Перезагрузка сознания (2/2)

— Ма-а-рк, — шутливо прерываю его я. От новой научной информации моя голова точно вспухнет, надуется, как воздушный шарик, и будет тянуть меня вверх, прямиком в облака дурных мыслей. Но мне стало хорошо, спокойно и весело. Я еще вчера заметила эти эмоциональные всплески и резкие перемены настроения, наверное, так действует на психику высокая нагрузка.. — Не порть мне романтику своим реализмом!

— Ладно-ладно, не буду мешать тебе романтизировать свою жизнь, — мягко улыбнулся он, потрепав мои волосы. — Иногда только это и держит на плаву. Главное, не перестараться: взлетишь высоко — насмерть разобьёшься о жёсткую гладь реальности. Она только с виду мирная, плавная и эластичная, но при падении станет, как неньютоновская жидкость, и не оставит от тебя ничего. Такова суровая жизнь. Ожиданиям свойственна непредсказуемость, ты не знаешь, что из твоих сладких романтических мыслей сбудется и сбудется ли что-нибудь вообще...

— Судя по твоим рассуждениям: мечтать — все равно что лететь на автомобиле со скоростью двести километров в час. Захватывает, но слишком рискованно, — я встреваю в его непрерывный поток и, прищурившись, шмыгаю. — Неужели, Марк, ты так боишься разочароваться? — на мой вопрос он засмеялся, закрываясь ладонью, а после с задумчивой улыбкой водил пальцем по губе.

— Не думаю, что что-то способно разочаровать меня больше.

Его фраза требовала отчетливого, желательно, подробного продолжения, но он умолк, всем видом показывая, что слова для этой темы на сегодня исчерпаны. Возможно, их запас никогда не восстановится. Но мне хочется прорваться сквозь эту зеленую изгородь в его глазах, броситься прямиком к душе, узнать, что за скрытые ото всех катаклизмы в ней произошли когда-то. Хочу провести рукой по её шрамам и выяснить судьбу каждого. Но содержание скрыто, я вижу лишь обложку.

Марк безучастно смотрел словно сквозь меня, отблески почти севшего за горизонт солнца пускали на его белую футболку рыжие полосы. Одна попала на волосы, сделав их золотистыми. Мы были так близки в этот момент, что мне хотелось дотронуться. Быстро вытерев еще влажные на лице дорожки, я осторожно тянусь ладонью к его лицу, чтобы потрогать волосы. Он резко переводит взгляд на меня, и я теряюсь с застывшей в воздухе рукой. Глаза напротив были теми же, что в последнюю встречу на обрыве: глубокие, но не отпугивающие своей глубиной, а успокаивающие, предельно умиротворенные, такие мирные, но стоило ему расслабить лицо и получались два холодных изумруда.

Неожиданно Марк льнет под мою руку, прикрывая глаза и позволяя мне окунуться в его блондинистые пряди. Я замерла, лицо моё казалось пораженным чудом и, осмелев, осветилось теплой улыбкой. Волосы были мягкими и шелковыми, рассыпались, словно песок, между пальцами.

— Тебя это успокаивает? — с закрытыми веками спрашивает он.

— Думаю, да.

— Тогда разрешаю трогать мои волосы, когда что-то тревожит.

— А если тебя не будет рядом?

— Звони, — Марк поднимает голову и заглядывает мне в глаза.

— Да ладно, что тебя дергать, я сама со всем справлюсь, — с благодарной улыбкой я убираю руку и отворачиваюсь к пицце, боковым зрением замечаю, что он все еще на меня смотрит, но не подаю вида. — Ты будешь? Твой кофе не остыл?

— Откуда у тебя вообще кофемашина?

— А...я год проработала бариста тут неподалеку. Эх, это было хорошее время, мне очень нравилось готовить кофе, тогда я и пила его много, никаких проблем с сердцем не было. Платили там неплохо, так и решила купить себе кофемашину. После этого пила кофе не только на работе, но еще и дома. В дальнейшем появились проблемы со сном: долго не могла заснуть. Боль в сердце была последним звоночком, и я начала отучать себя от уже выработавшейся привычки. Запах на работе меня жутко соблазнял, я часто срывалась, пока не уволилась оттуда. Здоровье важнее; чтобы его вернуть, зарплаты бариста не хватит, — я протягиваю Марку кусок пиццы.

