уже ничего не осталось (1/2)

Джайро быстро моргает глазами и мотает головой — надоело ему уже бегать. Сегодня какой-то тяжелый день. Он стоит и ждет, чтобы забрать поднос в столовой. С такой же улыбкой, своей привычной улыбкой — то, за что его многие любили, Джайро заходит в палату.

Но от увиденного он встал на проходе и замер. Сидящий на койке больной плакал, уткнувшись в свои ладони. Мужчина в возрасте, но он рыдал, как ребенок. Рыдал, трясся и громко всхлипывал. Джайро растерянно ставит поднос на стол и молча стоит. Наверное, лучшим решением будет уйти и оставить, его но… Мужчина хватает Джайро за запястье и поворачивает к себе.

— Ты можешь убить меня? — Моляще спрашивает он, подняв свои заплаканные глаза.

Джайро испуганно дергается и пытается вырвать руку в попытках отойти назад.

— Я… позову врача.

— Прошу, сядь. Помоги мне.

Испуганно оглядев мужчину, Джайро сел на койку и склонился поближе. Он даже не знал, что ему делать. Уйти нельзя — риск, что он и вовсе убьется. Да и кричать тоже не лучшая идея. Сначала он его выслушает.

— Послушайте, я понимаю, Вас с трудом откачали и...

— Нет, ты не понимаешь. — Перебивает он Джайро. — Ты не понимаешь… Я знаю, ваша работа, как врачей, спасать жизни. Но мне очень нужно… Принеси мне каких-нибудь таблеток, что убьют меня. Или вколи. Я не знаю… Я прошу тебя.

Его голос дрожал, а слезы все капали на белые простыни. Он дергался, пальцами сжимая плечи Джайро. Отчаяние растекалось у него по лицу. Столько боли горело у него на щеках. Джайро сам затрясся от того, как мужчина держал его.

Я больше не могу. Я больше не могу.

И он повторял это. Из раза в раз. А Джайро молчал. Отец столько лет учил его — убить любые эмоции с пациентами. Он должен выполнять свой долг. Но Джайро не мог. Страх холодными руками хватает его за ноги. И Джайро стискивает зубы, смотрит в эти глаза. Умирающие глаза.

— Я видел их. Мою жену и дочь. Я не хотел возвращаться в тело… Они звали меня. Я должен быть с ними. Боже, почему они… Почему не я? Почему я не ушел с ними?.. Я хочу к ним. Меня больше ничего здесь не держит.

— Раз Вы выжили, то должны жить дальше. — Неуверенно проговаривает Джайро.

— Должен? Кому я должен? Кому я должен?! Единственное, что я должен — быть рядом с ними! — Он хватает Джайро обеими руками за лицо и тянет к себе ближе. — Ты когда-нибудь думал о смерти? Ты думал о том, что после смерти? Подумай. Подумай о том, что ты делаешь. Зачем от нее спасать? Иногда смерть — и есть спасение. Мое спасение. Я хочу к ним. Я хочу быть с ними.

Джайро вырывается и резко вскакивает с койки. Он замирает, боясь даже с места сдвинуться — только испуганно смотрит на мужчину. Дрожащего. С дергающимися руками. Будто он что-то сжимает. Его пальцы судорожно хватались за воздух. Его пустые глаза отрешенно высматривали что-то в стороне. Он уже не был живым.

— В чем дело?

Грубый низкий голос отца врывается в палату — и Джайро облегченно выдыхает. Но только на мгновение. Строгий и осуждающий взгляд отца пугают Джайро не меньше. Он и сам готов заскулить, как выл этот мужчина на койке.

— Доктор Цеппели…

— Выйди. — Григорио бросает резкий взгляд на сына, проходя глубже в комнату.

Кивок. Джайро чуть ли не бегом выходит из комнаты. Он быстро закрывает за собой дверь. Вдох. Он не мог понять. Мысли об этом мужчине несколько дней сжимали Джайро голову. Что бы он ни делал — всегда возвращался к этому разговору. К этому взгляду. Кричащему в агонии взгляду. По утрам, когда он чистил зубы. В обед, когда менял очередную пачку белья. Вечером, когда приносил таблетки. Ночью, когда пытался уснуть хоть на полчаса.

Ты когда-нибудь думал о смерти?

В свободную минутку Джайро сидел на стуле и пил воду из бутылки, как к нему подошла одна из медсестер:

— Привет. Помнишь того мужчину, которого выписали несколько дней назад? У него еще семья в аварии погибла…

— И чего?

— Он покончил с собой.

Выдох. Треск пластиковой бутылки.

— Серьезно?

