Часть 6 (1/2)
Ее сны о полёте на спине дракона, пустых пляжах и крови на устах.
В своих снах она — Арракс, поедающий ягнёнка и расправляющий крылья под палящим солнцем.
В своих снах царит запах соли и боль на кончиках пальцев ног и рук.
Стоит ей открыть глаза, как она оказывается в холодных покоях, и яд обволакивает внутри.
— Вы должны написать письмо своей леди-матери, принцесса, — Отто Хайтауэр подносит ей пергамент и чернила, чтобы она начала строчить. — Неужели ты не хочешь поведать ей о своём здоровье? О том, как к тебе относятся?
— Моя мать может себе это представить, лорд-десница. Не нужны ей мои слова, дабы понять, каково это — оказаться в ловушке.
— Вы желаете, чтобы королевство погрязло в войне? Желаете зрелища, где головы ваших родичей насаживают на пику?
— Я желаю справедливости, — Эймма швыряет чернильницу со стола, та с грохотом падает на пол. — И если боги будут благосклонны, то в конце фарса на пике окажется голова вовсе не моей матери.
Королева Алисент — сторонница мягкого подхода.
— Неужто ты не скучаешь по ним? — Королева кладёт пред ней пергамент. — Ты, конечно же, желаешь знать, как поживают твои братья? Я полагаю, маленький Эйгон даже отпраздновал именины.
Эймма мрачнеет, стоит упомянуть именины брата. Целый день ее занимали мысли о маленьком Эйгоне, слишком юном, дабы узреть жестокость его родичей. Его малость избаловали, как ей кажется. Ее мысли средь лимонных пирожных и радости, полетах на драконьей спине с Деймоном и мягкой материнской улыбке. Она скучает по дому, по семьей и матери, но снова швыряет пергамент от себя. — Его именины каждый год.
— А как же Джейкерис? Он огорчится, узнав, что его единственную сестру пленили. Тебе не хочется успокоить его сердце?
Веларион устремляет свой взор на Королеву, воображая ее расплавленное от пламени тело. — Слова не успокоят его. В отличие от справедливости. А справедливость явится сюда с огнём и кровью.
Спустя целую вечность подавления гнева, Алисент Хайтауэр — мастер скрывать собственную ярость. Эймма вопрошает себя, какого это — быть заложницей собственных эмоций. Король сгнивал пред всем двором, но Алисент Хайтауэр гнила изнутри, будучи рабыней своей же лжи.
Удивление проскальзывает на лице юной Веларион, когда на лице Королевы скользит ухмылка.
— Ежели ты не станешь писать, мы сделаем это за тебя, и твоя матушка примет условия, предложенные ей. Рейнира Таргариен может представлять из себя кого угодно, но она не позволит причинить вред своей единственной дочери.
— В Ваши планы входит причинить мне вред, бабушка? Навредить мне? — глумится Эймма.
Алисент покидает покои, преподнося Эймме хмурый взгляд, оставляя пустой пергамент с упрямой принцессой.
***</p>
— Ты разгневала своих тюремщиков, племянница.
Ее плечи напрягаются, стоит голосу Эймонда прорезаться в стенах покоев. Она не взирает на него, поворачивается к стене, уставившись на камни. Эймонд отчаянно жаждет увидеть ее глаза. Даже застряв на заседаниях Малого совета, все его мысли пребывали с ней и ее глазами. Эймонд вопрошал, что будет, когда он явится к ней. Что она скажет, стоит ему появиться на пороге ее покоев в первую совместную ночь? Встретят ли его ещё большие страдания, иль у неё возникнут вопросы?
Он не рассчитывал на безмолвие.
— Дед поведал, что ты отказалась писать своей матери, — он ставит на стол блюдо с засахаренными сливами. — Поведал и то, что ты отказываешься есть.
Она обнимает свои колени.