— А сейчас где работаешь?

— На кафедре в университете. Работа, конечно, так себе и зарплата маленькая, но со стипендией и выплатами государства по потере кормильца на жизнь хватает, только я все равно выхожу иногда по выходным официанткой. Наверное, я так много работаю, когда это необязательно, из-за того, что боюсь остаться без запаса. Мне всегда нужна денежная подстраховка. Работать на кафедре отлично: у меня прекрасные отношения с преподавателями, ехать никуда после пар не надо и есть привилегии в учёбе. Мне поручают сортировку и разнос документов, выполнение различных поручений, помощь в организации внутренних мероприятий и другие мелкие дела. Честно говоря, скорее хочу выпуститься и найти себе уже нормальную, стабильную работу. Эти метания туда-сюда так утомляют...

Марк понимающе кивнул и с пиццей в руке вернулся на прежнее место напротив меня. Я пила чай и словно отстранилась от этого мира, пропав на мгновение в воспоминаниях тех дней, после смерти бабушки. Марк помог мне встать на ноги, но не забрал страх перед самостоятельной жизнью. В то время моё детство закончилось окончательно и бесповоротно. Меня просто скинули за борт во взрослую жизнь, не научив плавать. Барахтаясь на поверхности, я всему научилась сама. Мне было восемнадцать — возраст, воодушевленный свободой и развлечениями, оказался возрастом, перевернувшим все с ног на голову. О развлечениях и беззаботности можно было забыть, главными вопросами, как бы смешно не звучало, были: Как дальше жить? На что есть? Где взять средства к существованию?

Раньше я об этом всерьез не задумывалась: бабушка работала, получала пенсию и различные выплаты государства по потере кормильца, пособия и льготы (в которые я не вникала), поэтому запрещала думать о работе мне, уверяя, что сейчас все силы и время надо направить на учёбу и поступить в университет. Её запасы на коммерцию и отложенная зарплата, в случае, если я не пройду на бюджет, не пригодились и стали мне спасательным кругом на первое время. Других родственников я не знала. Бабушка с дедушкой по папиной линии умерли, еще когда мне было три года.

После того, как я осталась совсем одна, мне пришлось углубиться во всю эту паутину государственной помощи детям-сиротам, чтобы получить поддержку. Мне казалось, что после совершеннолетия меня бросят на произвол судьбы, но так как я еще училась на очном, имела право получать выплаты до двадцати трех лет. Смерть бабушки была страшным ударом, который чуть не отправил меня на тот свет, но я после этого быстро повзрослела и научилась распоряжаться деньгами, стала ответственной и самостоятельной, ведь могла полагаться лишь на себя.

— Ты не догадалась, зачем я принес торт? — вырывает меня из мыслей Марк, да так резко, что я вздрагиваю.

— Чтобы...отметить увольнение Флинта?...Марк, я говорила, что не хочу...

— Не совсем. Но я тут подумал, как-то неинтересно получается, — Марк бегал глазами по комнате под мой недоуменный взгляд. Что он опять задумал? — У тебя есть шахматы?

— Шахматы? — удивленно переспрашиваю я и хмурюсь, вспоминая. — Да...мы с бабушкой играли, но это было очень давно, надо поискать. А зачем? — я встала и решила поискать их в шкафу, но Марк заставил меня застыть посередине комнаты своей фразой.

— Давай сыграем. Если выиграешь, я возьму тебя на место Флинта в своё издательство.

— Ч-что? — я разворачиваюсь к нему с глазами в пять рублей. Честно, я мечтала о том, чтобы работать в таком месте, как это издательство, оно с первых секунд расположило меня к себе. И надеялась, после выпуска как-нибудь намекнуть Марку, что хочу работать с ним, но то, что он предложит сам, было так неожиданно. Тем более некоторые сотрудники меня уже знают, будет легче влиться в рабочую семью. Да это просто джекпот!

