7я (1/2)

Я стоял в мягком холодном песке, обхватив руками давно озябшие плечи, и, не моргая, вглядывался в линию горизонта, пытаясь понять, что зовёт меня туда, в неизвестность. Волны успокаивающе шумели, а солёный океанический бриз пытался прогнать домой, но меня неумолимо тянуло туда, к далёкой Большой земле.

Чужое присутствие я почувствовал раньше, чем услышал тяжёлые шаги матушки. Она уже была в возрасте — ей было больше сорока — и за свою длинную, по женским меркам, жизнь она сумела породить на свет не только меня, но и семнадцать моих братьев и сестёр. Сейчас же её тело было грузным, измученным постоянными родами, а состояние здоровья было таково, что мысленно старшие дети уже прощались с этой удивительной женщиной. И я вместе с ними.

— Курама, ты что здесь делаешь? — спросила она и поравнялась, вглядываясь сначала вдаль тихого чёрного океана, а потом в моё лицо.

Нужно было высказать почтение: обернуться, поклониться, поцеловать матушку, ответить на вопрос и справится о здоровье — это было бы привычно, но тело онемело, то ли от долгой неподвижности, то ли от холода, то ли от вещей едва доступных неокрепшему разуму юного шамана.

— Это зов? — голос мамы звучал настолько взволновано, что даже вывел меня из оцепенения. Ненадолго и не до конца.

— Не знаю. Но всё тело тянет туда так, что мне с трудом даётся держать себя на месте. Мама, мне так хочется прямо сейчас броситься в воду и плыть. Страшно. Океан же не так милостив, как лес. Он не станет отказываться от такой лёгкой добычи.

Матушка молчала, но от её взгляда у меня защипало в глазах и по щекам покатились слёзы. Кажется, мне суждено погибнуть раньше драгоценного родителя.

— Не разводи сырость. Небось опять сирены тебя своими песнями соблазняют, маленький ты развратник. — попыталась пошутить и найти простое объяснения женщина, но голос её звенел от подступающего горя.

— То было давно. Сейчас я уже взрослый и так легко меня не провести. — расстроенно отмёл я неправдоподобное объяснение.

— Пфф. — нарочито громко выдохнула мама. — Это было два года назад. Нашёлся тут взрослый.

— Два года — большой срок.

Она это тоже понимала. Сейчас мне двенадцать. Два года назад я ещё строил песчаные замки и носился по острову с другими детьми, а сейчас занимался делами семьи, работал в поле, участвовал в ритуалах на правах взрослого мужчины и готовился к супружеству сразу с тремя девушками.

Потому что кровь оказалась сильна. И однажды мне было суждено стать следующим главой острова.

Отцу сейчас за семьдесят и выглядит он свежо, но мужчины на этом возрасте жили более ста лет, в отличие от женщин, вынужденных постоянно отдавать свою жизненную энергию многочисленным детям.

— Ты ведь помнишь, почему нам нельзя покидать остров, Курама?

Её голос дрожал от страха. Должно быть она продолжала надеяться, что всё это неудачная шутка или сиюминутное наваждение. Но это было не так. Я слишком хорошо знал, что меня ждёт. Но от этого не мог перестать вглядываться вдаль.

— Если я умру за пределами этого острова, то обращусь демоном.

— Правильно. — мамин голос сорвался и она расплакалась. — А о правилах клана ты помнишь?

— Услышавший зов, предаётся огню. Ибо нельзя избавиться от проклятия и единственное спасение для обнажившейся души — смерть в огне родного дома. — мой голос звучал бесцветно.

Я здесь стоял уже несколько часов, но тянуть туда стало ещё с неделю назад. Гул и тревожность постепенно нарастали и теперь я оказался в положении до смешного печальном — вся воля уходила на стояние на одном месте, но и её уже осталось так мало, что каждый вдох казался слишком опасным. Потому что значил, что я по прежнему жив, и что время продолжает течь своим неумолимым чередом.