— Матушка весьма разозлилась на тебя, но тебе не стоит бояться. Она не коснулась бы и твоего волоска. Ей не хватает духу пролить кровь.
— А духа на войну хватило? — она поднимает голову, глядя на него красными от слез глазами и бледным лицом.
Его живот скручивается. Она мала, угасает с каждым днём. Не похожа она более на принцессу, встретившую его в Штормовом Пределе, облаченную в драконью чешую. Она угасает ныне… по его вине.
«Драконий убийца», — кричала она.
— Неужто ты не голодна? — интересуется он, предлагая ей сливу. Эймонд замечает, как ее глаза загораются голодом при виде любимой сладости. Ему известно о ее слабости к сливам. Часто наблюдал за ней, пока она поедала их одну за другой. — Тебе нужно поесть. Ты не можешь морить себя голодом из-за гнева. Это глупо.
Безмолвие возвращается в покои.
Тело наполняется гневом. — Наблюдала, как морят голодом, племянница? Это не быстрая смерть. В течении двух лун. Но Королева найдет уловку, дабы обойти твой замысел. Возможно, она не станет перерезать тебе глотку, но без всякого зазрения совести прикажет прислуге держать тебя, пока твой рот будут наполнять едой. — Он делает шаг вперёд, возвышаясь на Эйммой. — Тем не менее, ты — моя заложница, а значит — моя ответственность. Я завоевал тебя, восседая на драконе, не ради удовольствия наблюдать, как ты чахнешь подобно нищему на дне Блошиного конца.
Веларион устремляет на него свой пристальный взгляд. — Я не трофей, дабы завоевывать меня.
— Не соглашусь, — шепчет Эймонд, поглаживая макушку шоколадных волос. — Ты так прелестна, моя маленькая племянница. И впрямь, превосходный трофей.
Эймма отползает от него, встаёт, отходя к противоположному углу покоев.
Смешок слетает с уст принца.
— Желаешь преследования? Я полагал, что уже выиграл это состязание.
— Я лишь желаю, чтобы ты ушёл, — велит Эймма.
— И оставить тебя на произвол судьбы, которой распоряжается мой братец? — цокает он в ответ. Эймонд подходит к столу и берет сливу.
Она глазеет на него, не в силах отвести взора, когда он вкушает сахарное лакомство и глотает его целиком. На мгновение он наслаждается вкусом, прежде чем снова прошептать. — Они очень терпкие. Их вкус подобен твоему языку.
Лик Эйммы передергивает от омерзения. — Я счастлива, что ты хранишь воспоминания, дядя, ведь ты более не сможешь познать вкус моего языка.
— Поразительная уверенность, — рассуждает Эймонд, откидываясь на спинку кресла, кладя в рот очередную сливу. — Иди сюда. Сядь. Поешь. Поспи. Предстоит долгая ночь, принцесса, и мне не доставит удовольствие, если ты на протяжении всего вечера будешь глазеть на меня.
Алисент ожидает сына на рассвете.
— Где ты был? — предъявляет мать, стоит ей заметить тёмные круги под глазами и мятую рубаху. Он пытается пройти мимо неё, но чувствует ее цепкую хватку на руке. — Эймонд, ответь мне. Где ты провёл ночь?
— Не беспокойся, матушка, — он кладёт свою руку на ее. — Я не навлекаю бесчестие на наш дом, подобно своему брату.
В ответ ей служит пожатие плечами. Эймонд уходит в свою спальню, роясь в сундуке в поиске свежей рубахи.
— Я говорила, чтобы ты держался как можно дальше от покоев Эйммы Веларион, — грудь Алисент вздымается от ярости. — Ты меня ослушался?
Челюсть сжимается, стоит Эймонду повернуться к матери. — Вы знаете, матушка, что сотворил наш Король? Он велел королевским гвардейцам покинуть пост, дабы он навестил нашу племянницу средь ночи. Позволь узнать, если бы ему предоставили возможность, что бы он натворил? Погубил бы ее. Убил бы.
