Pt. 3 (1/2)
Актовый зал, впечатляющий своими размерами и обстановкой, каждый раз заставлял Хёнджина издавать звуки восхищения. И всё из-за того, что он был отъявленным фанатом всего, что доставляло эстетическое удовлетворение. Он с живым интересом смотрел на огромную сцену с красным занавесом, за которым, как казалось Хёнджину, был другой, совершенно отличный мир от того, что видят зрители со своих мест. За кулисами актёры являются собой, а не теми, кого им надо отыгрывать. Они могут вести себя так, как им вздумается, показывать те эмоции, которые они хотят показать. В этом, бесспорно, есть особое волшебство.
Сцена была подсвечена большим количеством прожекторов, что также играло большую роль в восприятии происходящего на сцене. Уж в этом Хёнджин знал толк, так как большую часть детства и отрочества он провёл в драмкружке, куда пошёл по собственному желанию, с самых ранних лет горя желанием быть знаменитостью. Родители и не пытались отбить у сына желание пробовать себя в этой сфере, так как потакали всем его желаниям, и именно по этой причине он всегда мог заниматься всем, чем пожелает его душа (в пределах разумного, конечно). Именно из-за понимания пределов разумного он не вырос избалованным, каким его многие считали. Сам же Хёнджин таковым себя не считал.
У Хёнджина уже была возможность выступать на сцене в актовом зале университета, и тогда он испытал невероятное наслаждение, поэтому не упускал возможности показать себя на каком-нибудь мероприятии. За исключением приближающегося фестиваля, все выступления на котором должны носить юмористический характер. Развлекать публику явно не входило в компетенцию Хвана Хёнджина — мечты юных девушек, видевших в нём воплощение истинной красоты.
Сейчас сцена не пестрела красивыми актёрами во всемозможных нарядах — вместо этого стояла группа из восьмерых студентов с листами текста. Они то и дело смотрели в эти листы и пытались сделать хоть что-то, чтобы несмешные шутки, изрекаемые ими, стали хотя бы на капельку смешнее. Выходило это у них, к сожалению, не очень хорошо.
Хёнджин повернулся к Феликсу, чтобы поделиться с ним своими впечатлениями, но тот с широкой улыбкой смотрел на происходящее на сцене. В его глазах блестели озорные огоньки, и это вкупе со столь красочной улыбкой делало его ещё больше похожим на невинного ангела.
— Пойдём поближе посмотрим! — Феликс схватил Хвана за рукав и с мольбой посмотрел в его глаза.
Всё это время они смотрели через приоткрытую дверь, поэтому Хёнджин задумался, не будет ли им удобнее смотреть непосредственно с мест в зале. Но с другой стороны, особо втягиваться в это не стоило, потому что он понимал, что лицезрение даже такого нудного процесса может отобрать времени в немалом объёме.
— А нас не выпрут? — Он скрестил руки на груди, освобождая себя от цепкой хватки впечатлённого знакомого.
— Я уверен, нас даже не заметят, а даже если заметят, нам ничего не сделают! Не о чем переживать, идём! — Ли старался говорить максимально убедительно, чтобы Хёнджин сдался и последовал за ним. Что в конечном итоге и произошло.
Первым в актовый зал, как и предполагалось, зашёл Феликс, даже не попытавшийся сделать хоть что-нибудь, чтобы быть менее заметным. Он на миг замер, неотрывно глядя на сцену, а после свернул налево и засеменил к последнему ряду кресел. Хёнджин фыркнул и с большей осторожностью прошёл вслед за Ёнбоком.
Около пяти минут они сидели молча, просто наблюдая за попытками одной девушки скоординировать действия всех, кто, по-видимому, находился под её покровительством. Кто-то был не сильно заинтересован в том, в чём участвовал, что выливалось в нежелании слушать наставницу и как-то по-нормальному проиграть свою часть. Такое поведение потихоньку начинало выводить довольно вспыльчивого Хёнджина из себя.
— Бедная девушка. И почему они её не слушают?
— Она просто держит себя в руках, — ответил Феликс, хотя Хёнджин даже не рассчитывал на ответ.
— Что? Ты её знаешь? — изумился Хван.