Меня обняли холодные дрожащие руки мамы и она уткнулась в плечо, всхлипывая и предостерегая от лишних движений. Это немного отвлекало, но недостаточно. Мышцы на ногах уже подрагивали от нетерпения и, того гляди, сами понесут меня в неизвестность. Или на океаническое дно.

— А голос? — между всхлипываний спросила мама.

— Что «голос»? — не понял я.

— Голос какой? Он мужской или женский?

Вопрос озадачил и я поспешил напомнить:

— Моя судьба живёт на этом острове. Ты же знаешь, кто это. — напомнил я о своём откровении двухмесячной давности. — А зов этот совсем не похож на голос. Это притяжение. И оно уже становится болезненным, поэтому тебе следует поспешить в деревню и сообщить о моём состоянии. Я уже едва могу сдерживаться. — последние слова дались с трудом.

— …

— Простите, матушка, но я не расслышал…

— Нет.

— Нет? — моему удивлению не было пределов.

— Не пойду. Они убьют тебя.

— Да. И это будет правильно. Моя душа уже не будет знать покоя.

— В пещере с голубой глиной в правом проходе есть тайник. Там печать. Используй свою кровь и сможешь открыть его. Тогда выйдешь в маленькую скалистую бухту, а под отвесным камнем найдёшь старую рыбацкую лодку. Она выглядит ненадёжной, но её заклинал мой прадед. Она поможет обойти тебе все водовороты и довезёт до Большой земли.

— Мама, что ты делаешь? — сипло спросил я.

— Спасаю тебя.

— Нет. Зачем? Когда я умру вне острова, меня ждут забытье и гнев!

— Тогда не нужно там умирать. Разберись со своими делами. Исполни предназначение и возвращайся на остров. Проживи две, нет, три сотни лет и умри глубоким стариком на родной земле.

Это сумасшествие.

Голова закружилась, во рту появился привкус крови. Тело перестало слушаться, а перед глазами встала красная пелена. Шум волн, ласкающих песчаный берег, нарастал. И далеко, сквозь него послышался смех. Сумасшедший, истеричный, надрывный. Совсем невесёлый. Чем громче он звучал, тем сильнее стыла в жилах кровь.

Взревело пламя. Оно вторило в своей манере смеху, но в то же время так сияло и грело, что я тянулся к нему. Вдруг, меж беснующихся языков мелькнула тень. Кто-то прятался в огне — так мне показалось сначала.

Но потом я заметил руки. Они извивались в такт обжигающей стихии. Но огонь ли это?

— ХААА-ХА-ХА-хахаахааааха ха… — прозвучал смех в ушах так, словно звук исходил вплотную ко мне.

Я стал оглядываться, а потом ощутил сдавленность в рёбрах и нехватку дыхания. Это я смеюсь. От отчаяния. От злости. Почему им так хочется быть моими врагами?

Стихия сменила облик и вместо языков пламени вокруг заметались беспокойные хвосты.

— Хм. Уничтожить мир? — спросил я, справившись с эмоциями, — Неплохой план на вечер. Мне всё равно резко стало нечем заняться!

На землю рухнула, словно свежепойманная рыбешка на камень, тягучая звёздная ночь.

— Говорят, всё конечно. Ничего не способно длиться вечность.

— Но, Курама, этой ночью ведь всё только начинается. — мягко успокоил пленительный голос.

Голова пошла кругом и я закрыл глаза на мгновение, чтобы вернуть ориентацию в пространстве, а когда открыл, оказался окружён тихой атмосферой покоя, безопасности и тишины. Я лежал на деревянном полу открытой галереи и делал вид, что любуюсь звёздами, но взгляд невольно соскальзывал на лицо мужчины, чьи колени так здорово заменяли подушку.

Он смотрел на меня сверху вниз, но его глаза скрывала тень. Только губы оставались видны, но и их было достаточно, чтобы каждую секунду благодарить всех духов и богов, унёсших меня с родного острова.

Рука мужчины мягко перебирала длинные пряди, не столько лаская, сколько убаюкивая.

— Конец придёт раньше, чем мы сумеем к нему подготовиться. — прошептал я.