Алисент вздрагивает.
— Я не мог допустить подобного, — отвечает Эймонд, меняя рубаху. — Она — моя заложница. Я привёл ее сюда. Мой долг — убедиться, что Король не уничтожит нас всех.
— Тем самым ты решил подвергнуть опасности ее добродетель? Задумываешься, что сотворит Рейнира, услышав тот же шёпот, что и я? Слухи о принце с серебром в волосах, который каждую ночь пробирается в постель ее дочери.
— Рейнира сожжет нас дотла, ежели Эйгон отнимет жизнь Эйммы Веларион. Я защищаю наш дом, матушка. Я выполняю свой долг.
— Долг можно выполнять вне стен ее покоев, — рассуждает Алисент, взирая на него с прищуром. — Она — не забава, Эймонд. Она — заложница. Нет времени вразумлять Рейниру, поскольку она начала искать союзников. Старки и Аррены уже поддержали ее.
Она обхватывает лицо сына руками, всматриваясь в его глаза. — Нет места твоим желаниям на войне, Эймонд. Она, может, и красива, но убьёт тебя, будь у неё возможность. Если «чёрные» победят, мы умрем. Ты понимаешь?
Он взирает в глаза той женщине, которую всегда стремился поразить, и дивится тому, когда она успела стать столь малой?
— Мир наступит от ее руки, — Алисент уверена. — Напиши она своей матери письмо с условиями Короля своими словами, то мы, возможно, сможем предотвратить кровопролитие. Однако, времени мало. Рейнира прилетит за дочерью, и стоит ей прилететь, мы умрем. — Она сильно сглатывает. — Покуда ты пойдёшь в ее покои, ты пойдёшь с пергаментом и едой. Лишь в этом случае я могу заверить, что это был мой приказ.
— Я понял, матушка.
***</p>
Следующим вечером он приносит лимонные пирожные и пергамент.
Минула неделя с ее последнего приема пищи, и три дня с ее последнего купания. Эймма решила воспламенить желание Эймонда.
Если он желает ее красивой и здравой, она подарит ему себя безобразную и худую.
Если он желает ее с кипящей жизнью внутри, она подарит ему свой труп, которым он будет любоваться.
Если он желает ее в красивых платьях, она подарит ему себя в лохмотьях, которые сотворит, разорвав платья по швам.
«Пусть он желает меня в худшем виде», — думает она, замечая, как его глаза скользят по ее телу. — «Пусть видит Неведомого, взирая на меня».
— Твои служанки запамятовали подготовить ванну для тебя? — спрашивает Эймонд, склонив голову набок.
— Я отказалась, — отвечает она, попутно отводя взор от лимонных пирожных. Приходится не обращать внимание и на боль в животе. — Этот двор — крысиное гнездо. Мне думалось, что нужно одеться подобающе.
Он посмеивается, слизывая крошки с губ. — Мне нравится, если мои женщины нечисты.
Она распоряжается о ванне сразу после его ухода.
Растирает кожу до крови, до волдырей и ран. Она в горячей ванне, ее слёзы сливаются с молочной водой. Ей хочется нырять в водах Драконьего Камня, а не тонуть в душистой воде проклятого двора.
В тот момент она понимать, как отчаянно тоскует по семье. Тоскует по Джейсу с его заливистым смехом. Тоскует по Джоффри и его тихим вопросам. Тоскует по Бейле и Рейне с ловкими руками, заплетающими косы. Она тоскует и по Эйгону с Визерисом, следующими за ней словно тень с требованиями покатать их на спине дракона. Она жаждет услышать Деймона с его спокойными советами о драконьих полетах.
Но большая тоска по матери. Она желает снова успокаивающих прикосновений нежных рук. Желает снова рассмеяться до колик в животе благодаря матушке.
Она нуждается в своей семье.
В то утро наведывается Хелейна с тремя детьми. Они играют, сидя на полу, пребывая в полном неведении о войне, что ведёт их отец.
