глава одиннадцатая. (1/2)

Перед кабинетом врача становится тревожно.

Лекарственный запах бьёт по рецепторам, начисто лишая рассудок трезвости. Сильный концентрат хлорки, которым обычно дезинфицируют все поверхности и моют полы, старательно растерт по плитке в приёмной.

Аню тошнит от этого запаха и немного — от Александры раздражённо бубнящей себе что-то под нос, поправляющей постоянно съезжающие с массивных берцев бахилы.

— Серьёзно, ты ведь записана, так какого чёрта врача всё ещё нет на месте, — негодование, взявшееся из ниоткуда, вытесняет любую адекватность, стирает из памяти все советы психолога по поводу контроля агрессии.

Александра неугомонно крутится рядом с Аней, смиренно сложившей руки на коленях.

Сейчас Александра напоминает Ане своих собак; с утра они такие же злые и частично бешеные от голода. От пришедшего в голову сравнения лёгкая улыбка появляется на губах.

— Вообще-то, мы приехали на полчаса раньше, Саша, — с лёгким укором во взгляде говорит Аня, сверлящая глазами раскрасневшееся лицо нескончаемо недовольной Александры.

Александра сверлит её самым проницательным взглядом из всех возможных, но на Ане это в очередной раз не срабатывает. Приходится продолжить словесную перепалку.

Честно? Саше просто скучно. И так же нервно, как Ане.

— Ох, правда? И почему же? — вполне логичный вопрос следует за выведенным фактом.

Александра заведена; почти видимый пар исходит от её кожи, а сердце, загнанное в клетку, бьётся со сбоями, едва выдерживая нагрузку.

Аня, естественно, даже не моргает в ответ на очередной всплеск агрессии, и её хладнокровие невероятно. Кипящую Александру как будто обдает ледяной водой.

— Потому что ты вышла на полчаса раньше, и я пошла за тобой, — вполне спокойно отвечает Аня, сохраняя нерушимое спокойствие и чёткое осознание последствий, к которым могут привести сказанные ею слова.

— Мы обе прекрасно знаем, почему я вышла раньше. Ты бы ещё голая вышла сразу же, — отворачиваясь, чтобы не дать увидеть на своём лице смятение, Саша понижает голос и жмёт плечами.

Остальные не должны слышать, в каком виде предстала перед ней Аня, и какую реакцию Аня получила в ответ.

— Мне просто не хотелось, чтобы ты мёрзла. Не лето на улице, все-таки, — возражает Аня, пропуская мимо ушей упоминание о собственном дефиле в нижнем белье. На самом деле, что в этом сверхъестественного? Саша и до этого видела её в раздевалке.

— Фу, — морщится Саша, закатывая глаза, — Я сидела в машине под обогревателем, тебе не стоило за меня переживать, мисс Сентиментальность, — Аня вздыхает; так тяжело и протяжно, что Саша почти жалеет о сказанном, но всё ещё не берёт своих слов обратно.

— Не все люди думают только о себе, — произносит Аня достаточно многозначительно, переводит взгляд в Сашины глаза.

Холод в них уже не столь силён, айсберги расходятся ледовой стружкой по шву. Аня знает, что действует исключительно правильно.

Саша хочет съязвить, но не успевает придумать что-то достойное.

Анин врач волей случая оказывается готов принять их раньше, и когда он видит недавние рентгеновские снимки, трижды на носу поправляет очки, всматриваясь в чёрно-белые отпечатки. Озадаченность на его лице очевидна, и Аня чувствует, как вдоль позвоночника бегут мурашки.

— И так, что можно сказать… — пару раз проведя кончиками пальцев по больничной карте, Кирилл Александрович в очередной раз глубоко задумался.

— Если что-то плохое, говорите как есть. Ненавижу ощущение ожидания больше всего на свете, — Аня ерзает, тяжело вздыхает и пальцами сжимает клеенку, которой покрыта кушетка.

Доктор мягко улыбается, качает головой, и Аня радуется; сил у Ани почти не осталось, потому что её борьба с немощностью собственного тела затянулась — так же затягивается петля на шее повешенного.

Как бы умело Аня ни держала лицо, слышать что-либо негативное она была не готова. Александра сидела в углу, уставившись в телефон; честно, Аню задевало подобное безразличие.

Саша умела добивать, ничего особенного не делая. У Саши вообще имелся набор исключительно отрицательных навыков, заставляющих Аню тренировать выдержанность и несвойственную отстранённость.

Правда, экран мобильного был даже близко не включен — пряча взгляд, Саша пыталась утаить и свои переживания.

В Саше любви и трепета к Ане — головокружительно много, но спрятаны они глубоко-глубоко. Ане кажется, что вытащить их вряд ли удастся.

Александра же об их существовании вряд ли догадывается, а вот Саша робеет перед неожиданной сменой приоритетов; впервые за долгое время её не волнует вопрос победы.

Точнее, волнует, но уже не является первостепенным.

— Дело не в этом, Анечка. Просто я не могу сопоставить серьёзность вашей травмы и скорость её почти абсолютного заживления, — Аня улыбается почти без усталости.

Так, что щеки сводит болезненно, а в сердце отдаёт чем-то звонким.

Так, что всё вокруг плывёт перед глазами, теряет всякую значимость, устраивает шумное буйство красок и мелькающих пятен.

Саша тоже не может сдержать беглую улыбку. Все-таки, ей не настолько всё равно, насколько хотелось бы.