— Пока остальные бегут и вертятся, мы будем постепенно замедляться. И время остановится. Только для нас с тобой.

— Ха-ха. А вы сказочник, господин.

Ох, да ты знаешь — это уже давно не сказка.</p>

Сначала, разумеется, было неплохо. Даже хорошо.</p>

Особенно когда ты переставал прятаться по углам, словно дикое животное.</p>

Приходил ко мне.</p>

И позволял потеряться между твоих восхитительных ног.</p>

Но эти твои «особенности»… </p>

От них тошно.</p>

— Я тебя не отпущу, Курама. Никогда.

— Если я захочу, удержать меня будет сложно. — предупредил я, понимая, что наша история будет очень коротка.

Мне удалось избавиться от Зова. Чем бы ни было то, что тянуло меня с острова, оно исчезло. Не знаю, что это вообще было, но пора возвращаться. Может, я ещё успею повидать матушку.

Рука в волосах замерла. От мужчины повеяло смятением. Но не даром он занимал свой высокий пост. Мужчина быстро вернул себе самообладание и поднёс к лицу длинную прядь красных волос. Ему нравилось, как я пахну. Он говорил, это успокаивает его сильнее любых трав.

— Тогда я убью тебя. — решил он.

Я вгляделся в его глаза, скрытые тенью, и смог, к собственному удивлению, рассмотреть ласковый взгляд тёмных глаз. Он не шутил. Просто ему что-то настолько во мне приглянулось, что он забыл о морали, о правилах приличия, о здравом смысле. Но разве же это любовь?

Вздох получился слишком уставшим. Будто на моих плечах покоился груз, который я не способен удерживать. А приходится.

— Похоть совсем лишила тебя рассудка. — заключил я и решил, что уйду, как только он уснёт.

Ты сводишь с ума своим смехом.</p>

Мы долго думали, что заставляет терять голову всех без исключения.</p>

И заметили, что это не кокетство. Не речи. И даже не тело.</p>

Эти вещи работают только с теми, кому ты сам по себе можешь понравиться.</p>

— Это не похоть. Всё случилось, когда я услышал твой смех. Я даже не видел тебя, а уже дрожал от нетерпения. Мне стало понятно, если ты будешь рядом, всё будет хорошо. Несмотря ни на что.

Глупое дитя.</p>

Ты правда думал, что сможешь сбежать от меня?</p>

Ночь сменилась огнём, пустота — гневом. Далеко за гранью сумасшествия. А как ласкают слух крики чужих страданий. Не только мне больно.

Глупые людишки.</p>

Вы правда думали, что сможете сбежать от меня?</p>

И вот, что характерно, Наруто. Я никогда не был «хорошим парнем». Но и злодеем становиться не планировал. Просто однажды очнулся с неутолимой жаждой к разрушению. И было так прекрасно. Всё моё существо было уверено, чем меньше людей будет топтать плодородные земли моего чудесного мирка, тем легче будет дышать. А воздуха было мало и тот обжигал.

Жаль, что ты уже покидаешь меня. История длинная, а времени поведать её у меня совсем мало. Мне, возможно, вообще не суждено встретить следующую ночь. Поэтому сейчас тебе придётся поверить на слово, что мораль моего пути такова:

Никогда никому не доверяй. </p>

Даже если для кого-то ты станешь воздухом, водой, землёй и самим небом.</p>

Люди предают чаще всего неумышленно.</p>

— Кто ты?

— Когда-то был Курамой. Но та жизнь осталась только в похищенных мною сердцах. Потом люди прозвали меня Демоническим лисом. Кьюби, если угодно. — вежливо ответило пламя и погасло.

Дыхание сбилось, одежда промокла насквозь. Меня колотило, как от лихорадки, но энергии в теле оказалось столько, что едва проснувшись я сорвался с места и через секунду уже лежал в ванной под холодными каплями, пытаясь усмирить бешено колотящееся сердце.

Мне никогда в жизни не было так страшно.

Затошнило.

Я кубарем вывалился из ванной и склонился над унитазом, выблёвывая желчь и едва ли не сам желудок.

