глава девятая. (1/2)

Аня не знает, что Александра приедет, и поэтому не рвет себе душу догадками после недельного молчания. У неё почти налаживается питание и вес больше не растёт, но и уходить отказывается.

Аня пытается выстроить режим, но день с ночью всё ещё отчаянно путаются, потому что при свете спать кажется более безопасным. На диване и на кровати всё сплошь завалено коллекционными игрушками медвежат — чтобы чувствовать рядом что-то мягкое и теплое.

Пару раз Аня ездит до больницы на такси, но это доставляет дискомфорт, и поэтому она отказывается от идеи такого быстрого восстановления своего прежнего образа жизни, предпочитая доплачивать за домашние консультации.

Прогресса почти нет, и доктор советует Ане больше бывать на свежем воздухе и стараться не жалеть ногу, если она не болит сильнее обычного; делать массажи специальными щетками, работать с лимфодренажными роликами, чтобы мышечная масса не уходила, и приказывает ни в коем случае не перегружать.

Для Ани выйти из дома — целый квест с препятствиями, благо, по лестницам скакать не приходится, потому что есть лифт.

Аня гуляет в парке под домом, постоянно витает в облаках и думает о том, что было бы неплохо познакомиться с кем-то из соседей; одиночество становится столь же невыносимо, как и чье-то присутствие, сопровожденное тяжёлыми вздохами и соболезнованиями.

Александра же не увиливала от встречи — по крайней мере, она себя в этом отчаянно убеждала.

Александра допоздна задерживается на тренировках, валится с ног от усталости, но продолжает истязать своё тело, испытывая его прочность зверскими нагрузками.

У Александры всё ещё нет чёткого представления о разговоре, который ждёт её с великим нетерпением за закрытыми шторами и подальше от всех остальных, и от этого на душе скребутся кошки.

Александра пару раз приезжает к нужному дому на такси, потому что с машиной и правами нет никакой определённости, но делает это настолько поздно, что не решается даже написать — только свет в окнах выглядывает в бесконечных попытках угадать расположение Аниной квартиры.

В глазах от превышенной яркости окружающая картинка становится заблюренной. Темнота обволакивает и кажется почти дружелюбной.

Но в один из таких визитов Александра выбивается из графика, оказываясь у нового места Аниного обитания раньше обычного на несколько часов.

Лучше бы таких совпадений не случалось, потому что видеть Елену, выходящую из подъезда, было как-то…

Неожиданно?</p>

Нет. Александра достраивала в своей голове всевозможные варианты того, как Аня справляется сама, и ни одного совершенного сценария не рисовалось — мельчайшие детали, формирующие цельную картину, не складывались окончательно.

Это как сбор плохо прорезанных паззлов: муторно, неоднозначно и сложно, потому что ощущение неверности никогда не покидало.

Лена очень хорошо вписывалась в рутинный пейзаж сломанной Анечки со своими добрыми советами и искренними чувствами; в отличие от Сашиных, полумертвых и еле распознаваемых, Ленины были чистыми и вовсе не требовательными, единственная их общая чёрта с Сашиными — полное отсутствие надежды на взаимность.

Неприятно?</p>

Определённо. У Александры, полной равнодушия, не было никаких симптомов наличия реакции, а вот Сашу определённо душило.

Саше не нравилось, как воодушевленно выглядела Лена, не нравилось её присутствие рядом с Аней, не нравилось думать о том, что происходило там, где должна быть она — за плотно запахнутыми занавесками, захлопнутыми дверями, стенами не с самой хорошей звукоизоляцией и подальше от людей.

Стоит Саше закрыть глаза, как яркие образы прорисовываются, располагаются мутными картинками сквозь тёмные пятна.

Ленины руки скользят по хрупким плечам, поднимаются к усталой шее и легонько надавливают, срывают с приоткрытых губ томный вздох.

Аня опустит голову ниже, отведёт в сторону длинные волосы, а Лена совсем невесомо пройдётся губами по выпирающим позвонкам.

Аня поддастся горячим ладоням, расслабится и полностью подчиниться; у Ани толком не возникнет желания воспротивиться — вслед за кончиками пальцев, разминающих её ноющие мышцы, из тела вытянется усталость.

