глава десятая. (1/2)

Александра приходит к психологу первый раз и вовсе не знает, как отвечать на самые простые вопросы.

Обстановка в кабинете кажется ей угнетающей, сидящая напротив женщина — чересчур умиротворенной, а кресло, на котором она сидит — слишком мягким.

Александра старательно ищет в каждом жесте психолога угрозу, не интересуется дальнейшей терапией и не может даже толком объяснить, для чего пришла сюда.

Все фразы Александры блеклые, словно вырванные из контекста и вряд ли помогающие.

Взгляды Инны Николаевны — это имя значилось на бейджике женщины приятной наружности — совершенно понимающие. Александра не видит в них раздражения или злости за собственное поведение, не замечает никакого осуждения.

У Ани, кажется, был похожий взгляд.

Аня тоже никогда не гневилась из-за медлительности Александры в откровениях, не обращала внимания на резкие слова, порой вытягиваемые с усилием и в целом была чересчур душкой для мира большого спорта.

Аня была у Александры со всем багажом физической и ментальной помощи, Аня восстанавливала до совершенного состояния измотанные нервы Александры и зачастую жертвовала собственным благом — Александра считала это обыденным до тех пор, пока не лишилась.

Что важнее — Аня была у Александры только до аварии, и этого краткого временного промежутка оказалось критически мало.

— Александра, Вы, кажется, задумались. Что пришло в голову? — ненавязчивый вопрос кочевал от сеанса к сеансу, пока Александра каждый раз старательно выдумывала новую отговорку в ответ на него.

А ещё Александра думала, что больше сюда не вернётся; скорее, прыгнет пятерной, но ни в коем случае не перешагнет порог кабинета с приятного оттенка, которому Александра не могла подобрать подходящее название, стенами.

Александра думала, думала, думала, но каждый раз приходила ровно за пять минут до начала молчаливых посиделок.

То ли воздух был волшебный, то ли чье-то присутствие облегчало горечь, растекающуюся по организму вместе с неестественно большими дозами кофеина.

— Я знаю, что Вы ни разу не сказали мне правду, — Александра не просит уточнить, отводит глаза в сторону и разглядывает цветочный горшок, — Если так будет на всех занятиях, то нам никогда не добиться успеха. Мне искренне хочется Вам помочь.

Александра вздыхает. Это она тоже слышала не первый раз.

Все искреннее вызывает в Александре сомнения и кажется совершенно бракованным — словно походило по рукам и было тысячи раз осквернено перед перепродажей на птичьем рынке.

Ощущение давления не покидает Александру, но исходит оно явно не от Инны.

Александра и сама неплохо справляется с тем, чтобы чувствовать себя так, словно каждую секунду находишься под гидравлическим прессом, но он никогда не уничтожает жизнь до конца — лишь доводит до пика, играя в выявление болевого порога.

— Я думаю о человеке, — всё ещё уклончиво говорит Александра, но уже не врёт.

Инна торжествующе улыбается. После почти недельного молчания у Александры появилось желание делиться чем-то, или просто кончилось терпение.

— Этот человек особенный для Вас? — Инна откладывает свой блокнот в сторону, и Александре становится гораздо спокойнее.

Исчезает ощущение какой-то официальности, когда Инна въедается в неё своими внимательными глазами и в естественном жесте кладёт подбородок на руку.

— Можно сказать и так, — Александра скидывает кроссовки и с ногами устраивается в кресле. Александра точно не знает, можно ли так, но ей неплохо удаётся избегать запрет в случае его существования.

— Может, мы вернёмся к первому вопросу? — Инна через какое-то время молчания пытается снова вывести Александру в нужное направление, — Я могу ничего не записывать, если Вас это тревожит, это не обязательно, — Александра с недоверием смотрит на Инну, чуть закусывает губу и шумно вздыхает.

— Ладно, я ведь все-таки пришла сюда, чтобы измениться, да? — Инна чуть улыбается, мягко качает головой. Александра остаётся в недоумении.