Что там эти Кеи, Элы и прочие алфавитные ебанатики, если в твоей башке прописался демон. Самый настоящий.

На мгновение пришло облегчение, так как я подумал, что это был просто дурной сон. Но я тут же почувствовал сильный жар в животе. Словно огненные черви пытаются порвать кожу.

С трудом получилось перевернуться с коленей на задницу и дрожащими руками задрать футболку. Вокруг пупка наливалась цветом чёрная восьмигранная печать.

— Это ещё что за чертовщина. — неслышно выдохнул я.

Боль пронзила всё туловище и бедра. От судороги тело непроизвольно выгнулось и я с размаху впечатался затылком в стену. В глазах заплясали кровавые и чёрные пятна, дыхание перехватывало.

Я умираю?

Сквозь мелькающий мрак пробралось одно светлое пятно. Оно становилось всё чётче, пока не сформировалось в окно. На разъезжающихся руках и ногах, я пополз в комнату, со второго раза забрался на кровать и рухнул на подоконник.

Губы беззвучно шевелились и позвать на помощь не получалось. Но в лицо ударил прохладный сладкий порыв ветра и в голове немного прояснилось. Тошнота усилилась, но дышать стало немного легче и в голове что-то прояснилось. Я стал коротко поверхностно дышать, пока не вернулось ощущение собственного тела. По очереди каждая мышца в теле напрягалась, а потом расслаблялась. Судороги прекратились и стало совсем хорошо.

Накатила усталость, голова была чугунная и всё ещё тошнило, но это были такие мелочи. Я оттолкнулся от окна и рухнул на кровать. Лицо щекотали капли холодного пота.

— Так значит, всё-таки Кьюби. — прошептал я.

Что же. Вёл он себя прилично. Но только от одного его присутствия, от ощущения его силы у меня чуть сердце не остановилось. И откуда он взялся? Жаб же говорил, что с Лисом покончено. Теперь ещё и с этим придётся разбираться. А вдруг он опасен? Даттебаё, будто и так было мало проблем.

Нужно отправляться на Мьёбокузан. Срочно. Хотя, нет. Сначала нужно сдать миссию, чтобы меня никто не искал и проблем потом не было.

Я растёр руками лицо и выполз из кровати. Контрастный душ никак не помог — всё ещё было плохо, но, пока строчился отчёт о миссии, душевное равновесие стало восстанавливаться.

Да уж.

Стоит мне попереживать из-за одной проблемы, как появляется другая, да такая, что все предыдущие начинают казаться детским лепетом. Интересно, а что может быть хуже самого страшного и коварного демона, живущего, прямо скажем, ну ооочень близко? Воображение с лёгкостью выдало пару-тройку вариантов и пришлось признать, что до дна пока далеко.

Два свитка полетели в карман и я поспешил верхними путями к резиденции хокаге. Коноха уже просыпалась и выглядела грязновато. Сегодня будет заключительный день фестиваля и только по его окончании стайки генинов займутся уборкой улиц, усыпанных всяким ярким и блестящим мусором.

В резиденции оказалось сравнительно спокойно. Видимо, час был ещё ранний, да и с миссиями за двое суток успели подразобраться.

Сонные клерки иногда проплывали мимо, не обращая на меня внимания. На верхнем этаже оказалось совсем пусто, а дверь в кабинет хокаге в этот раз была заперта. По правилам приличия, нужно было постучаться, дождаться дозволения и только потом войти, вежливо поздороваться, представиться и сдать миссию.

Но у меня не осталось сил сдерживать себя после утреннего припадка, а сердце металось от негодования — как они вообще додумались впихнуть мне такую опасную миссию. Я только пока отчёт писал, осознал, что потанцевал на лезвии учиховской катаны.

Короче, пылая праведным гневом, дверь я открыл с ноги. На меня тут же воззрились с опасным прищуром две пары глаз — отца и сына Нара. Один взгляд оказался скорее удивлённым и принадлежал мужской престарелой версии Ино — Иноичи. Сам же хокаге, внезапно оказавшийся на своём рабочем месте, выглядел приветливо-озабоченным. На его губах была мягкая улыбка, а в чёрных глазах застыл вопрос.