И Лена, конечно, будет настойчивее, чем в первый раз, потому что затуманенный разум расставит свои приоритеты.

Не успев ни капельки подумать, Саша шагает навстречу, выдавая своё присутствие; Ленин взгляд почти кричит о том, что ей здесь не рады.

Саша спокойна к этой реакции, ведь до Лены с недавних пор ей нет никакого дела — ровно с тех самых, когда она стала Сашиной основной конкуренткой в борьбе за нечто большее, чем отлитый кусок металла.

— Только удосужилась притащиться? — интересуется Лена, придерживая рукой подъездную дверь.

Презрение, соскальзывающее с её гортани так естественно, обволакивает Сашу с ног до головы. Стоит признаться, отвратное ощущение.

— Откуда ты вообще знаешь, что я должна была приехать? — с той же примесью кислотного остатка в голосе произносит Саша, нисколько не теряясь от грубости чужой интонации.

Лена действительно успела отдалиться от неё настолько, что иначе, как знакомой, её назвать было невозможно. И Александра прекрасно понимала почему: если бы ей предстояло выбирать между собой и Аней, всё оказалось бы слишком очевидно.

— Не так важно. Лучше расскажи, какую цель преследуешь? Хочешь снова раззадорить Аню и добить? — Сашин визит и его причины вполне легко понять, но у Лены высшей инстанцией всё равно останется Аня и её чувства.

Лена слишком долго помогала Ане вернуть хотя бы часть утерянных эмоций, чтобы так легко ставить всё на кон перед неожиданно нарисовавшейся Александрой.

Лена хотела рассчитать любой возможный исход, но при этом знала, что поговорить с Александрой Ане необходимо — хотя бы чтобы убедиться в том, что люди не готовы меняться ни при каких обстоятельствах.

Ане на самом деле нужно было от Александры услышать искреннее раскаяние и много-много времени на то, чтобы окончательно определиться с тем, способна ли она простить.

Ане нужна была новая нога и совсем немного чуда, чтобы успеть реабилитироваться к олимпиаде.

— Тебе тоже не обязательно знать. Но я не думаю, что Аня меня вообще пустит, так что тебе вряд ли есть о чем переживать, — Лена до последнего давит на язык, чтобы не съязвить, чуть прикрывает глаза.

— Пока я не пожалела, скажу, что минут пятнадцать она не закрывает дверь на случай, если я что-то забыла. Четвёртый этаж, сто сорок восьмая квартира. Тут через дорогу есть цветочный, но тебе стоило бы поторопиться, — говорит Елена, не желая и дальше тратить время на этот бестолковый разговор.

Александру не беспокоит Ленин совет, потому что сейчас есть она и её шанс хотя бы немного приблизиться к Ане.

Боясь не успеть, Александра ловит за Леной дверь и проскальзывает внутрь подъезда, нервно стучит ногой, когда лифт отказывается ехать с семнадцатого этажа так быстро, как это от него требуется, и поэтому Саша стартует вверх по лестницам, перепрыгивая за раз по две ступеньки.

Александра не стоит в тревожном состоянии перед нужной дверью, потому что знает: времени на раздумья и терзания душевных струн нет. Резко распахивая её, Александра вздрагивает и чуть подаётся назад от того, как легко удалось это сделать.

Волна переживаний накатила на Александру ровно после осознания того, как Аня близко. Её неизменный легкий запах цветочных духов сейчас казался резким и неприятно бил по рецепторам.

— Лен? — слышится из глубины квартиры откуда-то справа, когда Александра снимает обувь. Ну не сможет же Аня выгнать её в одних носках?

Хотя, если честно, Александра бы так и сделала.</p>

Внутри квартиры светло и тепло, после уличного холода горячий воздух в помещении приятно ласкает остывшую кожу.

Александра осматривается, цепляется взглядом за стоящую в углу спортивную сумку; торчащий из неё конёк понуро опустил развязанные шнурки.

— Лена? Ты пришла забрать это наконец? — Саша всё ещё не решается что-либо сказать, делает шаг назад, к двери, и вспоминает, что сама сняла кроссовки.

Шуршание приближается, а ещё Саша слышит грохот и забавные ругательства; видимо, у Ани упал костыль.

Из-за дверного косяка выглядывает Аня. Пару секунд она молча смотрит на Сашу, пытаясь понять, не переклинило ли её случаем, или ещё что похуже.