— Но сначала выиграй, — с ухмылкой произнес он, разбивая мои построенные за мгновение мечты на тысячи осколков: я же не играла года три! Как мне быть уверенной во время игры? — Заодно отвлечешься.

Да уж, отвлекусь, а как же! Кусая нервно губы, я копаюсь в шкафчиках, перебирая давно забытый хлам. Действительно, дома я, в основном, только ночую, разобрать скрытые в ящиках вещи попусту не хватает времени, но внешнюю чистоту и порядок стараюсь поддерживать всегда, даже когда прихожу сюда без сил. Что-то клетчатое виднеется в конце полки, и я достаю шахматную доску, неловко сдувая с нее приличный слой пыли.

Бабушка нечасто предлагала мне сыграть, но раз в месяц мы стабильно играли партию. Это было что-то в роли нашего совместного досуга, когда сопливые сериалы и кровавые детективы по телевизору уже надоедали и надо было придумывать новое развлечение. Она говорила, что это занятие здорово развивает мозг: нужно было придумывать стратегию, просчитывать ходы соперника наперед и умудряться не проглядеть опасность, держа все свои шестнадцать фигур под контролем, а это очень даже непросто.

— Давай на полу?..Не против? — неуверенно спрашиваю я, вытирая пыль с доски влажной тряпкой. С бабушкой мы всегда садились в центр комнаты, подбирая ноги под себя, и эта своеобразная традиция осталась в сердце, нарушать её совсем не хотелось.

— Если это поможет тебе выиграть — хорошо, — иронично произнес Марк, присаживаясь в позу лотоса на ковер. — Я даже уступлю тебе ход белыми.

— Как благородно, — язвлю я, присаживаясь напротив.

Фигуры выстраивают ряды: кони самоуверенно бросают взгляды с вызовом своим черным противникам, ладьи на страже порядка бдят на углах поля боя, слоны косятся неприязненно на врагов, стоящих по диагонали от них, королевы гадко ухмыляются друг другу, пока их короли прячутся за пешими воинами, не подпуская к себе никого ближе одной клетки.

Я смотрю на Марка и чувствую себя так, словно проиграла еще до того, как расставила свои фигуры. Он выглядел очень уверенным в своих силах, крайне спокойным, будто играет с ребенком. Каждый шаг делал расслабленной рукой, поправлял время от времени очки, анализируя сквозь стекло все мои ходы. Казалось, он заранее знал, куда я поставлю фигуру, знал, как я буду действовать и о чем думать. Его прикованный взгляд во время моего хода просто не позволял мне трезво посмотреть на ситуацию, и в начале игры я потеряла несколько важных фигур только из-за собственной невнимательности. Разумеется, он делал это специально!

— Смотри на доску, — нетерпеливо возразила как-то я, не поднимая на него глаза, чтобы не сталкиваться с этими сканерами, которые тут же прочтут мои намерения.

— А в чем дело, Мелори? — заигрывающе спрашивал Марк. У меня и так от желания выиграть разум затуманился, еще он своим голосом сгущает этот пленительный туман. Лучше бы ничего не говорила вообще! Любой ценой надо получить победу, мне нельзя проиграть.

— Ты мне мешаешь...

— Это твои проблемы, Мелори, — вновь произносит моё имя так, вновь я чувствую его острую улыбку. Довелось в порыве эмоций пересечься с ним взглядом, что определенно было ошибкой. Никогда я еще не видела в чьих-то глазах столько азарта и интереса, а он еще и снял очки. Обнажать такие глаза просто противозаконно! — В правилах смотреть на противника не запрещено. Расслабься.

Как бы сложно не было, я решила прислушаться к его словам и относиться к игре более равнодушно, без фанатизма. В случае поражения просто приду к нему на настоящее собеседование, за такое короткое время, надеюсь, он не сможет найти кого-нибудь на место Флинта. А если сможет?... И с этого момента игра у меня пошла намного лучше, я сосредоточилась так, чтобы получать не напряжение, а удовольствие от игры, пусть сомнения иногда и находили лазейки, прокрадываясь в голову. Каждая побежденная мной фигура подливала в меня азарт, хотелось пустить трещины по стальной уверенности Марка и показать, на что способна и что его дешевые трюки меня не сломают.

