Can't Forgive Myself (2/2)

Шото мгновенно прошиб ледяной пот. Что произошло, пока он валялся в отключке? И сколько времени он так провалялся? А главное — что случилось с Изуку за это время? Повернувшись в сторону полуразрушенного здания, он замер в ужасе: теперь на его месте лежала бесформенная груда кусков бетона и металла.

— Он…

Проследив за его взглядом, Бакуго грязно и зло выругался. Пружинисто встал и направился в сторону многоэтажки. Шото тоже попытался подняться, шатаясь словно пьяный: ноги не держали его, приходилось останавливаться каждый шаг и переводить дыхание. Обтянутая черным комбинезоном спина удалялась от него так быстро, будто Шото и не шел следом, а стоял на месте.

За два месяца, что они не виделись, тот очень сильно изменился. Что-то жесткое и повзрослевшее появилось во взгляде, что-то, присущее героям вроде Деку или Всемогущего. Разорвав отношения, Бакуго полностью посвятил себя работе, постоянно мелькал в сводках происшествий, а его властный голос, записанный во время штурма, даже стал заставкой в местных радио-новостях. Вместе с этим тот успевал и участвовать во многочисленных рекламных кампаниях, изо дня в день занимавших первые страницы печатных изданий. Магазины просто кишели атрибутикой Динамита: чиби-фигурки, постеры, кружки, канцелярские принадлежности смотрели на прохожих со всех витрин. За какие-то несколько недель японцы заразились динамитоманией, и рейтинг Бакуго, перешагнув сразу несколько позиций, подскочил сразу на пятнадцатое место. Неудивительно, что и сейчас тот действовал предельно профессионально: спас Шото, ни словом не обмолвившись об их последней встрече и избиении.

Рассеянно он проследил кровавый след на асфальте. Тот вел к распластавшемуся на животе, обгоревшему телу преступника в черно-белом костюме. Вокруг было полно полицейских, которые до сих пор без движения лежали около своих машин. Основная же активность происходила около завалов: там работали герои и спасатели, бегали врачи, осматривая раненых. Тех, кто оказался тяжело ранен, относили к каретам скорой помощи. За широкой желтой лентой столпились несколько сотен горожан, а на небе неспешно кружил вертолет, снимая лайв-репортаж с места событий.

Шото помотал головой — ему нужно было срочно взять себя в руки, а не глазеть по сторонам. Он заставил себя двигаться вперед, шаг за шагом, метр за метром, и чем больше двигался, тем лучше слушалось его тело. Когда, наконец, ему удалось добраться до разрушенного здания, он увидел, что Бакуго помогает остальным разбирать завалы.

— Какого черта ты пустил его одного? - рявкнул тот, стоило лишь приблизиться.

Оба синхронно взялись за бетонную плиту и понесли ее к ближайшей куче. Шото опустил глаза на собственные побелевшие пальцы, сделав вид, что концентрируется на весе, но на деле погребенный под тяжестью вины, возникшей после чужих слов. Впервые на своей памяти он чувствовал солидарность с Бакуго Кацуки.

— Ты же знаешь, какой он жертвенник. Даже в магазине находит себе приключений. Я думал, что вы, блять, партнеры и везде ходите за ручку.

Перед глазами сама собой возникла картинка: мертвый Изуку, его изломанное бледное тело под обломками. Тот мог умереть от повреждений или нехватки воздуха, а если каким-то чудом и остался жив, то как долго продержится без доступа к кислороду? Если бы с ним что-то случилось, Шото никогда не смог бы себя простить.

Они бросили плиту и пошли обратно, потом подобрали еще кусок.

— Я даже не знаю, с какой стороны подобраться! — продолжал кипятиться Бакуго, кидая в кучу несколько обломков. — Где он был, когда все обвалилось? Что еще я могу сделать?!

Тот выглядел рассерженным, но сквозь маску просачивалось отчаяние, искажающее правильные черты. Эта реакция была за гранью понимания Шото. Как тот мог переживать за Изуку после того, как без сожаления бросил? После того, как прошелся катком по всем их воспоминаниям?

— Тебе же было плевать? Почему ты беспокоишься за него сейчас?

Бакуго замер с камнем в руке. Повернулся неспешно, с губами, искривленными в злобный оскал. Кажется, тот искренне ненавидел его сейчас, и, честно говоря, это было совершенно взаимно:

— А какое твое собачье дело?

Ответная улыбка, появившаяся на лице Шото, вряд ли походила на дружескую. Наверное, то, что сейчас отобразилось в его чертах, было максимумом мимики, на которую он был способен. Натянутые до предела нервы достигли своего предела.

Они стояли посреди развалин и сверлили друг друга неприязненными взглядами. Вокруг суетились люди, слышались голоса, выли сирены, но только ярость набатом пульсировала в ушах. Бакуго смотрел на него мрачно, воинственно, со сжатыми до побеления губами и кулаками, на которых искрились смертоносные бомбы. Шото и сам не заметил, как активировал собственную причуду: огонь стремительно вырывался из левой стороны, а лед сковал правую:

— Мое дело? Может быть то, что я помог Изуку после того, как ты вышвырнул его из квартиры? Успокаивал его, когда он оплакивал ваши отношения? — повысил он голос, более неспособный подавлять гнев. - А может быть то, что каждую ночь просыпался и бежал к нему, когда он кричал от кошмаров? Обнимал вместо твоей чертовой футболки и наблюдал, как он ломается лишь при упоминании твоего имени? Кто, как ты думаешь, был с ним, когда он разваливался на куски?!

Руки тряслись, причуда выходила из-под контроля. Шото искренне не понимал, как Бакуго вообще смел спрашивать подобное? Стоять и делать вид, что переживает, когда исчез на два долгих месяца? Не звонил, не писал, игнорировал дружеские посиделки, делая вид, что Изуку и вовсе не существует. Они расстались, это правда, но почему нельзя было сохранить дружбу? Отправить короткий ответный текст, чтобы Изуку прекратил волноваться?! Как он мог после этого…

…плакать?

Шото не поверил своим глазам.

Покрытое пылью, свирепое лицо Бакуго Кацуки покрывали блестящие дорожки слез. Тот продолжал смотреть с тем же раздражением, яростным пылом, будто ничего и не чувствовал, но глаза выдавали его, став влажными, искренними, глубоко резонируя с его собственной болью. Больше не уверенный в выражении своего лица, Шото резко отвернулся, прикусив щеку со внутренней стороны. Теперь он испытывал полнейшее замешательство, потому что Бакуго выглядел действительно сожалеющим.

Крик одного из героев заставил его вздрогнуть и рывком обернуться:

— Деку! Деку! Ты жив!

Шото из тысячи бы узнал эти кудрявые волосы. Изуку выглядывал из раскрытого сейфа и улыбался, слабо махая ладонью. Его лицо, все покрытое кровью и пылью, казалось мертвенно бледным, почти прозрачным, но тот все равно находил силы на то, чтобы подбодрить окружающих. Рядом с ним оказалась девушка, которая унаследовала животную причуду: ее тело, одетое лишь в кожаный топ и шорты, было покрыто пятнистой шерстью, хвост дёргался нервно и рвано, уши прижимались к голове. Та лихорадочно оглядывала окруживших ее спасателей и врачей, выглядя так, будто вот-вот сорвется с места. Изуку, кажется, оставался в вертикальном положении лишь благодаря ее руке, мягко поддерживающей его за талию.

Зеленые усталые глаза, на секунду задержавшись на Шото, двинулись дальше и застыли на человеке, который стоял напротив.