— Правда? То есть, совсем? — Аня чувствует, как соль разъедает её глаза. Часто моргает, стараясь отогнать непрошенную слезливость.

Аня хочет, чтобы Саша подошла и обняла её, сказав, что никуда не исчезнет. Аня хочет этого не хотеть.

— Можно даже вернуться к тренировкам, но пока не в полную силу. И я тщательно буду следить за динамикой окончательного сращения костей. Переусердствуешь — отстраню от тренировок очень надолго, — Аня спешит кивнуть, словно боится, что слова, сказанные доктором, могут залететь обратно в его рот.

Аня не знает, хочет ли так неожиданно снова встать на коньки, но ноги уже соскучились по привычным мозолям.

Аня замечает смятение на поприще её душевного равновесия; Аня не знает, действительно ли готова к возвращению.

Притихший угол вполне ожидаемо оживляется. Александра, слыша слова врача, почти подскакивает со стула.

Её движение выглядит резким и неестественно нелепым. Аня вздыхает — такой реакции не хватало пару минут назад.

Аня оглядывается через плечо, пока пришедший медбрат снимает с её ноги гипс, прикладывая усилие, а после заменяет его тугой повязкой и фиксатором.

Честно — Аня разницы вовсе не чувствует. Всё та же скованность и ограниченность, только теперь помещающаяся в обувь.

Выглядит, правда, нелепо: словно ногу кто-то отдавил, и она в размерах увеличилась.

У Ани же оттепель душевная только началась, и теперь норовит оборваться.

— Вы уверены, что это безопасно? — Аня хочет, чтобы врач указал на собственную ошибку.

Хочет услышать от него сочувствие и даже то самое страшное, от чего в начале отказывалась.

Аня хочет, чтобы доктор сказал Саше остаться, ведь в её отсутствие никакие лекарства не давали должный эффект, а от терапии и ужасающего количества таблеток лишь бросало в жар.

Аня привыкла к Сашиным косякам, выводящим из себя, но при этом здорово тренирующим стрессоустойчивость.

Саша умела строить глазки, чтобы не получить оставшимся костылём по лбу.

Аня привыкла к тому, что один носок у Саши находится в стирке, а другой где-то под диваном, потому что таков непостижимый фэн-шуй идеалиста.

Аня даже смирилась с тем, что её квартира постепенно стала зверинцем, ведь из-за невозможности Саши ежедневно просить кого-то зайти к ней, чтобы проверить состояние живности, пришлось переселить и их тоже.

Ане казалось, что Александре в радость будет избавиться от её общества и извечных заботливых жестов. От слегка подгоревших тостов на завтрак, от сложенных вещей на полке, от собранной наспех на тренировку сумки.

Александра, если честно, даже не подумала о переезде; если быть точнее, не подумала о необходимости быстро собирать свои вещи и бежать без оглядки. Александра вполне привыкла вести паразитический образ жизни.

Из кабинета они выходят под руку; Аня цепляется за Сашин локоть, из последних сил сдерживание желание упасть на пол и закатить истерику.

Аня чувствует свою беспомощность наиболее остро, и вряд ли имеет силы и желание умолять Сашу остаться.

Правда, Сашу умолять не нужно.

От Саши придётся избавляться, потому что теперь, когда у неё появилась надежда на победу, она от Ани отлипнет только после получения золотой медали.

Они сидят в машине какое-то время спустя, и Аня смотрит в окно. Дождь моросящими каплями орошает высохшие за пару солнечных дней дороги.

Саша хрустит пальцами, пока салон прогревается. Тишина, возникшая после, раздражает, и Аня привычно делает первый шаг.

— Ты теперь уедешь? — опуская взгляд, тихо спрашивает Аня.

Анино сердце бьётся с невероятной силой и скоростью, Аня чувствует, как оно задевает ребра, поддаваясь агонии.

— Кто тебя будет на тренировки выпинывать? Не задавай идиотских вопросов. И, к тому же, надо многое наверстать. Скоро следующий этап. После аварии я поменяла машину, но договор с твоей мамой всё ещё в силе. Возить и забирать тебя с тренировок гораздо удобнее, если мы будем жить вместе, — Аня вздыхает.

С какой-то стороны Аня рада тому, что Саша останется. С другой стороны, Саша останется только из-за спорта. И отчасти ради личной выгоды.

А если Аня вдруг не запрыгает? Если вернётся на каток и поймёт, что не может дышать полной грудью, когда ледяной воздух впивается в её лёгкие?

А если у Ани не получится? Если Аня не сможет справиться со стрессом, одолеть стоящий в голове блок, будет бояться всего, что её окружает?

А если Аня не сможет довериться? Если вдруг переключатели в голове щелкнут, отменяя возможность этого ощущения?

Но на следующее утро Аня неожиданно просыпается с пустой головой, почему-то в одной кровати с Сашей и просто идёт на каток.

Аня не боится прыгать, не испытывает отвращения от жалостливых взглядов и привычно игнорирует Сашины колкости в свой адрес.

Аня по-настоящему дома, и это ощущается глотком свежего воздуха в удушливой городской пыли.

Аня старательно работает, ощущая в ноге неприятное покалывание, Аня еле дышит, когда Саша поднимает её на поддержках, Аня готовится уехать с новой травмой или в чёрном мешке.

Но Саша необычно бережлива.

Саша не кидает Аню на лёд, не сжимает её рёбра, оставляя поверх бледной кожи кружевную россыпь из синяков.