Неужели профитроли были действительно просроченными? Странно, если одна штучка смогла вызвать такие галлюцинации, ведь дата, до которой они были пригодны в употребление, заканчивалась завтра, если верить этикетке.

Саша за эту пару секунд успевает понять, как сильно Аню изменил её уход. Единственное более-менее здоровое изменение — округлившиеся формы и вовсе не впалые щеки, как прежде.

В остальном же всё более грустно.</p>

Тусклый взгляд из-под полуопущенных ресниц полон отчаяния, лицо, не пытающееся скрыть скорбное выражение, выглядит крайне понурым и бледным.

На ладонях наверняка есть мозоли от вынужденного постоянного контакта с деревянными костылями.

Саше такая Аня кажется даже более естественной и живой; её угловатые, острые изгибы приобрели теперь какой-то особый шарм.

Саша делает шаг вперёд, но Аня скрывается обратно за дверной косяк.

Саше кажется, что Ане так даже лучше — без неё Аня смогла бы постепенно зализать нанесённые раны, расправить ссутулившиеся плечи и снова взлететь.

Но Саша не знает, что Аня почти зареклась выходить на лед, отказавшись от мечты; у Лены никогда не выходило двигать речь столь убедительно, чтобы она возымела хоть какой-то эффект, и поэтому сегодня Аня была ей не рада и почти швырнула в неё принесённые коньки.

— Зачем пришла? Поиздеваться? — слышится севший голос из комнаты, и Саша касается пальцами стены, словно сквозь неё может почувствовать Анино тело, — Мне казалось, что ты достаточно сделала для того, чтобы я и думать не могла о катке.

— Аня, я пришла не за этим. Нам нужно поговорить, — робко начинает Саша, пытаясь сделать шаг внутрь комнаты, чтобы быть рядом с Аней.

— Стой где стоишь, — грубо отрезает Аня, на удивление не ощущающая слезы, прорывающиеся наружу и противно ползущие вдоль грудной клетки, обволакивающие горло, — Мне нужно было поговорить в день после аварии. Сейчас это ни к чему.

— Я знаю, что ты врешь, — уверенность не овладевает Сашиным голосом, но она пытается если не выйти в лидерство, то хотя бы добиться равных позиций, как тогда, в машине.

— Тебе-то какое дело? Я думала, что на льду и без меня всё прекрасно получается, — Аня опускает голову и облокачивается на стену, крепче сжимая пальцами костыль.

— Получается, — Саша не видит необходимости врать, и Аня горько усмехается в своём убежище, разочарованно качая головой, — Но не хочется. Без тебя, Ань, уже не хочется.

— Да что ты говоришь? — на деле Ане приятно слышать такие слова, но душу они отчего-то не греют, — То есть, три недели хотелось, а теперь вдруг перестало?

— Аня, я боялась твоей реакции, и поэтому оттягивала разговор. Я знаю, что поступила, как ужасный человек, и я понимаю, через что ты сейчас проходишь…

— Ты и есть. Ты и есть ужасный человек, Саша, и ничего, ни капельки ты не понимаешь. Ты думаешь, я не хочу золото на всех этапах? Если бы ты была внимательнее, хотя бы капельку, ты бы поняла, насколько мы похожи, — Аня тянет носом воздух с такой силой, что Саше кажется, будто после её вдоха в помещении он кончается, но она не решается снова начать разговор. Аня делает это за неё.

— У меня не столько болит нога, Саша, сколько голова, и я очень стараюсь реабилитироваться. Ты можешь спокойно пройти до магазина, а я должна приложить для этого кучу усилий, потому что сил в руках нет. Еле тащу своё тело на этих отвратительных костылях, пока ты катаешься и живёшь в своё удовольствие, — на Анином лице нет ни капли жалости к себе, и Саша замечает, что всё расказанное является лишь констатацией фактов.

— Прости. Я правда ничего не понимаю, не живу в той драме, которой ты себя окружила. Но я не могу ничего исправить, если ты не захочешь этого.

Аня выглядывает из-за стены вновь, смотрит в Сашины глаза с каким-то неестественным прищуром. Саша чувствует, как от холода её карих глаз по предплечьям расползаются мурашки.