Глава 4. Как не сойти с ума (1) (1/2)
Свой небесный свод каждый чинит в одиночку</p>
***</p>
Дьюк заходит рано утром. Рыжие лучи нового солнца красят его кожу в мерзкий песочно-бронзово-морковный цвет. Жалюзи на окнах подняты. Ночью мне мешал свет дежурных фонарей на здании соседнего КПП. С рассветом — солнце.
Действие ночной дозы детрозола на исходе. Новую дозу дежурный санитар колоть не станет — будет тянуть до указки врача. Дожидаться пока тот придет, прозевается, оживет, забегает — еще два-три часа жгучей боли.
Дьюк проходит, осматривается, как будто впервые в убогой обшарпанной, выкрашенной в болотный цвет палате с битой плиткой на полу и потолком в ржавых разводах, садится в ногах и говорит:
— Не расстраивайся, может, скоро свидимся.
Сентиментальность — это не его. Но он знает, сейчас дело дрянь. И я знаю.
— На том свете, что ли?
— На койке. Рядом ляжем. Как колбаса на гриле. Хозяин с катушек слетел, или по башке ему прилетело, хер поймешь. Сказал, продаст всех. Но, чую, напоследок пару-тройку наших еще отправит поджариться. Чтоб запашок горелый пошел…
Дьюку только б пожрать.
— Подъезжай, как раз койка освободится.
— Не ссы, — отмахивается Дьюк, — че тебе, впервой? Такие суки, как ты, не подыхают.
Ублюдочный Факел. Дьюк — не лучше.
— Слепой ушлепок, на «железке» — прикинь, в голову не попал. С пяти футов. Даже ссыт, небось, мимо сортира.
— Факел? Факел, да… Ну, тут как посмотреть. Так ты еще, может, сам его прихлопнешь. А если б он тебе в голову попал — уже без шансов.
Дьюк такой же слепой, как гребаный Факел. Какие тут шансы? Швы болят, словно их наживую раздирают заново. Врачом в поле зрения по-прежнему даже не пахнет. В соседней комнате играет радио, там тучный санитар, наверное, заваривает последнюю на сегодня чашку кофе и радуется окончанию ночного дежурства.
— Ты че притащился? Соскучился?
— По чему? Слушать, как ты ночью на верхней койке дрочишь? — убедившись, что лишних глаз нет поблизости, Дьюк вытаскивает из кармана шприц-пистолет с обезболом. Такие кладут в аптечку боекомплекта к обвесу. — Рожа твоя просто примелькалась, лень к новой привыкать.
Укол Дьюк делает мне в шею сам, в руки иньектор не дает — не доверяет. Значит, выглядит все совсем паршиво.
Шприц «отстреливает» пустую ампулу. Дьюк подбирает ее и выбрасывает в окно. Ругается, измазав рукав пылью с подоконника. Отряхивает куртку. Боль тем временем из острой переплавляется в тупую. От второй дозы, которую закачает мне в вены уже врач, возможно, пропадет ощущение, будто всю правую часть тела грызут собаки, и посчастливится заснуть.
— Должен будешь, — говорю я Дьюку.
Тот хмыкает, не удивившись:
— С чего это? — Кладет руку мне на лоб. Широкая грубая ладонь весит тонну и кажется холодной, как у трупа, — у тебя сильный жар.
— Что не заложу тебя. За нецелевую растрату боекомплекта. Руку убери, пока я тебе ее не выдернул и вставил куда-нибудь…
— Спасибо, сочтемся, — Дьюк ладонь с моего лба убирает, зато теперь подсаживается ближе, настырно лезет под рубашку, — покажи, насколько ты дырявый.
Сопротивляться у меня нет сил. Под повязкой все равно ничего не видно. Дьюк наклоняется, ведет носом:
— Гной?
— Наверняка.
Последние пару дней на бинтах были нездоровые желтые пятна. Врач их благодушно не заметил. Пообещал светлое будущее и ушел, ни словом не обмолвившись, что хозяин, судя по бездействию медиков, так и не оплатил счета на дальнейшее лечение.
— Запах плохой уже.
— Пойти помыться?
— Иди лучше к Хайдигеру, — говорит Дьюк, и если бы я жевал в этот момент, то точно поперхнулся бы, — или давай я схожу…
— Нет.
— Сдохнуть хочешь?
Серьезный Дьюк мне не нравится.
— Что за бред? Зачем Хайдигеру я и этот геморрой?
— Сам знаешь.
— Не знаю.
— Еще скажи, что трахался с ним в бессознанке, — упирается Дьюк.
— Не было ничего.
— Было.
Хлопает дверь за стеной. Часы на стене показывают четверть девятого. Солнечные лучи почти доползли по землистой плитке до железного остова моей койки. Наверное, доктор Гарнер явился пораньше.
— Хайдигер мог бы тебе помочь, — настаивает Дьюк, — если прекратишь кусаться. Ты хоть раз в жизни, хоть с кем-то можешь договориться по-человечески? Хоть с дырой брюхе?
На мой взгляд, дыра — не настолько весомый повод, подстилкой стелиться перед каждым, кто может помочь. Йен уже однажды спас меня. Не сделав, правда, нихера, разве что вовремя подвернувшись в момент, когда здравомыслие проигрывало пьяному желанию достать пистолет и пустить себе пулю в лоб. Как не посмотри — отработанный материал. Дьюк не верит. Он продолжает пытаться сопротивляться, как краб, брошенный заживо в кипящую воду.
— Уйди.
— Что?
— Катись, сказал.
— Доберман, я…