Перезагрузка сознания (1/2)

Щекотливые касания вызывали у меня рой мурашек, я неосознанно в полусне ластилась к ним ближе. Потом послышался хлопок двери и сбоку ощутилась прохлада улицы. Моё тело оторвалось от сидения, я почувствовала чьи-то сильные руки и теплую грудь. Марк взял меня на руки, как маленького ребёнка, а я в сонном состоянии не могла сопротивляться, сил хватило лишь уцепиться за его шею и прижаться. Помню, как он шепотом, так ласково спросил мой этаж и номер квартиры, я пробормотала ответ. Обо мне так никто не заботился с момента, как умерла бабушка. То, как Марк аккуратно положил меня на постель, укрыл одеялом, погладил по голове и ушёл, останется в моей душе наиприятнейшим воспоминанием, пусть провела я эти моменты с закрытыми глазами. Оказывается, забота может вызывать столь светлые и согревающие чувства, которые уже так позабылись. Проваливаясь в глубокий сон, я крутила в голове события вечера. Марк вырубил Флинта, потому что тот был опасен, или потому что разозлился? Он ведь мог его спокойно увести, посадить в такси или довезти до дома сам. Но судя по выражению лица Марка подходят оба варианта. Последняя энергия потратилась на незначительный вывод, и я уснула.

Через несколько дней после случившегося в университете началась зачетная неделя, а, значит, пора собирать себя и все свои рефераты, лабораторные работы, отчеты по практике, курсовые проекты и сдавать. Разумеется, всё это заполонило мою голову целиком, места на мысли о Флинте, Люси, Марке и даже собственной книге попусту не было. В эту непростую неделю я чувствовала себя белкой в колесе, казалось, это никогда не закончится, пусть и по половине предметов мне поставили автомат за почти идеальную посещаемость. Но наступила середина июня и зачетная неделя закончилась, а на её смену пришла сессия. Выпускной экзамен гулял по нервным окончаниям, играл на напряженных струнах сознания, держа меня в постоянном напряжении, волнении и страхе. Подготовка была на первом месте и заняла абсолютно всё моё время. Я бросила работу в этот период, чтобы сосредоточиться на учёбе, окружила себя учебниками, ноутбуком, и стопкой тетрадей с конспектами.

Ещё одна неделя прошла в замкнутой коробке с пульсирующей головной болью. Мой мозг, видимо, не выдерживал нагрузку, места для такого объема информации ему не хватало, утрамбовка полученных знаний проходила медленно, из-за нехватки на это энергии. А энергии не было, потому что у меня пропал аппетит, я попусту не хотела тратить драгоценное время на еду, предпочитая прочесть еще главу учебника или повторить записи в тетрадях, выучить еще один билет или...в общем, дел хватало, найти замену было несложно.

Сон предательски ушел от меня, оставляя мучительно ворочаться на кровати с изматывающем желанием уснуть хотя бы на час. А когда ненавистные соседи снова начинали шуметь, я отчаянно выла в подушку. Это состояние отпечаталось на моем лице нездоровыми синяками и впадинами вместо щек, глаза как-то потухли и потеряли живой блеск: организм находился на грани изнеможения. Если я не отдохну, то начну терять сознание..а может это и к лучшему, хотя бы высплюсь.

Разумеется, настроения у меня никакого не было, телевизор я не смотрела, новости не читала, даже телефон брала от силы два раза в день. Ничего не хотелось; если в начале еще был решительно настроенный дух, сила воли и желание все сдать и выдохнуть с облегчением, после похвалить себя за старания и пойти сделать себе какой-нибудь подарок, то теперь остались лишь естественные потребности, а остальное словно потеряло смысл.

Я прекрасно знала, что доводить себя до такого состояния нельзя, важно давать себе время на отдых, отвлекаться, развлекаться, дабы дать передышку мозгу, позволить ему расставить информацию по полочкам. Сейчас же я сидела в середине комнаты в океане книг и бумаг, исписанных неровным быстрым почерком, и весь этот беспорядок и хаос отражался у меня в голове. Там те же горы разбросанной невпопад информации, одним словом — каша. Пару дней назад я заметила на экране два пропущенных от Марка и, наверное, стоило тогда перезвонить и позвать его прогуляться, но я отбросила телефон в сторону и села за ноутбук. Боялась, что не успею, что не смогу выучить все в срок, не подозревая, что таким усердием лишь увеличиваю свои шансы на провал.