— Эймонд здесь проводит свои ночи? — интересуется Хелейна, в чьих глазах нет ни намёка на осуждение иль стыд.
Эймма отшатывается, будучи в потрясении.
— Прислуга поговаривает, — объясняется маленькая Королева. — Утверждают, что он ночует здесь каждую ночь, а покидает покои на рассвете.
Понимая, как это выглядит со стороны именно для неё, руки Эйммы непроизвольно сжимают юбки наряда. Она не позволит двору судачить, будто она отдала своё девичество, в то время как ее семья ведёт войну.
«Я — военный трофей», — напоминает она самой себе, — «Эймонд опорочил бы меня, будь у него шанс».
— Я не позволяю ему касаться меня.
— Почему нет? — глаза Хелейны растерянно моргают.
— Он убил моего дракона, — огрызается она в ответ.
— Возможно, — Хелейна пожимает плечами. — Все ныне так туманно.
Эймма в замешательстве. Разговоры с Хелейной походили на хождение в лабиринте. Бескрайне и разочарованно.
— Знаешь, он желает тебя, — продолжает Хелейна, ее пальцы умело возятся с вышивкой. — Я вижу желание в его взгляде каждый раз, когда он наблюдает за тобой. Я вижу это уже много лет. Ещё пред тем, как ты отняла его глаз.
Эймма замирает.
— Драконы желают огня и плоти, — посмеивается Таргариен. — Отец поведал это мне, выдавая за Эйгона замуж. Вряд ли мы вписываемся в эту фразу, но ты с Эймондом…
— Я предпочту отрубить ему голову, чем возлечь с ним, — тихим голосом шипит Эймма, дабы Королевская гвардия не услышала ее. — Вряд ли что нибудь изменит это.
— Мужчины с желаниями развязывают войны. Они же могут закончить их, — глаза маленькой Королевы печально взирают на своих детей. — Моя матушка твердит, что женщины — рабы мужских желаний. Но драконы — не рабы.
Сглотнув, Эймма обращает взор к свежим синякам на коже Королевы и тёмным кругам, что залегли под глазами. Принцесса берет тетю за руку.
— Он причиняет боль, Хелейна?
— Вино порождает в нем жестокость, — взгляд Королевы все еще устремлён на три сребровласые макушки. — Монстры, облачённые в людские кожы, набрасывают плащи на милых девиц. Таков порядок вещей.
— Так не должно быть, — шепчет Эймма.
Хелейна смотрит на неё, а Эймма узнаёт глаза своего деда, энергичного и живого.
— У меня кое-что для тебя есть.
Эймма наблюдает, как тетя приказывает своим гвардейцам покинуть покои. Сомнения одолевают их всего несколько секунд, прежде чем они покидают покои, закрывая огромные двери.
Хелейна глубоко вздыхает, а затем достаёт маленький столовый ножик из-под многочисленных юбок. Она вкладывает нож в руки Эйммы.
— Каннибалы идут за тобой, племянница. Используй это с умом.
***</p>
Эймма Веларион является на ужин разодетой словно Неведомый.
Эймонд замирает при виде неё, что облачилась в чёрное платье со сверкающей драконьей чешуей. Волосы ее заплетены в косу, обрамляя голову на макушке, локоны ниспадают по спине подобно темной реке, безграничной и длинной. Он воображает себе, были бы ее волосы мягкими и шелковистыми в его руках. Воображает, как пальцы проникают в темноту, царапая ногтями нежную кожу ее головы.
Пальцы сами впиваются в бёдра после глубокого вдоха.
Он хочет отвести от неё свой взор, но сталкиваясь с ней взглядом, попадает в ловушку. Он желает ее больше, чем отомстить ей. Сорвать платье с ее тела, претендовав на неё пред своей семьей. «Моя», — жаждет он огласить, — «она моя с этого момента и до конца дней моих».