Глава 3. В мутной воде (3) (2/2)

— Я завидовала ему. И ненавидела. За то, что он стал первым, кому удалось заставить меня испытывать зависть. Желать то, что есть у кого-то, но не у меня. Ощущать эту… Неполноценность. Он превратил меня в жалкое существо, мечтающее оказаться на чужом месте. Понимаешь, Йен? Мне захотелось отнять его у тебя. Быть в праве разлучить вас, стать ему хозяйкой. Это было спонтанное эмоциональное решение. И не самое разумное. К сожалению, или счастью, платить за него пришлось не мне.

— Что ты имеешь ввиду?

— В последнем бою Добермана ранили, ты знал?

Хайдигер молчит, будто прокручивает в голове картинки, потом сухо признается:

— Знал.

— Он в тяжелом состоянии. Нужны деньги на операцию, послеоперационное наблюдение и прочее. Не думаю, что потяну такое. А у тебя команда — одним больше, одним меньше. Графа расходов почти не пострадает, с учетом, что достается Доберман тебе даром, — Пэм улыбается, потому что уже знает, что будет дальше. — Ты же хотел его, вот, теперь твоя очередь проявить участие.

— Нет, точно нет, — торопливо возражает Хайдигер, — нужно сообщить КОКОНу. Если ты не в состоянии оплатить счета, они назначат «опекунство» и позже передадут гладиатора в чужое владение…

— Все по правилам. Но я подумала, тебе будет интересно.

«А что если бы…» — проклятые мысли, не дающие спать по ночам, оживают. Если бы не было Добермана, если дать Йену еще один шанс, если сделать вид, что ничего не произошло. Малодушие в самой отвратительной форме.

— Разве ты не хочешь узнать, — Пэм чувствует как у нее колотится сердце, — где твоя дочь?

— Дочь? Я… — Хайдигер осекается. Потом у него что-то щелкает, — это Доберман тебе наплел?

— Это написано в медицинских справках.

— Ерунда, — убежденно говорит Хайдигер, — чушь Пэм. Поверь. Ловушка для дураков. Доберман придумал план: поиздеваться и заполучить нужное. Не знаю, как я повелся на такую дичь. Он — мужчина. Все гладиаторы — мужчины. Нет никакого ребенка. Я видел те справки — сплошная фальшивка. Это невозможно.

— Заполучить нужное? Те самые чертежи, за которые тебя судили? — Пэм позволяет себе удивиться. — Так у меня хорошие новости, Йен. Похоже, тебя обманули дважды. Потому что… Я ее видела. Твоего ребенка. Девочку.

— Невозможно, — глухо повторяет Хайдигер, — О чем ты? Кого ты видела? Где?

— В городе. Случайно. Доберман шел с ребенком на руках. Понятия не имею, где обычно он его держит. А потом всплыли те справки, и Доберман мне признался. Рассказал, что у него от тебя дочь. Как бы странно не звучало.

Ложь выходит корявой. Пэм кусает губы. Отец раскусил бы в момент, он всегда знает, когда она врет. Но Йен молчит, переваривает услышанное.

— Это был даже не ребенок, — говорит Полковник, — не зародыш, плод или что-то вроде такого. Просто мешанина из взбесившихся клеток. Опухоль величиной с кулак. Потом в лаборатории, после операции, генетики из этой каши вычленили клетки с неповрежденной днк и на их основе смогли запустить процесс полной биорегенерации организма. Им не впервой клепать тело в капсулах из пустоты. Гладиаторов делают десятками.

— Но сами клетки, получились потому что… — Пэм не генетик, Полковник тоже, но он прожил слишком долго на свете — не понять, что именно у него пытаются спросить.

— Да, из-за воздействия генетического материала вашего жениха. Это и его днк, — подтверждает он. И у Пэм опускаются руки. Сонная девочка не старше шести месяцев от роду сонно елозит кулачками по подушке. На взгляд Пэм, она выглядит слишком бледной и хилой.

— Она часто болеет?

— Не чаще остальных детей, — Полковник хмурится, сейчас он правда похож на озабоченного папашу, — искусственная регенерация организма — сложная штука. И не может до конца заменить естественный процесс рождения. В гладиаторов закладывают генные усовершенствования, ускоренную регенерацию. И то они долго не живут, даже вне арены. Вы точно не встретите бывшего гладиатора под восемьдесят. А у нее ничего такого нет. Ее организму еще сложнее.

— А Доберман, — Пэм делает паузу, пытаясь придумать отговорку, зачем ей это знать, потом плюет и спрашивает в лоб, как есть, любопытства никто не отменял, — часто заходит?

— Не заходит, — говорит Полковник, — гладиатор не может быть внесет в семейный реестр как родитель. У него нет для этого полного пакета гражданских прав. Доберман — элитный гладиатор с уникальными модификациями. «Перо» — для арены. И не ему не нужно ничего, кроме арены.

В девочке от Добермана почти ничего нет. Зато волосы на голове того же шоколадного цвета что у Йена, глаза Йена, лоб… Пэм кивает:

— Понимаю.

Ногти впиваются в ладонь. Ухоженного маникюра не жаль. Злость рождается при виде того, как кто-то отказывается походя, выбрасывает не глядя то, о чем она, Пэм, мечтала и на что ей не дали ни единого шанса.

— Но мне-то вы позволите заходить, навещать?

А с Доберманом Пэм так и не находит времени поговорить. Нет подходящего случая. Но когда Бенни Филлиганн звонит спросить, стоит ли заявлять Добермана на очередной бой, хотя тот уже отходил обязательное число боев для рейтинговой таблицы, Пэм вспоминает лицо девочки, уменьшенной копии Йена, оставленной на руках чужого человека, слова Полковника: «Ему нужна только арена», и отвечает с раздражением:

— Делайте, что хотите.

— И где ребенок сейчас? — мрачно спрашивает Йен. Словно мысленно он решает еще раз рискнуть, но держится настороже, готовый отскочить без потерь, как только что-то пойдет не по плану.

— Не знаю. Спроси у своего любовника. Он теперь твой, делай что хочешь, — Пэм запинается, оценивая, способен ли Йен Хайдигер, которого она знает, опуститься до пыток, и сразу же отметает это допущение, — но поторопись. Ранение серьезное. В бреду или мертвым он тебе точно ничего не скажет. Мне пора. Можешь… Да, можешь набрать потом, рассказать, что из этой истории вышло.

Йен начинает говорить, но Пэм сбрасывает звонок. Усталость лезет вверх по ногам, тянет суставы и пробуждается нервной дрожью в области живота. Бенни приходил какой-то час назад. Со времени его ухода Пэм начинает действовать и даже времени на кофе не остается. Усталость ползет выше, становится трудно дышать, мелко дрожат руки. Девочка Рори где-то в городе, наверное, сейчас играет в подаренные Пэм кубики и не знает, что не будь ее — все могло бы еще наладиться. А теперь Йен пойдет к Доберману и уже не слезет с него. А потом… Что потом? Пэм не знает. Усталость ложится на веки. Крупные слезы катятся по щекам, Пэм воровато вытирает их тыльной стороной ладони, косясь на дверь. Скоро фотосессия новой выставки — помощница может позвать в любой момент.

Познав в полной мере зависть, Пэм Рейгер заставляет себя выдохнуть и мысленно обещает: чтобы ни случилось в итоге — никогда не опускаться до сожалений.