— Не обязательно. Я не знаю ситуации и поэтому не могу судить о необходимости изменений, но здесь и сейчас у нас есть единственный способ решить проблему — разговор, — Инна поправляет волосы, убирает от лица выпавшие из пучка пряди и медленно моргает; или Саше кажется.

— Тогда стоит начать, — и Александра, уставшая держать всё внутри, почти уверенная в полной конфиденциальности, вываливает из потаённых уголков своей души все нечистоты и сомнения, терзающие разум с такой беспощадностью, что временами становилось слишком жутко.

Александра рассказывает о детстве почти охотно, часто вставляет какие-то забавные моменты с тренировок, и Инна видит, что она умеет улыбаться — естественно и красиво, неосознанно, но притом крайне уместно.

Александра замедляется на трудностях в подростковом возрасте, недопониманиях с родителями и нескончаемых перепалках с братьями; Александра перестаёт улыбаться, переходит на более тихую тональность и уже не контролирует то, что говорит.

Александра доходит до шёпота к началу олимпийского периода, её затягивают воспоминания и слезы подкатывают к горлу.

Это было ужасно больно.

Осознание наступило только после того, как судьи отказались рассмотреть поданную апелляцию, и Саша увидела мир с изнанки; непередаваемой силы тиски сдавливали её рёбра, желая лишь того, чтобы они измельчились в крошку.

Чувство жгучей обиды подступило к горлу.

Саша теряла друзей из-за непрерывных тренировок, пропускала все семейные праздники, не успевала в учёбе и ночами вместо отдыха могла сидеть за книгами, зазубривая формулы или выучивая стихи, чтобы перекрыть неуды.

Саша без устали впахивала на льду, ежедневно выжимая из себя гораздо больше, чем было возможно. Саша работала в зале, выходила на тренировки с температурой и никогда не пропускала — даже в свой день рождения для неё возможность покататься была лучшим подарком.

Саша, в конце концов, угробила здоровье всеми этими нагрузками, и всё было ради того, чтобы сейчас оказаться второй.

Снова не лучшей, а лишь одной из тех девочек с пьедестала, о которых мир забывает после церемонии награждения.

Серебро, повешенное на шею, холодным опустошением расползалось в груди.

Эта пустота, поселившаяся в голове и сердце, вытеснила даже боль. Саша не могла выразить своего страдания, и от того слезы робко стекали по её лицу.

Глухая досада разъедала Сашу изнутри.

Но первая мысль, пришедшая в голову, была о том, что вся проделанная работа не должна пропасть впустую.

Быстро утерев ещё не упавшие с щёк слезы, Александра пообещала себе выигрыш любой ценой.

На удивление Инны после почти полного проживания тяжёлого жизненного эпизода в лице Александры ничего не изменилось. Только голос выдавал волнение и бурный эмоциональный всплеск; пару минут после Александра не могла выровнять тон.

Их сеанс закончился на том, что Инна дала Александре несколько советов. Александра должна была попробовать их выполнить, и только после назначить следующий сеанс.

В отношениях есть двое. </p>

Александра приезжает к Ане в три часа ночи совершенно пьяная и грозит выломать дверь, если останется за ней.

— Аня, ну как ты не понимаешь, — ее интонация развязная и медлительная, тошнотворная. Аня, стоящая за дверью, тяжело вздыхает.

Аня пальцами ведёт по металлическому замку, кладёт ладонь на ручку и устало прикрывает глаза. Железо холодит её кожу, но вовсе не отрезвляет рассудок, хоть в отличие от Александры она и не пила.

— Что я не понимаю? — интересуется Аня скорее из вежливости, чем из любопытства, и всё ещё не теряет надежды увильнуть от необходимости открывать дверь.

— А ты пусти меня, и я расскажу, — Аня не хочет бороться и отпускает так же, как ситуацию с ногой; Аня чертовски устала быть сильной в леденящем душу одиночестве.