— Ну да. Это старшая сестра друга моего брата. У неё характер — бомба замедленного действия, поэтому не переживай — безнаказанными они не останутся. — Губы Ёнбока снова расплылись в лучезарной улыбке. — Жаль, что она в этом году уже выпускается… Я даже толком познакомиться с ней не успел. Зато вот мой брат с ней в очень хороших отношениях, и их, наверное, сблизила учёба на одном факультете; в конце концов, танцоры очень дружелюбные! Я раньше думал, что между ними сложатся любовные отношения, но однажды он ясно дал понять, что этому не бывать. С тех пор я ни разу не говорил с ним о ней, но ты бы знал, как мне этого хотелось! К сожалению, учёба на факультете хореографии пока не предоставила мне возможности с ней подружиться…
— Интересно получается.
— Даже слишком!
— А тебе она как? Ну, в романтическом плане. В теории, ты бы вполне мог сблизиться с ней, а там и до отношений недалеко. Если она не занята, конечно.
— Я гей, — пожал плечами Феликс, — так что она в любом случае не будет для меня привлекательна как девушка. Другое дело — стать её другом!
— Оу, прости, это я в расчёт не взял, — Хван виновато стушевался.
— Ничего, не каждый сразу задумывается о том, что не все парни любят девушек и не все девушки любят парней. — Снова улыбка, но уже не такая радостная, какой была до этого. Сейчас в ней явственно ощущалась бесконечная печаль, причину которой Хёнджину установить было не под силу.
Следующие десять минут Хёнджин и Ёнбок провели в тишине, прерываемой лишь краткими репликами и хихиканьем последнего. Правда, после разговора его смех уже не был таким искреннем, а в глазах читалась не пустая беззаботность — её место занимало другое, более скверное чувство. Хёнджин заметил это, но предпочёл не задавать лишних вопросов.
На сцене, как и ожидалось, не произошло ничего интересного, что смогло бы привлечь внимание Хвана, потому он, посмотрев на часы, решил, что ему пора идти.
— Ты куда? — окликнул его Феликс.
— Пойду, а то уже время. — Хёнджин демонстративно постучал по запястью указательным пальцем, хоть там и не было никаких часов.
— Ну хорошо. Я тогда подойду к ней, — Феликс кивнул в сторону той самой девушки, которая так привлекала его внимание, — а потом уже на пары. Спасибо, что побыл со мной!
— Это я должен благодарить, — улыбнулся Хёнджин и поспешно покинул актовый зал, оставив новоиспечённого знакомого наедине с его мыслями.
***
Минхо со скучающим видом выводил на полях тетради незамысловатые узоры, пока преподаватель рассказывал о значении танцев в жизни людей как прошлого, так и настоящего времени. При чём тенденция значения была плачевной. Если раньше танцы были важны потому, что они несли в себе сакральный смысл, то сейчас они, по большей части, важны были только для эстетического восприятия. Минхо не было интересно слушать об этом, так как теории он предпочитал практику, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как просиживать своё время, которое он вполне мог потратить на что-то более интересное (как он сам думал), в душной аудитории.
Периодически его мозг подбрасывал ему мысли о Джисоне, который сейчас наверняка так же сидит на занятии и с интересом слушает преподавателя. Первокурсникам всегда всё интересно, и Ли знал об этом не понаслышке. Минхо думал, нравится ли Джисону учиться на факультете дизайна, как у него успехи в учёбе, нет ли у него никаких вопросов? — потому что, в случае чего, Ли мог что-то рассказать, показать, разъяснить. Ему ведь было не трудно.
Не выдержав всей этой скуки, что заполоняла собой всё пространство вокруг, Минхо достал из кармана доселе отключённый мобильник, чтобы скоротать время за пролистыванием социальных сетей. Всё равно сейчас никому нет до него никакого дела. Особенно преподавателю, что несомненно радовало.
Как и ожидалось — сообщения от родственников, друзей и просто знакомых. Каждое поздравление похоже на предыдущее, банальные пожелания крепкого здоровья, благополучия и счастья. Взгляд автоматически остановился на чате с мамой, где на месте значка непрочитанного сообщения была цифра «1». Это было довольно предсказуемо. Минхо хмыкнул. Он прочитал сообщение, которое от прочих отличалось лишь одним словом — «сынок». В ту же секунду взор стал расплывчатым, а в носу неприятно защипало. «Не расклеивайся, слабак!» — Минхо отвесил себе мысленную пощёчину, но это только усугубило ситуацию. С ресниц на тетрадь упала первая слеза.
— Эй, всё нормально? — Сидевший рядом одногруппник положил руку ему на плечо.
— Да, — ответил Минхо и начал интенсивно смаргивать выступившие слёзы.
— Лучше выйди, чтобы успокоиться. Не кажется, что так будет лучше?
— Не хочу.
— Ну, думай сам. — Парень пожал плечами и вернулся к своим записям.