Дело закончилось моей победой, пусть даже, поставив мат, я еще была не уверена, реально ли у меня получилось. Но да, черный король загнан в безысходность моими двумя ладьями, удачно сыгранная ”вилка” отобрала у Марка ферзя, что дало мне отличное преимущество. Даже после поражения он выглядел так, словно выиграл, а я чувствовала себя превосходно, игра заметно меня утомила, но оставила приятное послевкусие, которое не давало усталости сказаться на мне в негативном ключе.

— Браво, Мелори, мои поздравления, — Марк протягивает мне ладонь.

— Это было легко, — при рукопожатии во мне вдруг заиграло самодовольство, было трудно держать его в себе, наконец, я почувствовала превосходство над Марком, хотя бы в шахматах. Я зевнула, показывая, что к игре прикладывала минимум усилий и вообще было скучно. Он засмеялся.

— Я заметил, — неоднозначно ответил Марк, собирая фигуры в коробку с ехидной улыбкой.

— От тебя вообще можно что-то скрыть? — недовольно бубню я и помогаю ему собирать пешки. Серьезно, что он там заметил опять? Чертов сканер, оберните меня в фольгу от его инопланетных лучей, считывающих мозг!

— Конечно нет, Мелори, даже не пытайся, — он ставит локоть на колено и опирается головой о руку, наклоняя её и тем самым как бы глубже заглядывая в меня, на губах играет сладость внутренней победы. Мне никогда не обойти его в чтении людей. — Я вижу тебя насквозь.

— Извращенец! — шутливо восклицаю я, прикрывая руками своё тело, но на деле скрывая, как произнесенные томным голосом последние слова пробежались по коже электрическим разрядом.

— Во время игры можно многое узнать о сопернике, — начал он, я уже с неподдельным интересом предвкушала его длинный анализ. Молчание оставляло меня неудовлетворенной и в итоге вынудило подтолкнуть Марка к продолжению.

— Что же ты узнал обо мне?

— На самом деле, ничего нового, я лишь подтвердил свои недавние догадки, — вновь затишье, только мой нетерпеливый, горящий любопытством взгляд кричал и молил о том, чтобы он заговорил дальше. Догадки и ощущения, что я подопытный кролик, которого изучают, не мешали мне жаждать заглянуть в тетради ученого. Тем более, я наслышана люди, вовлеченные в психологию, после не могут жить без постоянного анализа происходящего, окружающих и себя самого. Значит, я не единственная, кого он исследует — он буквально изучает всех. А если Марк видит меня насквозь, но все же в голове еще есть неподтвержденные факты, то я не такая уж и открытая книга, как считалось ранее. Это придает мне уверенности, теперь и его можно запутать, не только же мне быть мошкой, попавшей в паутину.

— Расскажи.

— Какая же ты любопытная, все тебе надо знать, — ласково произнес Марк, потрепав мои волосы. — Ладно. В игре очень хорошо проявляются особенности нашего поведения, так как она ограничена временем. Как человек относится к игре, так и относится к жизни, ведь жизнь тоже своего рода крупномасштабная игра. То, как ты играла в начале, яро выдавало твою страсть к победам, хотя даже точнее будет сказать, нелюбовь к проигрышам. Жажда держать все под контролем, включая процесс игры, отнимает у тебя удовольствие от неё, ты зациклена на том, чтобы выиграть, показать себе и противнику свое совершенство. Проиграв мне, ты перестанешь быть идеальной для себя. А все это возникло из-за слишком ранней вынужденной самостоятельности, к которой ты морально была не готова, еще нуждалась в покровительстве и поддержке старших. Возможно, еще в детстве тебе в подобных играх часто поддавались, теперь проигрыш вровень с катастрофой.

— Бабушка часто поддавалась, это был ее метод обучения. Я выигрывала почти всегда..

