Глава 3. В мутной воде (3) (1/2)

***</p>

Пэм Рейгер включает комм и говорит:

— Привет.

На другом конце города молчание — Йен Хайдигер не верит, должно быть, своим ушам. Последний раз они с Пэм общались год назад. Потом соглашается:

— Привет.

Пэм Рейгер думает, она сильная. И признание ничего не будет ей стоить. Спустя год — это долг, висящий над душой.

— Знаешь, почему я разорвала помолвку?

Йен молчит — люди редко задумываются над причинами своего везения. Тот факт, что расторгнутую помолвку Йен счел своей удачей, а не потерей — почти неоспорим.

— Из-за той истории с гладиаторами? Любой из наших знакомых сказал бы: выходить замуж за осужденного преступника — моветон.

— Да. Из-за истории. С гладиатором.

Пэм Рейгер получила блестящее образование. Она красива и умна. Ей говорят об этом все в унисон — от матери до влюбленных ухажеров.

— Помнишь, Йен, в детстве, нас учили не лгать. Моя мать вечно повторяла одно и то же: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Дай лишь время».

У Пэм Рейгер богатые родители. Есть возможность заниматься любимым делом. У нее никогда не было причин кому-то завидовать.

— Ты думал, я не узнаю, Йен. Но я узнала, ты изменял мне. С мужчиной. Более того — с одним из гладиаторов. С этим Доберманом.

Доберман никогда не ходил в колледж и вряд ли прочитал за свою жизнь больше десятка книг. Все что в нем есть — базовые знания: счет и алфавит, крупицы медицины, психологии, механики, базу со схемами и чертежами всевозможного оружия, тактиками и стратегическими картами — в его мозг «закачали» еще при проектировании. Доберман родился двадцатитрехлетнем, чтобы умереть, прожив, по факту, раза в два меньше срока, отведенного обычным людям. Он не имеет половины прав, принадлежит другому человеку почти как вещь. И не видел ничего, кроме выматывающих тренировок и бесконечных боев на арене. Здравый рассудок подсказывает, что ему определенно не стоит завидовать.

— Зачем, Йен? Мы знали друг друга с детства. Проводили вместе каникулы. Рассказывали друг другу самые сокровенные тайны. Делились, помогали, поддерживали друг друга. Я в колледже прикрывала тебя перед родителями, когда ты уматывал автостопом в пустыню Фрисби на фестивале. Мы дружили всю жизнь. А что Доберман мог тебе дать? Что было в нем, чего не было во мне? И не говори, что на третьем десятке ты вдруг осознал свою тягу к мужчинам.

За стеной ходят люди, бурлит выставка. Но Пэм чувствует себя как в непроницаемом коконе. Перед ней дышит паром кружка с горячим кофе. После встречи с Бенни по плечам ползет непроизвольная дрожь и становится зябко, неуютно. На даже запаха кофе Пэм не чувствует.

— Прости.

Голос в динамиках комма слышен с потрескиваниями. Хайдигер будто жует колючки и извиняется одновременно.

— Я не понимал. Я запутался. Думал, можно немного отвлечься. Поставить обычную жизнь на паузу и как бы отойти в сторону. Пожить по-другому, а потом вернуться к привычному распорядку. Не знаю, как обьяснить, — несмотря на неуверенные слова, звучит Йен как человек, который обдумывал ситуацию долго и серьезно, — это была огромная ошибка. Я не понял, что не «жил другой жизнью», а всего лишь подмешал в свою изрядную долю дерьма.

— Значит, твоя интрижка с Доберманом — сплошное дерьмо?

Кофе горчит, сливки не спасают.

— Знаешь, Йен, у меня для тебя подарок.

Пэм запускает электронную почту. Наверное, в кино жест вышел бы рассчитанным до секунды, на последнем слове у собеседника выскочило бы уведомление. А так — ноутбук долго грузит переполненный почтовый ящик, потом нужный файл теряется в куче прочих на рабочем столе. И Йен успевает спросить:

— Какой подарок?

Письмо улетает, мигнув на последок оповещением «отправлено». Пэм откидывается в кресле и ждет, глядя в потолок. Лепнина на потолке называется… Кажется, кессоны. Пэм улыбается.

— Что это? — тихо спрашивает Хайдигер. Минута расслабленной тишины подходит к концу.

— Дарственная. Это — дарственная, Йен.

— Не понимаю.

Пэм думает, что сама дорого бы дала, чтоб кто-нибудь объяснил ей, как до такого докатилось.

— А что не понятного? — и вот тут уже главное не дрогнуть, сохранить лицо и не позволить чужому напору сломать маску, — я купила Добермана год назад. Родители готовили сюрприз на нашу свадьбу, огромный особняк. Но мне одной он ни к чему. Мистер Филлиганн согласился мне продать Добермана выше рыночной цены.

— Зачем? — растерянно уточняет Йен.

— Не знаю.

Стыд — это для неуважающих себя людей. Пэм собирает в мыслях воедино все свои успехи и достижения и старается внушить самой себе, что уж право не стыдиться она заслужила. Лучший актер тот — кто вживается в роль до конца.