«А то я этого не делаю», — раздражённо подумал Минхо, но раздражение это быстро сменилось облегчением, так как он понял, что слёзы отступили.
К концу пары скука липкой паутиной оплела всё существо засыпающего Минхо, и, когда прозвенел долгожданный звонок, являющийся непосредственным сигналом свободы, он в мгновение ока сгрёб свои вещи в кучу и помчался к выходу. Сейчас нужно было встретиться с Чанбином и выбраться с ним в курилку, чтобы вдохнуть спасительный горький дым, действующий на его разум лучше любого антидепрессанта.
— Алло, — Минхо поднёс телефон к уху, — ты где?
— Прости, бро, но у меня тут некоторые… дела. Пока не могу говорить, я позже перезвоню, — в конце был слышен голос не только Чанбина, но и явно недовольный женский. Судя по всему, он встретился с сестрой.
— Блять, — после сброса звонка вслух выругался Ли, осознав, что лежащая в кармане пачка сигарет была пустой.
***
Джисон всё ещё пытался привыкнуть к неудобному костылю, обращение с которым подвластно лишь какому-нибудь, как ему начинало казаться, мастеру этого дела. Однако с ним нужно было свыкаться ещё, по меньшей мере, дня три, а то и все пять, пока боль в ноге не сойдёт на нет. Однако, пока она только усиливалась и вовсе не думала пропадать. Этот факт безусловно сильно огорчал. Но Джисон был не из тех, кто быстро сдаётся, поэтому он решил не обращать внимание на своё бремя и делать вид, будто у него нет никаких проблем. Что, конечно, удавалось не очень хорошо.
К концу учебного дня боль довела Джисона до состояния, близкого к обморочному. В любой момент ему казалось, что ещё чуть-чуть — и он точно провалится в небытие, поэтому было принято решение как можно скорее покинуть стены института и на ближайшем доступном транспорте добраться до дома. Не было никаких гарантий, что он сможет дойти до своей квартиры, находившейся не так далеко от учебного заведения, самостоятельно. К тому же, такому героизму препятствовала слякоть, так что все дороги сводились к единственно верному способу передвижения — такси.
Когда прозвенел спасительный звонок, Хан быстро собрался и пошёл к выходу, по пути встретившись с парочкой знакомых, которым почему-то именно сейчас захотелось обсудить с ним все насущные проблемы. К счастью, от них удалось легко отделаться, поэтому через десять минут Джисон уже ожидал чёрный «Хёндай солярис». Оператор заверил, что машина будет подана в ближайшие пять минут, однако на деле ожидание заняло чуть ли не все пятнадцать. Будь у Джисона желание, он бы непременно оставил парочку негативных отзывов о сервисе, но ему было несколько не до этого.
Когда приехала машина, Хан чуть ли не ввалился в неё, назвал адрес и поудобнее устроился на заднем сидении, издавая при каждой смене положения кряхтенье и стоны.
— Извините за ожидание. Сами понимаете, погода не лётная, да и пробки к тому же… — оправдывался мужчина средних лет с проседью в тёмно-каштановых волосах, видя, как тяжело приходится его пассажиру.
— Ничего, — с вымученной улыбкой ответил Джисон.
— Вижу, вам и так непросто, поэтому за поездку возьму с вас половину суммы, — пытался загладить свою вину водитель, то и дело смотревший на Хана через зеркало в салоне.
— Я в состоянии выплатить всю сумму и не нуждаюсь в жалости, — вырвалось у Джисона. Спустя мгновение он понял, что сказанное им было слишком резким, поэтому поспешно добавил: — Спасибо Вам за доброту.
— Благодарить меня не за что, — с уже совершенно другими эмоциями ответил водитель, которые лишь с натяжкой можно было назвать положительными. После этих слов до самого дома Джисона они ехали молча. Повисшую тишину нарушали редкие звуки боли, издаваемые пассажиром.
Подняться по лестнице на четвёртый этаж стоило невероятных усилий, ведь на каждой ступеньке Джисону казалось, будто в его ногу вонзают все острые предметы, которые только придумало человечество. К несчастью (или, как лучше будет выразиться, назло), именно сегодня пассажирский лифт в доме по неведомым обстоятельствам прекратил работать, а пользоваться грузовым не по назначению, увы, запрещалось. В эти трудные минуты Хан не мог перестать думать о частном доме в Малайзии, где живут его родители. Там бы не пришлось терпеть эти адские муки. Но он решил не грезить об этом, а думать о том, что сейчас он в Сеуле, в десятиэтажном доме, и жить настоящим.