— Да. Вскрыли — яд принял. Так жалко его было… Он так убивался по своей жене… Надеюсь, хоть теперь он вместе с ними.

— Конечно… С ними. — Сглотнув, Джайро поднимается с диванчика. Он поджимает губы и неуверенно добавляет: — Ладно, пойду работать.

Ты когда-нибудь думал о смерти?

— Ты когда-нибудь думал о смерти, Джонни?

— А чего о ней думать?

Джонни валяется на заляпанном диване. Осыпающийся потолок переливался тенями перед ним. Отвечает он вяло, разговаривать под кайфом он в принципе не любил. Но Джайро, наоборот, все трепался и трепался. Будто еще больше, чем обычно.

— Ну, я просто давно заинтересовался темой смерти. Самого факта смерти. И о том, что будет дальше. Ты когда-нибудь думал о том, что после смерти?

— Думал. Все об этом думают.

— И что думаешь?

— А какая разница? Все равно никак не проверить.

— Ну а ты как считаешь?

— Я считаю, что ничего не будет дальше. Просто пустота. Как сон. Или обморок. Забытье. Которое длиться вечно.

— А мне кажется, там что-то есть. Что-то особенное. Что-то высшее. Что при жизни достичь невозможно. Это переход в новый мир. Вот ты читал Тибетскую книгу мертвых?

— Нет.

— Там написано, что в миг смерти, когда душа выходит из тела, — Джайро ведет пальцами от своих ребер до ключиц. Он так же машет руками, что и обычно, но уже более флегматично, — она достигает пик просветления. И дальше происходит, будто бросили мяч — сначала душа оказывается на вершине. Но дальше, в потоке сознания, она все больше видит то, что при жизни увидеть нельзя. При чем твоя душа — и есть это знание. Если при жизни мы смотрим на экран, то после смерти — мы и экран, и глаза. Мы смотрим в себя.

— И чего? Даже если так. Дальше-то что?

— Люди тысячелетиями искали суть жизни. Но правы были те, кто искал суть в смерти. Жизнь пуста. Все тайны бытия хранит в себе смерть. И как прописано нашим, христианским Богом, мы рождаемся для смерти. И умираем для нового рождения. Кто мог осознать это — либо мертвы, либо уже никогда не становились прежними. Они не могли донести это знание остальным. За него пришлось многим отплатить. Ценой своей жизни или рассудка.

— Ты бы задушил своих братьев, чтобы они узнали тайны бытия? Или своих детей?

— В Книге Мертвых сказано, что нужно посвятить жизнь тому, как правильно умирать. Не каждый может стать просветленным. Не то, что бы я верил во всю эту бурду с переселением душ и всего остального, но… Я считаю, нужно быть готовым к смерти. Принять ее. Она должна провести твою душу в иное пространство. А кто ее страшится — обрекает себя на страх и ужас. Только кто сам идет на смерть достигнет прозрения. И сольется с Богом в его бесконечном теле.

— Я, конечно, не врач. И могу ошибаться. Я не так силен в медицине, как ты, но… Разве все эти видения не обман умирающего мозга?

— Есть множество концепций, по которым ничего, кроме мозга и сознания не существует. Может, это и не обман вовсе. А и есть та самая правда. Физическое тело слабое. Оно сдерживает сознание. — Джайро ногтями проходится по своим порезам. Кровь медленно сочится из-под разодранных корочек. — В момент смерти душа освобождается от бренного тела. И весь смысл сущего открывается перед ней. Как писал апостол Павел, — Джайро вальяжно заводит руку за голову, — мертвость живёт в каждом из нас. И из нее родится Христова жизнь.

— А по моей концепции ты просто ебнулся. Блять, Джайро, че ты несешь? Нет там ничего. Даже если есть, мертвые не возвращаются, чтобы рассказать об этом.

— Они возвращаются, Джонни. Я видел. И я пробовал сам. — Хрипло прошептав, Джайро откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. — Один раз я вмазался так, чтобы быть на грани. Я точно рассчитал. Еще бы хоть один сантиграмм — и я бы умер. Мне открылись видения… о мертворожденном мире. Мир влюбленных, разлученных навсегда. Мир несбыточных мечтаний и надежд. Мир мертвых отцов. Искалеченных братьев. Мир плачущих, безгрудых матерей. Держащих на своих руках безголовых младенцев. Иступлено кричащих, ревущих сыновей. Они мертвы, заморожены. Потеряны в будущем, которое никогда не наступит. Обессиленный мир. И в этом его смысл. Они странники в теле бога, раздирающего собственную плоть. Они убивают его.