И я выделила себе день отдыха, но таковым он мне вовсе не казался. Да я ничего не делала, бродила по комнате, пила чай, включала музыку и вроде даже получалось расслабиться, но неприятные мысли прогрызались сквозь пелену выдуманной беззаботности и отравляли меня чувством бездействия и собственной бесполезности. Мне вечно казалось, что я делаю недостаточно, что отдых мне не нужен, что пора снова сесть за учебники, потому что часики тикают, песок льется через узкое отверстие и скоро закончится, время утечёт сквозь пальцы.

Медленно наступал вечер. За окном стали отчетливее виднеться желтые фары машин. Из открытого нараспашку окна дул теплый ветер, приглашая в комнату облака, летящего с деревьев тополиного пуха. На пол среди полутьмы лился закатный рыжий свет. Я решила порадовать себя напоследок пиццей. Аппетит вернулся только на нездоровую пищу, и я уже съела все свои запасы конфет и шоколадного печенья. Бабушка всегда прятала вазочку сладостей на самую верхнюю полку стеклянного буфета, чтобы я не смогла до неё достать. Сейчас же я сама от себя прячу туда конфеты, потому что могу съесть все за раз, а так они хотя бы не попадаются на глаза.

Раздался долгожданный звонок в дверь: моя пицца пришла. Я в предвкушении схватила со стола приготовленные деньги и отправилась к курьеру. Не поднимая головы, я заторможенно моргала и позорно застыла, с интересом разглядывая начищенные до блеска черные туфли курьера. Ничего себе, — думала я, не отводя взгляда от ног стоящего в дверях человека. Так глупо наверное выглядела с этой протянутой купюрой, но что-то моё рассеянное весь день внимание прилипло к туфлям, а в голову лезли несуразные мысли. Это какой-то новый симптом переутомления? ”А ему вообще удобно пиццу разносить по всему городу в такой обуви? Почему не кроссовки?” Буквально силой отодрав глаза от пола, я поднимаю их на курьера и забавно ”ойкаю”. Передо мной стоял Марк с большим тортом в руках.

До чего нелепые ситуации постоянно происходят со мной! Какие курьеры будут ходить в вылизанных дорогих туфлях?! И ведь логика сработала, только почему-то со скоростью улитки! Пока в голове моей всё стыдливо кричало, я смотрела на незваного гостя огромными оленьими глазами, абсолютно не зная, что делать. Были варианты: захлопнуть дверь, расплакаться от позора или убежать, спрятаться под одеяло и никогда не вылезать за его пределы. Я еще и стою перед ним в таком нелепом виде: волосы завязаны в неряшливый, вот-вот распавшийся пучок, растянутая футболка настолько длинная, что едва показывает наличие домашних шорт, и весь этот образ дополняют плюшевые синие тапочки со стичем из мультика. Но Марк не выглядит удивленным, он лишь терпеливо ждет, пока его пустят внутрь.

— Ты чего на звонки не отвечаешь? — с порицанием говорит вдруг он, а меня как из под толщи воды вытаскивает его строгий голос.

— Я..я..— пытаюсь сформулировать мысль, пятясь назад, чтобы пропустить Марка в квартиру, а то уже совсем не вежливо получается. С трудом отвожу взгляд от него к зеркалу, судорожно пытаясь привести себя в более надлежащий вид, пока он разувается. — Я готовилась.

— Перезвонить? — поднимает вопросительно бровь Марк, встав позади меня, он смотрит на моё отражение и ждет объяснений, будто я ему жена или девушка.

— Не было времени, я не хотела отвлекаться.

Квартира была однокомнатной, без каких либо разделений: спальня, зал и кухня составляли единое целое помещение. Одна эта огромная комната совмещала в себе просторную кровать в дальнем углу, напротив входной двери, справа от неё располагалась так называемая кухня (обеденный стол и кухонная стенка), их разделяла длинная книжная полка под потолок, в оставшимся не упомянутом углу поместилось два дивана и телевизор, до смерти бабушки там находилась её кровать. И мне нравилось, что все было так близко. Для человека, живущего в большом доме, обстановка показалась бы беспорядком сваленной в кучу мебели, но в этой тесноте я видела тот уют и защищенность, какой не хватало крупным квартирам. И свободного места, на мой взгляд, было более чем достаточно: на ковре в центре квартиры можно было спокойно лечь звездой.

