисером.

Джисон среагировал раньше всех остальных. Рванулся вперёд, как торпеда, и резво проскочил мимо; в прихожей стянул заляпанные непонятно чем кроссовки за пятки, не расшнуровывая, да с разбегу устремился в кухню. По дороге кричал:

— Сказал же, что откроет. С тебя ящик сливочного пива и стишок про галактический катафалк.

— Я не пишу про галактики, — Сынмин ответил откуда-то там со ступенек, потому что перед ним в ряд у порога выстроились Феликс, обклеившийся стикерами с ног до головы; девятилетний Чонин, который по факту должен был уже спать в постельке и видеть десятый сон, и… это Хёнджин там стоял с котом и в старом гермошлеме с трещиной в стекле?

Если Минхо сейчас не закурит, он всех тут нафиг убьёт.

— Ну и чего вы припёрлись? — спросил он хмуро.

— Мы с деловым предложением, — серьёзно прозвучало в ответ.

Минхо не стал даже делать вид, что задумался, слёту отрезал:

— Пиздуйте отсюда.

И хотел, было, хлопнуть дверью (успевшего оккупировать его диван Джисона он бы потом вывалил из окна), да тут Хёнджин вдруг вытянул руки с мяукнувшим чёрным демоном и сунул того в щель.

— Возьми, пожалуйста, кота, — его голос звучал глухо из-за гермошлема (где он только его откопал?). — Не бойся, он не оборотень, а фамильяр! И кусает он, только если на него не обращать внимания и чесать за правым ухом. За левым можно, кажется…

Минхо опешил, заломил брови в недоумении, снова потянул дверь на себя. Четыре пары глаз смотрели на него как на потенциального спасителя человечества. Минхо скосил взгляд на мальчика в гермошлеме.

— Ты хочешь, чтоб я приютил твоего кота? — поинтересовался он так спокойно, что тот запаниковал и едва не споткнулся на месте. Призрачное недоразумение.

— Ну, да, — протянуло оно в замешательстве. — Но не на время, а навсегда.

— Навсегда? Я похож на кошачий приют?

Хёнджин перекатился с носков на пятки и обратно. Минхо снова напоролся взглядом на его острые коленки с целыми созвездиями синяков и квазарами пластырей.

— Понимаешь… Сириус — очень ревнивый пёс и не принял нового друга, а я не могу обесценивать его чувства. Всё-таки, он мой первенец! Мне следовало посоветоваться с ним перед тем, как приводить в дом ещё одно животное.

— Так оставил бы его на улице.

Лицо ягнёнка за разбитым стеклом перекосило от ужаса. Чонин под ногами ахнул, схватившись за уши. Сбоку донеслось поражённое феликсово «хён!». Что-то новенькое. Так этот обалдуй его ещё не называл. Минхо вдруг немного смутился, сник плечами. Право слово, наверное, можно было предложить отнести демона в настоящий приют, но в его памяти по-прежнему стояла вчерашняя сцена, осуждение в глазах Рюджин — нет, это же надо было додуматься сравнить чьи-то уши с планетами! — а теперь этот мальчишка просил его взять себе уличного кота. Навсегда взять. Минхо еле сам с собой управлялся, и у него поумирали все кактусы, какой питомец? Еще и дикий. Он даже не был уверен, что это кот, а не детёныш настоящей пантеры: тот слишком грозно за ним наблюдал. Будто всё понимал и впитывал.