1.16. (1/2)

Однажды в далёком детстве, еще до школы, У Се отравился инсектицидом. И, пускай прошло до черта лет, он прекрасно помнил те ощущения, вернее первое: неясное беспокойство, когда становится очень плохо, но не хватает слов и знаний, чтобы объяснить как именно.

И вот сейчас происходило то же самое. Каждый раз, за несколько секунд до приступа, швырявшего его все глубже и глубже в наполненную адской болью темноту, приходило то самое ощущение, которое не мог объяснить взрослым малыш Се.

А потом накатывала боль, отдающая в ушах барабанным боем, потом тело сводило судорогой, до скрежета зубов, жар сменялся ознобом и он падал, падал, погружался в бесконечную, влажную, липкую темноту.

И каждый раз, выныривая обратно, понимал, что периоды просвета становятся короче, а приступы длиннее, а когда стоящая у дивана монстера внезапно подмигнула ему длинным глазом, - что начались галлюцинации. Внутренности уже не просто скручивало в узел, казалось, что неведомый зверь распорол живот и теперь жрет, чавкая, и вытаскивая наружу содержимое. А, значит, конец.

С этой мыслю он рухнул обратно, в гостеприимную темноту забытья, которая внезапно поддалась и потащила его еще глубже, подтверждая, что возвращения к живым не будет.

- Ничего себе ты кого-то обидел! - внезапно произнес над ухом мужской голос, и резкий рывок за шиворот вытащил У Се на твердое. - Бабу поди?

- Почему? - отозвался У Се и только потом сообразил, что галлюцинации пробрались и сюда.

Обернулся и обнаружил, что за шиворот его держит вовсе не бабушкина монстера, а парень в старинной одежде времен ранней Хань. У Се столько гробниц раскопал и столько саркофагов вскрыл, что имитацию от подлинника отличал уже на автомате. И балахон, и плащ, подбитый черным мехом, и нефритовые висюльки в длинных волосах - все было настоящим.

Даже предсмертный бред у него оказался неотделим от наследия долбаных Девяти Врат.

- Почему бабу? А кто в теперешние времена так заморочится, если не оскорбленная женщина. Бросил ее, да?

- Отказал, - галлюцинация или нет, но с ней было куда веселее, чем в одиночестве, так что беседу он решил поддержать.

- А! - понимающе хмыкнул парень. - Это еще хуже, показать женщине, что она тебя не интересует. За такое в пустоту отправить - небольшой труд.

- Куда?

- В пустоту. Ты не знаешь? - он обвел окружающее руками. - Здесь не темно, ты не ослеп. Тут всего лишь пусто. Разве не замечаешь странного? Присмотрись.

У Се внимательно огляделся и вдруг понял. Стоящий рядом незнакомец был таким ярким и осязаемым, словно вырезанным на окружающем их пространстве, но ничего ни черный гладкий мех подбоя, ни длинные пряди волос, ни мелкие серебряные бусинки, перемежавшиеся с нефритовыми, не блестело, не играло на свету. Пространство вокруг было лишено его малейшего источника, а, тем не менее, У Се видел все, даже оттенки черного в одежде стоявшего рядом.

- Вот такая она, пустота. Ты никогда не интересовался? Не думал о ней?

Думать-то он думал.

- А я что в ней делаю?

- Умираешь. Потому что таково проклятие, - незваный собеседник пожал плечами.

- А ты…

- А я пришел тебя забрать. Там, - он кивнул куда-то вверх, - стараются и переживают. разве не слышишь?

У Се помотал головой.

- Постарайся. Ты же на самом деле все еще снаружи, просто прислушайся. Ну?

У Се послушно закрыл глаза, чтобы пустота не отвлекала своим абсурдном, и не менее послушно прислушался.

И услышал. Как когда потеряешься в лесу, и ветер вдруг доносит отголоски знакомых голосов. Слов не понять, но ему казалось, что он слышит и торопливую скороговорку Кань Цзяня, и обеспокоенного Ван Мэна, и кого-то еще из знакомых, совсем неразборчиво.

И резкое, внезапное:

- Смотри на огонь!

Пронзительный, лишенный пола голос рявкнул даже не в уши, в саму душу.

- У Се, смотри на огонь!

- Ну? - незнакомец схватил его за локоть. - Тебя зовут!

- Да. Слышу.

- И что говорят?

- Смотреть на огонь, - он внезапно растерялся и, одновременно, ощутил надежду. - Говорят, что я должен смотреть на огонь!

Парень в ответ широко улыбнулся, а У Се вдруг подумал, что где-то его уже видел. Или что-то в нем, что-то неуловимо знакомое. Потерянное воспоминание, которое царапало и мешалось, как камешек в ботинке.

- Так ты и смотри! Вон, видишь? Огонек же!

У Се крутанулся в темноте, не понимая, о чем речь.