Марк неудовлетворительно промычал и пошёл к столу, поставил на него торт и принялся рассматривать книги на полках. На нём были классические черные штаны и обычная белая футболка, сегодня жара все-таки вынудила его вылезти из любимых рубашек.

— Зачем торт? Есть повод? — я подхожу к кофемашине и хочу порадовать Марка вкусным кофе, раз он принес с собой такую шоколадную прелесть.

— Думаю, есть, — за спиной раздался скрип ножек деревянного стула по полу: Марк присел за стол, и я уже чувствовала спиной этот взгляд. — Флинт уволился.

— Это не то, что стоит отмечать, Марк, — недовольно перебиваю я, ведь знаю, что тот улыбается. Как бы моё расположение к Флинту не испортилось после случившегося в его день рождения, я не желаю ему зла и праздновать его уход с работы не собираюсь.

— Я не договорил, — прерывает Марк, и я прикусываю губу. — Люси хотела написать заявление об уходе по собственному желанию, но, когда несла его ко мне в кабинет, пересеклась с Флинтом. Тот был сам не свой: глаза красные от бессонных ночей, на лице серая щетина, как у пьяницы. Он остановил её, сказал, что сам уйдет, даже извинился вроде. Ну, хоть первый раз по-мужски поступил.

— А как Люси?

— Нормально. Прежде чем ты станешь жалеть Флинта, скажу, что это не первое его пьяное излияние чувств. Он, конечно, не знал, какое сильное действие на психику Люси оказывает этими алкогольными представлениями, зато я знал. Я ему три раза говорил, чтобы прекращал, иначе придется сменить работу, — Марк подул на дымящуюся кружку кофе, пока я внимательно его слушала, сидя напротив. — Однажды на корпоративе Люси слегка перебрала и поведала мне свою историю, когда я подвозил её домой. Я всегда с удовольствием слушаю такие болезненные, тяжелые ситуации других людей, из них можно вынести урок. Учись на чужой боли, Мелори, и чужих ошибках. Безопасно, быстро и увлекательно, — с улыбкой он отпил кофе, и на лице изобразилось наслаждение. Я ждала, пока он похвалит напиток, но тот продолжил рассказ: — На первом курсе Люси влюбилась в какого-то старшекурсника, у них все очень быстро закрутилось, они даже поженились на втором курсе, став самой молодой парочкой университета. Но, как говорил Уильям Шекспир: ”Чем страсть сильнее, тем печальнее бывает у неё конец”. Когда Люси заканчивала последний курс, оказалось, что она беременна...При каких обстоятельствах они потеряли ребёнка, мне не рассказали, но это был страшный удар для обоих. Вместо необъятной поддержки от мужа Люси получила вечно пьяного тирана, который приходил домой поздно вечером насквозь проспиртованный и неоднократно поднимал на неё руку, обвиняя в случившемся.

Марк проговорил последние слова с таким горьким отвращением в голосе, что мне самой передалось его осуждение. Я вспомнила вдруг перепуганные глаза Люси, её вцепившиеся в кресло пальцы и осознала истинную причину этого животного страха. Представляю, какие страшные воспоминания пробуждались в ней при виде пьяного Флинта, не говоря уже о его неприятных словах.

— Конечно, ей нужен стабильный, спокойный и рассудительный мужчина, а не Флинт — пародия бывшего мужа. Но тот не понимает, она говорила ему, что он не кажется ей надежным, ей неспокойно и некомфортно в его присутствии. Что делает Флинт? Переворачивает все её слова и романтизирует их. Вместо того, чтобы узнать её, он додумывает образ, как хочет сам, и, конечно, в него не входят никакие психологические травмы, желания быть одной, усталости от людей и прочего, что существует на самом деле, в реальной Люси. Замечала, как она вовлечена в работу? Даже по ночам, она в ней прячется от настоящего мира и всяких назойливых заноз, вроде Флинта. Я не доверял ему с самого начала, а когда ты так сблизилась с ним, разумеется, я был начеку, пусть это и выглядело смешным. Ждал от него подвоха, моя интуиция меня в итоге не подвела. Ненавижу пьяных людей, — вроде привычно спокойным голосом говорит Марк, но я замечаю, как белеют его костяшки, когда он сжимает кружку в руках. — Тот, кто пьёт — тот хочет умереть, Мелори, запомни.

Я даже и не знала, что на это ответить. Образ хорошего и веселого Флинта, который понравился мне с первых секунд из-за своего оптимизма, развеивался. Прояснялся настоящий Флинт — эгоистичный, совсем не уважающий женщин, не понимающий слово ”нет” и очень неприятный в роли романтического партнера, возможно, как друг, он еще был неплох.