Хм.

Я прошёл под внимательными взглядами к столу, заваленному кучей стопочек бумажек и свитков. Нашёл пустой кусочек деревянной поверхности и положил туда свитки с запечатанным Мизуки и отчётом.

— Узумаки Наруто. Пришёл отчитаться о выполнении миссии. — неприветливо оповестил я и развернулся, чтобы покинуть тихое помещение.

В спину мне прилетел безразличный вопрос Шикамару:

— Наруто, тебе на задании остатки мозгов отбили?

Я замер.

— Подожди, Шикамару-кун. — тихо попросил Итачи. — Наруто-кун, когда ты успел получить миссию?

Мысленно во мне поднялась волна такого негодования, что даже дыхание на мгновение сбилось. Но я собрался с силами и сухо ответил, не поворачиваясь:

— Вчера утром.

— Ответственное лицо?

— Гай-сенсей.

— Так. Подожди, не спеши. — остановил он, когда я снова направился на выход.

Послышался шорох.

— Наруто-кун, этот свиток с третьим кодом доступа. Его, конечно, можно вскрыть, но будет лучше, если ты распечатаешь его своей чакрой. — оповестил хокаге.

Этот мужчина был невыносимо вежлив и тактичен. Поэтому вспылить не получалось, хотя очень хотелось. Вместо этого в голове родился план мелкой и глупой мести. Но мне так захотелось его осуществить, в надежде хоть немного выбесить Итачи, что я даже весь как-то успокоился.

Развернувшись на пятках, я неторопливо вернулся к столу и принял, протянутый изящной белой рукой, свиток. Развернул его, прямо над столом, и со злодейским наслаждением пустил в печать лёгкий импульс чакры.

Послышался грохот, бумажки разной степени важности взметнулись вверх. На столе хокаге развалился окровавленный труп отступника.

Итачи сидел без движения. Его подбородок упирался в замок из рук, на лице застыло маской доброжелательное выражение и только покрасневшие глаза выдавали его смятение. Нет, в идеале он должен был заверещать и запрыгнуть на ручки к Иноичи, но это было бы странно для шиноби его уровня. Поэтому я остался вполне доволен даже такой незначительной реакцией и добродушно улыбнулся

Мужчина оторвал снова почерневшие глаза от трупа и посмотрел на меня цепким внимательным взглядом, а я самодовольно развернулся и, наконец, вышел из кабинета.

Детский сад, конечно. Но зато как хорошо на сердце после того как сделал гадость ближнему своему. Бугагага.

Настроение поползло вверх. Погода была отличной, да и атмосфера праздника не могла оставить равнодушным. Жрал, конечно, изнутри червячок страха за собственную шкурку, но в тоже время меня осенила одна любопытная мысль: самое страшное, что может случиться — это смерть. Тогда уже ничего нельзя исправить, нельзя побороться за счастье. Однако смерть, как оказалось, не самое страшное.

После встречи с Курамой прошло всего несколько часов и этого оказалось достаточно, чтобы успеть успокоиться и взглянуть на ситуацию со стороны. У меня есть масса причин не верить его рассказу, который ещё даже не завершён, но было также и убеждение, что чтобы там ни случилось, история имеет грустный конец.

Рука легла на живот, где утром появилась печать, и я вспомнил, что так спешил сдать миссию потому что хотел поскорее отправиться на Мьёбокузан.

— О, Наруто-чан. Рад видеть. — прогремел голос Гамакена.

Я задрал голову, чтобы найти на огромной красной горе морду и поздороваться:

— И я, здоровяк. Как поживаешь?

— Ничего, вроде. Собрал древесину для починки сасумата<span class="footnote" id="fn_31784560_0"></span>. И случайно подавил пару грядок Шима-самы.

— Так вот, что ты тут забыл. Наказание отбываешь? — понятливо кивнул я.

— Да. Я ужасно неловкий.

Ага.