Аня резко распахивает дверь, Александра вваливается в коридор и почти сбивает Аню с ног.

— Боже, — Аня отскакивает назад на одной ноге и вытягивает вперёд один из костылей, — От тебя так несет, что у меня вся мебель пропахнет. Ты ограбила завод алкогольной продукции? —Александра тянет Аню за костыль и крайне омерзительно смеётся, когда Аня теряет равновесие.

— Даже если и так, какая разница? — Александра подходит ближе, и костыль упирается ей в грудную клетку, — Стреляй, если ты меня не любишь, — театрально приложенная ко лбу ладонь уже выводит из себя. Аня качает головой, дёргает на себя костыль, перед этим беззлобно тыкнув им в Александру.

Аня видит в Сашиных глазах блеск, но не воодушевления или чего-то подобного. Так выглядит опьянение, и Ане на Сашу в этом состоянии злиться бессмысленно, потому что вряд ли она что-то сможет запомнить.

— Издеваешься что ли? Ты для этого приперлась в такое время? Лучше бы ты с таким артистизмом прокаты выдавала, — Аня пытается звучать грозно, но лёгкая улыбка скользит на её губы, когда Саша достаёт из кармана куртки крохотного плюшевого медведя.

— Ну, зачем же так грубо, — Саша протягивает игрушку Ане, невзначай касается пальцами её холодной руки и с явной грустью замечает то, что Аня быстро отстраняется, — Я ведь даже с подарком. Ты, кажется, двинута на этих зверушках, — Аня сжимает пальцами медведя, словно это кукла вуду, настроенная на причинение вреда Саше.

— Ты, должно быть, хотела сказать, что я их коллекционирую. Это так, да. Спасибо. И всё же, что такое важное ты хотела мне рассказать? Если забыла, можешь вернуться туда, откуда пришла, — Саша поджимает губы, делает сосредоточенное лицо и бесцеремонно тащится в гостинную, падая на диван.

— Ты понимаешь, мне тут один умный человек сказал много умных вещей, — начинает Саша, пока Аня тащится следом в сторону кресла.

— Вот это да, — почти без издевательского притворства восклицает Аня, падая на мягкие подушки.

— Не стебись, я серьёзно, — на секунду Ане даже кажется, что Саша протрезвела и вполне готова действительно поговорить, — Ну, мы вот разные люди, ты знала?

И Аня понимает, что только кажется.

На Сашины слова Аня лишь легонько кивает, уже даже не пытается выяснить, что сподвигло её на столь поздний визит. Аня знает, что сегодня Сашу придётся выслушать.

И Аня правда слушает.

Слушает о том, что им ни в коем случае нельзя сближаться слишком сильно, чтобы их непонятный вид отношений не перерос в игру дочки-матери, полное симбиотическое слияние и подчинение.

Аня удивляется, как здорово выходит говорить у Саши, несмотря на то, что на мысли о слиянии и слове «симбиотическое» возникли небольшие трудности.

Слушает о том, что при их ярко выраженных отличиях идиллию стоит искать не в совмещении, а напротив — в отдельном существовании и дополнении друг друга.

Аня находит в Сашиных словах большое количество правдивых утверждений, и чуть позже — Сашу над унитазом.

Собирая её рыжие волосы в кулак, Аня тяжело вздыхает, понимая лишь то, что в таком состоянии Сашу никуда выпустить нельзя.

Несмотря на желание оставить вырубившуюся Сашу спать на коврике в ванной, Аня будит ее и указывает на диван в зале.

Лунные лучи ломаются о почти правильные черты лица, и Аня не знает, почему вместо сна остаётся в кресле на охране Сашиного покоя.

Восстановить доверие.</p>

— Твою мать, Трусова, где мой второй костыль? — Аня в панике оглядывается, пытается встать с кресла, где уснула накануне, но не имеет ни малейшего представления о навязчивой идее в Сашиной гудящей с похмелья голове.