II (2/2)
— Прекрасно, — бормочет он, но вежливо отмечает красоту вышитых тетей стрекоз.
Эймонд летает. Теперь, когда расстояние между ними стало меньше, он чувствует ликование полета и чувствует Вхагар, далеко не так, как Арракса, но ее едва заметное присутствие в их связи отдается давно тлеющими углями. Он прилетает к небольшому полю далеко за замком как раз в тот момент, когда Вхагар тяжело опускается на землю. Арракс, совсем крошечный на ее фоне, приветственно рокочет, и Люк думает, что, должно быть, через них с Эймондом связаны и драконы. Эймонд слезает и одаривает его ничего не выражающим взглядом.
— Дядя, — приветствует Люк, стараясь не обращать внимание на то, как его дракон ложится поближе к Вхагар, и как та в ответ устало отворачивается от него. — Ты не встретил нас.
— Не уследил за временем.
Эймонд вырос, теперь это не тот мальчик, каким его помнил Люцерис. Взгляд цепляется за повязку, и вина раскаленным железом прожигает легкие. Его собственный шрам давно зажил — его нельзя заметить, если не знать, что он есть, но можно почувствовать неровность кожи осторожным касанием пальцев.
Веларион хочет обидеться, Эймонд связан с ним древней магией Валирии, но он бросил его, изредка напоминая о себе фантомными болями в глазнице. Бросил, когда Люк тонул в море самобичевания, бросил, когда был так нужен. Но Люк вырезал ему глаз, и он не может считать отдаленность дяди чем-то… неоправданным, чем-то не оправданным. Он снова прислушивается к себе, к тихим, словно остаточным эмоциям Эймонда, но там лишь эйфория от недавнего полета.
— Не переживай, твои брат и сестра оказали нам приятный прием. Знаешь, как полагается.
— Не я один виновен в том, что мы не виделись. Ты тоже не прилетал.
Люк фыркает, отворачиваясь к драконам. Ты тоже не прилетал. Арракс был слишком маленьким для полетов с всадником большую часть времени, чего не скажешь о Вхагар. Но Люк, как взрослый серьезный человек, опускает этот момент, ведь кто-то из них должен быть таковым и начинать воссоединение с ссоры не хочется. Вместо этого подходит к Вхагар и осторожно проводит рукой по ее шее со странной уверенностью — она его не тронет. Дракон, не открывая глаз, выпускает горячий воздух из ноздрей.
— Кажется, я скучал по ней больше, чем по тебе, дядя, — тихо говорит Веларион и действительно находит в сердце тоску по дракону, которого видел не больше трех раз за всю свою жизнь.
— Я тоже скучал, — Эймонд подходит сзади, нерешительно накрывая его руку своей на чешуе дракона, и Люк сдается, разворачивается.
Тянет руку и снова чувствует себя пятилетним мальчишкой на кровати изувеченного дяди. Эймонд позволяет стянуть с себя повязку и обнажить сапфир — чистый и прекрасный, как гладь моря в лунную ночь. У Велариона перехватывает дыхание, и его пальцы нежно скользят по виску, потом к шраму.
— Мне жаль, — одними губами произносит он. Жаль, что выколол глаз, жаль, что пришлось расстаться на десять лет, жаль, что мы связаны. — Прости.
— Я простил.
— Я знаю, — и Люк действительно знает, потому что прощение Эймонда как дождь, успокаивающий лесной пожар, превращающий его в грязь и сажу. Люку плохо и противно — он в этом огне горел, он хотел отдать Эймонду как можно больше, хотел, чтобы тот попросил хоть что-нибудь, чем Люцерис сможет заслужить прощение. Иногда, глубокой ночью, он просыпался ото снов — ярких и правдоподобных, — где он неизменно теряет левый глаз в бою, на тренировке, из-за болезни — неважно. Но связь между ними балансирует и замирает в гармонии после.
***</p>
— Отто будет говорить от лица короля, — информирует Эймонд и слегка кривится. — Он будет не на твоей стороне.
— Я знаю. Хелейна сказала.
Отмоется ли он когда-нибудь от этого позора? Прилюдно оспаривать наследование Дрифтмарка, выслушивать грязные обвинения и слухи — все это останется в истории неизгладимым пятном. В его истории, в истории его семьи.
Когда они с семьей входят в Тронный зал, он чувствует себя немного уверенней. Джейс незаметно сжимает его локоть, а Деймон стоит за спиной непреступной горой, одаривает теплым, предназначенным лишь для родных, взглядом, обещающим победу. Его мать берет его под руку и переглядывается с Деймоном, словно они говорят без слов, словно они им не нужны — достаточно глаз. Он не один, и это успокаивающим бальзамом обволакивает сердце.
Алисента смотрит в окно — ее лицо спокойно и расслаблено, но пальцы, беспокойно перебирающие тесьму пояса, выдают ее нервозность. Хелейна говорила, что королева сейчас не в лучших отношениях с отцом, и Люцерис смутно догадывается о причине. Эйгон посылает Люку слабую улыбку, а Эймонд стоит с непроницаемым лицом, напоминая свою мать напускным безразличием.
