Глава 4. Как не сойти с ума (3) (1/2)
***</p>
Последний год у Йена Хайдигера дни проходят по строгому графику. В кое-то веки его одобряет Хайдигер-старший. Странно, но не одобряет мать, она называет Йена «копией отца» и грустно вздыхает. А Рон называет роботом. Когда во время их барных посиделок Хайдигер слишком часто смотрит на часы или начинает рассказывать о бизнесе, Рон так и просит:
— Выключи робота, пожалуйста.
На завтрак Хайдигер ест два яйца с ветчиной, спасибо студенческой жизни, что хоть что-то умеет готовить, одевает отутюженный свежий костюм и едет в офис.
Пэм, Доберман, разговоры о ребенке, которого нет и быть не может, ломают ритм и отодвигают прочие заботы на задний план. Вместо подготовки к совещанию с самого утра Хайдигер мчится на арену. После разговора с Доберманом в больнице — вечером глотает порции виски на голодный желудок вместо того, чтобы поужинать и лечь в постель. Зато после третьей порции удается успокоиться и выбросить из головы образ плачущего брошенного на улице младенца.
Годом ранее Хайдигер отвыкает и расстается. Приносит из зоомагазина канарейку, называет ее Рори — Рон удивляется, он считает, что Лимончик подходит лучше. Но Хайдигер настаивает, ему нужно. Находит повод разговаривать с пичугой, звать по имени, та, конечно, не отвечает и проститься не получается.
Психотерапевт советует жесткий распорядок дня как средство от бессонницы. Еще завести собаку, чтоб не сидеть по вечерам в одиночестве. Не пугливую мелкую комнатную шавку, вроде болонки, а служебную, настоящего друга: овчарку или добермана. Хайдигер чуть не шлет психотерапевта нахер, но сдерживается. Рон пристает с вопросами, кто такая Рори, ожидаемо ожидая историю про неразделенную симпатию. Хайдигер честно отвечает — никто. Сдается, выбрасывает имя, которое не пригодилось, дарит канарейку Рону, и та наконец становится Лимончиком. Подъем, душ, обед по расписанию и правда помогают, на какое-то время.
А потом, спустя год, звонит Пэм и заводит разговор о сволочном ублюдке. Звонит новому Йену Хайдигеру. Тому самому, который поклялся, что его больше не волнуют: ни Доберман, ни вымышленный, несуществующий ребенок. И этот новый Йен Хайдигер со всеми своими клятвами какого-то черта все равно не вешает трубку.
В четверг, после встречи с Доберманом в больничном блоке, Хайдигер засыпает на диване, разлив виски на ковер.
А в пятницу, по дороге в офис, привычный распорядок нарушает звонок Майка и вопрос, который заставляет сердце забиться быстрее:
— Ты знаешь, что у тебя проблема?
— Журналисты?
Хайдигер цепляет клипсу комма за ухо и пытается найти просвет в плотном потоке машин, пока мозг перебирает длинный список дел, отыскивая болевую точку.
— Цех закрылся? Пришел иск профсоюза? Или штраф за парковку?
— Звонил юрист Френсиса Фишборна, — по голосу слышно, какого мнения Майк о Фишборне и его юристе, — писклявый, будто старик рядом стоял, яйца ему выкручивал. В общем, он требует передать им твоего гладиатора. Говорит, было распоряжение КОКОНа и что ты обязан.
— А я обязан?
Плотный поток машин превращается в затор. Хайдигер видит отблески мигалок: где-то впереди авария. Красный «Кёнигсег» с восьмью цилиндрами медленно ползет мимо разбитого мотобайка. От искореженной груды металла по трассе тянется красная полоса — прощальная роспись незадачливого гонщика. Половина хайвея перекрыта — машины пробираются цепочкой друг за другом. Смерть вклинивается в привычный поток и заставляет живых потесниться.
— Как сказать. С одной стороны — не должен, с другой — может сам захочешь, — Майк мнется, потом, чувствуя немое раздражение собеседника, рубит с плеча, — это Доберман.
Хайдигер аккуратно объезжает заградительные конусы и выруливает на свободную полосу.
— Вот оно что… А Фишборн…
— У него подписанное распоряжение об опекунстве. А у тебя — дарственная. Даты с разницей в сутки. Фишборновская проститутка чуть кипятком не начал ссать, когда увидел. Стал визжать, что регулирующие акты деприцендентны… В общем, он может хоть отсосать — дарственная на твое имя оформлена сутками раньше. КОКОН обязал передать Фишборну гладиатора Памелы Рейгер. Но на тот момент он уже ей не принадлежал. По правилам, этой бумажкой Фишборн может подтереться. Тем более, как опекун — ты не хуже. А мисс Рейгер была в праве сама выбрать. Только…
— Это формальности, — угадывает Хайдигер.
— Да. Захотят — присосуться. Что, мол, имя поменять недолго. Иен… — Майк тяжело вздыхает прямо в комм, — подумай, зачем это тебе. Проходили же…
— Помню. Ты огреб, я огреб…
— Слабо сказано.
— Теперь его очередь огребать.
— Кого?
— Добермана.
Хайдигер улыбается: и правда удобное имя: хочешь — прорычи, хочешь — промурлыкай. Интересно, с какой интонацией произнесет комментатор, когда Доберман рухнет на землю?
— Значит, не отдашь, — констатирует Майк.
— Не отдам.
— Так и передать?
— Именно.