— Вот, ничего страшного, не надо расстраиваться. С знанием этого тебе будет легче предотвращать злость из-за неудач и проще относиться к игре, — он поднялся с пола и протянул мне руку. — Ну что, коллега, буду рад сотрудничать с вами.

— Взаимно, — посмеялась я, встав с помощью Марка.

— Тебе пора спать и набираться сил, я уверен, ты все сдашь на отлично, — он подошел к столу и хлебнул остывший кофе. — Не надо так сильно перетруждаться больше, хорошо? А я прослежу, чтобы ты уснула, а то только выйду за порог, ты уже к учебникам побежишь.

— Я чувствую себя каким-то ребенком, — смеясь, я лезу под одеяло, глядя на Марка сквозь книжную полку.

— Я уйду, как только уснешь... — послышалось мне в полудреме.

День не отличался спонтанностью, импульсивностью, он был спокойным, ленивым и абсолютно бесполезным, но почему-то отнял все силы. Хотя обвинять день глупо, потому что силы у меня украли нервы и тревожные мысли, а желание спать как способ уйти от них и внешнего мира не покидало вовсе. Поэтому отключилась я довольно быстро, чем не заставила Марка долго ждать. Ему тоже нечего со мной возиться. Я все еще помню его упоминание о кошмарах, ему определенно нужен отдых. Кстати, о кошмарах. Мне приснился странный сон в ту ночь...

Несмотря на явный холод за стеклом, покрывшемся прекрасными узорами, в машине папы всегда было тепло. Я сидела на заднем сидении, огромными глазами прослеживая за каждой упавшей на лобовое стекло огромной снежинкой. Что-то поистине

детское в моем восторженном взгляде наблюдала мама через зеркало заднего вида. Родители сидели впереди: мама на пассажирском, папа за рулём. Город вокруг светился, как полярная звезда, все было наряжено гирляндами и слепило разными цветами. Снег шёл, не переставая, топил всё в своей белоснежной сказке. По радио играла какая-то рождественская песня, я слышала ее впервые, но знала слова наизусть. Мы дружно пели её...Я чувствовала внутри состояние абсолютного счастья, возле меня мама и папа живые и здоровые, салон заполнен беззаботностью, легкостью и...любовью. Прикрывая глаза, я держалась за спинки сидений родителей и качалась из стороны в сторону под такт песни, мои губы шевелились в соответствии со словами, летящими из магнитолы.

Эйфория, плавно растекающаяся по моему телу, не позволяла мне открыть глаза, отчего-то я знала, что и глаза моих родителей так же расслабленно прикрыты, и они тоже качаются в такт мелодии. Но что-то заставило меня их раскрыть, да не просто раскрыть, а распахнуть, словно меня из тепла вытащили на холодную улицу. Я увидела сквозь лобовое стекло ослепленного фарами папиной машины Марка, как вкопанного стоявшего на пешеходном переходе. В тот момент у меня остановилось сердце. Он был совсем близко, я видела на его бесцветном лице запечатленный ужас и страх, но действия происходили словно в замедленной съемке.

Белый свет автомобильных фар делали его таким бледным, будто он уже давно мертв. По телу у меня пробежали мурашки, но они не вылезли на коже колючими пупырышками, а словно длинные иглы вонзились глубоко в плоть, безжалостно сковав меня. Я хватаю папу за плечо и кричу, но у меня нет голоса...”Марк! Папа, там человек! Ты его убьешь! Марк!” — но ничего из этого так и не превратилось в звук. Вокруг все затихло, будто я под толщей воды. Кричу, но бесполезно. Единственное, что доносится до моих ушей — это приглушенная, искаженная, как будто магнитола сломана, песня, которую мы все напевали недавно. Теперь её мелодия острая, противная, режущая слух, как ножом.

Я делаю рывок вперед, вываливаясь на коробку передач и со всей силы кручу в левую сторону руль. Родители, точно безвольные куклы, сидят с прикрытыми глазами и счастливыми улыбками на лицах. Меня пробирает дрожь от их физиономий. В горле ком. Резкий неожиданный свет не оставляет и уголка для тени в салоне. Навстречу нашей машине несется неуправляемая фура...