— Видимо, жизнь еще не дала ему по голове, раз он такой избалованный. Но у него все впереди. Странно, что он выбрал такую профессию, ему совсем не подходит. Как по мне, все люди, изучающие литературу, должны быть глубокомыслящими, умными, рассудительными личностями, он же слишком поверхностен и недалек...ох уж эти ярлыки, да, Мелори?

— Я последние его действия совсем не поняла...зачем он целовал меня?.. — от воспоминаний по телу бегут противные мурашки и вязкий осадок ощущается на душе.

— Хорошо, не буду заставлять тебя самостоятельно добираться до правды, ты и без этого нагружена сполна, — в потоке рассуждения Марк смотрит на забытый всеми торт. — Он был уверен, что, если я — идеальный тип Люси, то она влюблена в меня, даже не подумав о том, что ей сейчас гораздо важнее сохранять умеренность и спокойствие жизни, а не мучить себя пылкими чувствами. Соответственно, его брала зависть, я нравлюсь Люси, он — нет, или ”возвращение в детский сад”. Вместе с завистью в его скудненькой, обиженной душонке зародились злость и желание отомстить. Он придумал себе в наших взаимоотношениях какую-то недружескую связь и решил сравнять счёт, — тут Марк несдержанно прыснул в кулак, после поднял брови и широко улыбнулся. — До чего фантазёр, ему бы книги писать, а не редактировать. Ну, отсюда и поцелуй.

Я сморщилась, поджав губы, и пилила тяжелым взглядом стол. Неприятное ощущение, что мной воспользовались, как орудием для мести, обесценивало всё наше вполне хорошее до рокового дня общение. Действительно, поступок совсем не зрелого мужчины, и как я раньше не разглядела в нём этого. Так и не научилась разбираться в людях, спустя два года. То, как Марк видел все спрятанные за вуалью подсознания уловки, у меня вызывало восхищение. Я же чувствую себя уязвимой из-за своей слепоты.

— Ты углублялся в психологию или у тебя столь богатый жизненный опыт? Всегда было интересно, — я поставила ноги на стул и обняла их руками, во все глаза уставилась на Марка и ждала его долгой истории жизни, но он ответил коротко.

— Всё вместе.

Выдержалась небольшая пауза, во время которой мы просто неотрывно смотрели друг на друга, ища в зрачках темные тайны. Кажется, я начинаю привыкать к этим сканерам, вот только в глазах его по прежнему ничего не видно, там зеленой изгородью всё для меня еще закрыто. Он заговорил первый.

— Когда изучаешь психологию, думаешь, что весь мир в твоей власти, — лицо его чуть отдает самодовольством.

— Когда изучаешь литературу, думаешь, что все миры подвластны тебе, кроме того, в котором находишься ты.

Я произнесла это задумчиво, но складно, будто знала эти слова наизусть, будто это какая-то книжная цитата, но тем не менее подобного нигде не слышала. После этой фразы я заметила за стеклом его очков неоднозначный блеск и мне это понравилось. На мужском лице прояснилась довольная улыбка.

Торт так и стоял запакованным, а половина кружки Марка уже была пуста, поэтому я встала сделать нам обоим по новому кофе. Да, у меня потом будет болеть сердце, но впереди бессонная ночь над конспектами, и я просто не могу дать себе уснуть. Марк нахмурился, когда я взяла в руку свой стакан, от которого источал аромат явно не чая.

— Тебе же нельзя кофе.

— Сегодня можно, — пожала плечами я и сделала маленький глоток.

— С какой стати?

— Мне всю ночь надо будет учить билеты.

— Ты хоть отдыхаешь? — взгляд его становится все более суровым и настороженным.

— Открой, пожалуйста, торт, — пытаюсь улизнуть от ответа, спрятаться от этих глаз, смотря на сладкий десерт.

— Я так и знал, — хмыкает Марк недовольно и встает изо стола.

Он забирает мою кружку, игнорируя все вопросы и восклицания, и безжалостно выливает в раковину. Режет торт, пока я сижу за его спиной в роли черной тучи, пускающей в широкие плечи молнии. Мой кофе вылили в раковину! Что это за черта характера такая: делать всё по-своему, даже когда это напрямую касается другого человека?! Да еще и какой особый вид заботы, если данное действие можно так называть. Приятно конечно...где-то глубоко-глубоко внутри, за стенкой обиды за кофе.