Все идет так, как предполагал Люцерис. Оскорбления, обвинения, Отто Хайтауэр благоволит младшему брату Морского змея, и в какой-то момент Веларион задумывается о том, чтобы вызвать обвинителя на бой, но исход битвы ясен, поэтому он бросает эту затею, зная, что мать или брат тут же одернут его и они вновь станут темой для обсуждения придворных.
Эйгон хмурится и шепчет что-то Хелейне, потом Эймонду, и они втроем переглядываются под недовольный взгляд Алисенты. Люцерис мысленно молит всех богов, чтобы они не вмешивались, не усугубляли ситуацию, не влезали в его конфликт, но тут Эйгон порывается вперед, чтобы взять слово, чтобы заступиться за него от лица зеленых, и двери распахиваются.
У Люка останавливается сердце при виде деда. Такого сильного и слабого одновременно. Рейнира порывисто выдыхает, и король оглядывает всех собравшихся впервые за многие годы осознанным взглядом, слегка помутневшим от боли. Он идет, и никто не смеет сказать слово, все взгляды прикованы к Визерису, восставшему из мертвых ради своей семьи, ради него.
Когда корона короля падает, и тот останавливается, выдыхается, не дойдя до трона, Люцерис не чувствует ничего, кроме горького сожаления, тоски и боли. Забывает, зачем они здесь собрались, забывает, что перед ним король, что в тронном зале люди, все, что имеет значение — его дедушка, качающий его на руках в детстве, дедушка, рассказывающий мифы и легенды, практикующий с ним валирийский, подбадривающий на тренировках и смеющийся над его проделками. Дедушка, который всегда ассоциировался у него с любовью, защитой и стабильностью, сейчас разламывается на куски, пытаясь собраться воедино.
У Деймона в глазах печаль и боль. Он хочет помочь, и Визерис позволяет. Позволяет себе быть слабым и нуждающимся рядом с братом, позволяет быть сломленным, разбитым болезнью. Принц и король смотрят друг другу в глаза, когда Деймон надевает на него корону, и Люк отворачивается. Это кажется чем-то личным, интимным, сокровенным, чем-то, что делят лишь они вдвоем. Деймон знает Визериса дольше кого-либо в зале, как и Визерис знает его. Их история запутанная, непростая, но она связывает их узами куда более крепкими, чем кровь. Связывает преданностью, уважением и любовью.
Веймонд позволяет себе слишком много. Стыд сменяется гневом, но прежде, чем кто-либо успевает что-то сделать, Деймон сносит ему голову. У Визериса в глазах благодарность, и отчим посылает брату едва заметную улыбку. Все, что чувствует Люк по этому поводу — это облегчение.
***</p>
— Тебе было стыдно, — негромко говорит Эймонд, слегка наклоняясь к Люцерису, и тот отрывает взгляд от короля, сидящего во главе стола и выглядящего расслабленным. Умиротворенным.
Семейный ужин теплый, несмотря на неприветливые взгляд сира Кристона Коля и Отто. Они все сидят в разнобой, как им угодно, а не поделившись на два лагеря, разговоры разбавляются смехом и музыкой. Джейс и Хелейна уже танцуют, в то время как Эйгон пьет вино, изредка комментируя их танец Рейне и Бейле. Было сказано много тостов, и почти все они за короля и здоровье детей. Люк видит, как лед между Алисентой и Рейнирой тает, как успокаивается Деймон, позволяя себе легкую усмешку, как его дочери, еще не полностью простившие кражу Вхагар, начинают идти в направлении прощения. Все налаживается. В комнате тепло и спокойно. Безопасно. По-семейному уютно.
— Мне было стыдно, — так же тихо признает Люк, наблюдая за тем, как слуги приносят жаренную свинью. Он тянется к ней, чувствуя голод, и Эймонд бездумно помогает ему ее достать.
— За что?
— Ты знаешь за что.
Эймонд задумчиво хмыкает, но ничего не говорит. Рассеянно Люк подмечает, что свинья вкусная: мягкое мясо тает на языке, а специи оттеняют его вкус. Веларион запивает все вином. Идея станцевать с одной из кузин кажется ему хорошей, стоящей исполнения. Король вскоре уходит, оставляя их, и все собравшиеся провожают его печальным взглядом, понимая, что счет идет уже на дни. Эйгон подсаживается к ним и начинает увлеченно рассказывать, как прошла одна из его вылазок на Рынок под прикрытием. Он бесконечно долго пьет вино, доходя до кульминаций своих историй, и продолжает, понижая голос, придавая тем самым оттенок секретности. Эймонд со здравым скептицизмом ставит под сомнение некоторые моменты, и Люк не может сдержать смешок при виде их перепалки.
Идиллию рушит один из рыцарей, принесший вести. Он хмурится и кланяется, музыканты останавливаются, и все замирают.
— У меня плохие новости, — говорит рыцарь. Люк чувствует, как рядом с ним напрягается Эймонд, как тень падает на родные ему лица, вырывая их из того уюта, что они создали, из того маленького мирка без обязательств и долгов.
— Это не может подождать до завтра? — Алисента склоняет голову, намекая, что сейчас не лучший момент, ее пальцы подрагивают, и она сцепляет их в замок.
— Боюсь, что нет, королева.
— Что случилось?
— Хранители драконов. Они мертвы.