Глава 4. Как не сойти с ума (4) (1/2)

***</p>

Идея пахнет тухлятиной с самого начала. Рон похож на Добермана: ростом, фигурой, острыми чертами лица. Но сходство испаряется при первых словах:

— Извини, задержался.

Доберман никогда не извинялся — только скалился, и виноватым у него оставался кто угодно, кроме него самого.

— Ничего. Все в порядке?

Хайдигер подъезжает к зданию полицейского управления всего восьмью минутами ранее, опоздав почти на полчаса.

Вечер топит улицы в огнях, змеится рекой фар по шоссе. Красные сигнальные огни на радиобашнях мерцают в фиолетовом небе. Белые облака вьются дымком вокруг металлических черных скелетов.

Рон падает на переднее пассажирское сидение без приглашения. Даже если что-то не в норме, он слишком хорошо понимает, что сейчас не его очередь жаловаться. Хайдигер лезет за сигаретой — до того как начнутся расспросы и не успевает.

— А ты говорил — занят важными делами. «Никс» играли в субботу — на половине первого тайма трансформатор в подвале сгорел. Если б знал, что ты свободен, приехал бы к тебе досматривать.

— Зря не приехал, — Хайдигер тщетно вспоминает, есть ли у Рона ключ.

— По бургеру во «ФрайЧикенГриль»? Пиво, жареные крылышки. И ничего такого, что нельзя есть руками?

— Хорошая идея.

— А потом ты расскажешь, какого черта тебе приперло.

— Возможно.

Люди выскальзывают из желтого проема центрального входа полицейского управления, и вечер глотает их тени.

Проблески идеи носятся огоньками у Хайдигера в голове и все не могут найти под собой почвы.

— Серьезно, Йен. Если что-то вышло боком, расскажи.

— С чего ты взял?

Вот чем плохи бургеры и пиво — с ними нет шансов сохранить лицо. Тот, кто придумал рассыпающиеся башни из котлет и булок, должен был ненавидеть всех прочих людей. Остаткам достоинства остается жить всего ничего: по хайвею до закусочной меньше десяти минут.

— Ты обычно не куришь.

Голос Рона расслабленный, усталый, а взгляд цепкий, профессиональный, пронизывающий как рентгеновские лучи. Похожий. Только глаза не голубые. Хайдигер смотрит на сигарету с девственно чистым фильтром и подтверждает:

— Не курю.

С утра дела накрывают лавиной, так что Хайдигер не успевает ничего съесть во время обеда, и ранний завтрак остается единственной пищей за весь день. В набитом людьми зале, как обычно, на первый взгляд нет свободных мест, и, как обычно, столик находится уже через пару минут.

Живот у Хайдигера урчит от голода, запахи дразнят. Мимо снуют посетители с подносами, заваленными мясом и ломтиками золотисто-оранжевой картошки.

Разносчица в полосатом переднике приносит заказ и стоит, улыбаясь, пока не получает лишнюю десятку чаевых.

А Рон ждет, когда Хайдигер прожует последний кусочек бургера и застынет с нелепо разведенными руками, перемазанными соусом, прежде чем спросить:

— Ну?

Со стороны — не такой уж дерьмовый план. Пузатый стакан с пивом перед Роном почти не тронут.

— Что?

— Обьясни, какого черта мы здесь делаем?

— Ужинаем.

— И только?

— Ты и допросы так ведешь?

— Сам знаешь.

За столиком места так мало, что поднос с заказом занимает три четверти. Рон наклоняется вперед — чужое лицо оказывается слишком близко, Хайдигеру хочется отодвинуться, но некуда, за спиной стена, может, это тоже часть плана — зажать его в угол.

— Йен. Перестань валять дурака. Выкладывай. Ты сам меня позвал. Хотя по твоим же словам был жутко занят всю неделю. А теперь мнешься.

— Ты веришь в карму?

— Возможно.

Рон недоверчиво поджимает губы, не понимая, какого ответа от него ждут.

— А в справедливость?

— Наверное.

— Значит, если что-то плохое случается с подонком, который заслужил, это не моя вина?

— Не твоя. Но если мог помешать и не сделал, можешь стать следующим. Тоже заслуженно.

Рон отпивает пиво и смотрит исподлобья:

— Точно подонком?

— Что?

— Парень — точно подонок? Ты кого-то случайно закопал? Что происходит, Йен?

— Нет, — Хайдигер отвечает и сам не знает на какой из вопросов. Если подумать — в любом случае выходит вранье.

— И кто это?

— Один раз коп — всегда коп, — Хайдигер вытирает руки салфеткой. По началу пальцы еще липкие, а потом он привыкает. Рон морщится.

— Йен…

— Гладиатор. Это всего лишь гладиатор. Не бери в голову. Ничего не случилось. Рабочий момент.

— Как его зовут? Твой момент.

— Доберман.

— И что он тебе сделал? Разве гладиатор не…

— Не?..

— Собственность? — Рон тушуется, потом в его памяти что-то щелкает, — Доберман — это случайно не тот самый?..

— Да.

— Мне казалось, он тебе нравится.

— Нет.