Пока я кипятилась на стуле, в дверь раздался стук. Наконец-то, пришла моя пицца!

Когда я возвращалась к столу, в моей кружке уже был черный чай, а на тарелке лежал шоколадный кусок торта. Прям как у себя дома расхозяйничался!

— Так вот почему ты меня с деньгами встретила на пороге, — со смешком заметил Марк.

— А ты как всегда очень наблюдателен.

— А ты как всегда капризничаешь.

— Я то! — с тортом во рту возникаю я.

— Ты то! — передразнил он. — Сегодня ты отдыхаешь.

— Я и так сегодня весь день ничего не делала. Отдохнула и хватит, экзамен не за горами, — пытаюсь переубедить Марка, но даже его молчание кричит о непреклонности.

— Отдых — это не безделье, Мелори. Отдых — это смена деятельности. То, что ты ничего не делала, лишь увеличило твою усталость. Ты просто оставила себя на растерзание собственным тревожным мыслям, выделила им целый день на размножение. Это ты называешь ”отдохнула”? — усмехается он. Я отчаянно повесила голову, потупила взгляд в тарелку и окончательно запуталась.

— Как тогда отдыхать, если мне больше ничего не хочется, кроме как лежать пластом? — ковыряясь вилкой в десерте, мне становилось всё тоскливее.

— Ох, как все запущено, — вздыхает Марк, лакомясь тортом. — Необходимо сходить прогуляться, хоть одной, хоть с кем-то, посетить кинотеатр, музей, парк аттракционов — всё, что сможет отвлечь тебя и принести удовольствие. Иначе совсем работоспособность потеряешь и точно всё завалишь...Мелори?..

Он замечает за выбившейся из пучка челкой две пробежавшие почти незаметно слезы. Я всячески пыталась скрыть это, опустив голову, но что можно утаить от этих сканеров? Еще и смотрит на меня безотрывно, не передохнуть. А внутри как-то все сжалось от того, как он произнес моё имя. Это было так нежно, успокаивающе. С его уст моё имя срывается, как прекрасная музыка, так ласкает слух, как не ласкает самый лестный комплимент.

— Я просто очень устала, Марк, извини...

— Посмотри на меня, — сказал Марк, но я не тронулась, тогда он встал и пододвинул свой стул ко мне. Его пальцы аккуратно обхватили мой подбородок и повернули голову в сторону. Я смотрела на него, но образ плыл из-за накопившихся слёз, ресницы смахивали их на щеки, а Марк, обхватив моё лицо ладонями, осторожно вытирал их большими пальцами. — Ты умница. Я горжусь тобой. Но ты и так сделала уже очень много, пора немного передохнуть. Я помогу тебе отвлечься. Всё хорошо.

Каждое его слово — пластырь для моей души. Я металась между этими зелеными зеркалами души, в них виднелся мне непроглядный хвойный лес, густой и темный, с множеством тайн и секретов, но с такой спокойной и мирной атмосферой. Пусть голос его оказывал лекарственное действие, я заплакала еще сильнее, но теперь уже по другой причине. Я растрогалась, разволновалась. Два года без поддержки, похвалы и теплых слов стерли во мне воспоминания о том, что это вообще такое. Везде сама. Всё сама. И всегда одна. Несмотря на друзей в университете и на работе. Они были исключительно в стенах того здания, в котором и появились в моей жизни, за их пределами мы были как бы чужими, за их пределами никто друг другу больше десяти слов за все время и не говорил. Да и мне этого, казалось, вполне хватало.

Марк прижал мою голову к своему плечу, одной рукой путался в волосах, волнами распавшихся после крушения пучка на моей спине, по которой гуляла его вторая ладонь. Я тихо всхлипывала, но быстро успокоилась от его неторопливых поглаживаний. Хотелось благодарить весь мир за то, что вновь вернул его в мою жизнь.

— Знаешь, как можно легко перестать плакать? — я отстраняюсь от теплой опоры с грустной улыбкой и шмыгаю забитым носом. Он вопросительно кивает, убирая прилипшую к моим мокрым щекам челку, и зеркалит улыбку. — Нужно считать про себя, пока слезы не перестанут течь.

— И какой была максимальная цифра, до которой ты досчитала?

— Пятьсот...

— Ох..— тяжелый вздох сорвался с его губ, глаза задумчиво опустились в пол. — Это можно объяснить с психологической точки зрения. Наш мозг…