Огонь вспыхнул в ней фальшвеером, почти выжигая сетчатку. Антиквар отшатнулся, пытаясь закрыть глаза рукой, но парень держал крепко, худая ладонь оказалась неожиданно сильной.

- Гляди на огонь! Не отворачивайся! - по ту сторону огня на него тоже кто-то смотрел, он не видел кто, он просто ощущал этот взгляд темных глаз, как ветер на коже или капли дождя. - Смотри на огонь, если хочешь жить!

- Там… там кто-то есть!

- Я же сказал, что за тебя переживают!

Огонь разгорался, заполняя пустоту, и У Се ощутил на лице его жар. Огонь был прямо перед ним, и только крепкая хватка не давала ему отступить в спасительную прохладу пустоты за спиной.

- Как хорошо горит, - расхохотался парень, - скоро ты вернешься обратно!

- А ты? - внезапно это показалось важным.

Совершенно непонятно почему, но просто жизненно-важным.

У Се обернулся к незваному спасителю и вдруг еще четче разглядел его лицо, большие глаза под длинными веками и два тонких шрама на щеке, словно следы от слез.

- Со мной ничего не будет, я тут местный, - парень подмигнул. - Ну, что замер-то? Ползи, улитка!

Он резко толкнул его в спину, прямо в огненный шар - и боль вернулась. Кажется У Се орал и пытался вырваться - или это делал кто-то другой внутри него, судорогой выворачивая суставы, выдавливая внутренности, кроша кости. Он дергался и пинался, но те, кто держал его, держали крепко.

Все внутри и снаружи горело - и горел огонь, становился ярче и был при этом ледяным, как северный ветер в горах. Огонь превратился в факел, потом в костер, потом он словно взорвался, осветив на миг черноту и лицо напротив, которое У Се узнал. И вместе с огнем взорвалось что-то в глубине самого У Се, лопнуло, устремилось вверх по пищеводу.

Блевал он долго и бурно, в услужливо подсунутый кем-то металлический таз, и старался не думать, что за гадость из него лезет.

А потом стало хорошо. По сравнению со всем, что было, так просто замечательно.

- Патрон, вы как? - Ван Мэн выпустил наконец-то его руки, ухватил за плечи, удерживая.

- А Се? - а волосы на голове ему выдирал двоюродный братец.

- Нормально, - прохрипел У Се, - нормально, ребят, честно.

Опустил взгляд на пол и вздрогнул, разглядев содержимое таза.

- Тебе бы умыться, - произнес женский голос. - Совсем полегчает.

- Привет, Абэ Рин, - теперь у голоса, как и у лица, появилось имя.

- Привет, привет, - она поднялась с пола и ухватила под локоть. - Помогите ему до ванной дойти, кто-нибудь.

В ванную он хромал в сопровождении верного Ван Мэна, которого потом еле удалось из нее выставить. У Се постоял немного, прижавшись лбом к такой приятно прохладной плитке, догреб до раковины и наконец-то посмотрел на себя в зеркало.

Лицо было багровое, с полопавшимися сосудами, с отпечатком собственных зубов на нижней губе. На лбу и щеках нарисованы иероглифы, сложные, значения которых он даже не знал. У Се потер щеку - кровь. Внезапно вспомнил прикосновения к лице, легкие, как крылья бабочек.

Интересно, откуда Абэ Рин взяла кровь?

Умывался он долго, яростно, потом чистил зубы и полоскал рот. Стащил свитер, который можно было только сжечь, натянул вместо него футболку. Судя по ослепительно-белому цвету и тому, как та затрещала на плечах, Ван Мэна. Надо было бы в душ, но времени не было.

За дверью ванной его ждала, сидя на корточках, Абэ Рин. Вернее, Карин Абэ, поправил себя У Се. И внимательно оглядел девушку.

Засохшие ссадины на щеке у нее лопнули и кровь размазалась, зато стало понятно чем она его расписала. В мешковатом темном свитере и простых брюках Рин выглядела иначе чем в первую встречу, на свой возраст. Уже не юной девчонкой только что из школы.

- Заходи, - У Се посторонился, приглашая войти.

Она безмолвно прошла мимо и остановилась напротив зеркала. Потерла щеку.

- Да ладно…

- Угу, - У Се вытащил аптечку, раскрыл пачку спиртовых салфеток. - Поворачивайся. Тебе никто не рассказывал, что не стоит засушивать ссадины до такого состояния? Они будут лопаться от каждого движения. И останутся шрамы.

- Зато не воспаляются, - она не отстранилась, как сделал бы любой другой, кому возит салфеткой по лицу малознакомый человек противоположного пола.

- Это пока. Где ты так умудрилась? Побили?

- Упала. С забора.

- Как и твой продавец? - спросил он, вспоминая лицо парня в книжной лавке.

- Не-а, Сяо Бая как раз побили. Друзья по школе.