глава восьмая. (1/2)

Аня проводит в больнице только пару дней, до полной стабилизации состояния, но они кажутся ей невыносимыми. Аня, слыша по ночам рев из соседних палат — настолько громкий и уставший, совершенно обречённый — стыдилась плакать, хоть и очень хотелось.

Почти сразу после выписки Аня понимает, что не выдержит сочувствующих взглядов и постоянных вопросов о самочувствии, и поэтому просит родителей об отселении; это необходимая выбраковка сломанных вещей и, возможно, судеб.

Мама открыто отказывает, а отец ставит условие: сможешь самостоятельно себя обслуживать — получишь отдельное жильё. Мама ругается на него за то, что важные решения принимаются уже по обыкновению без её участия, но у Ани благодарности к отцу безмерное количество.

Аня надеялась, что дома ей будет легче; не будет вечных соболезнующих взглядов, какие были у медсестер, тяжёлых вздохов за спиной, шепотков, разбегающихся по спине ледяными и колкими мурашками, словно кто-то бил её хлесткими кнутами по ладоням на раз-два-три.

Стало только хуже. Сострадание от близких — самое отвратительное, что придумало человечество, после поступка Саши в больнице. По крайней мере, Ане так думается.

Холод ото льда, раньше тревзвящий и придающий резвости, сменился уличным, ноябрьским; он сочился сквозь все щели в окнах, пробирался через чёрный вход и скрипел половицами. Он сковывал её душу, окутывал туманностью снежной метели, зло завывал в тех закоулках, где оставалось что-то человечное.

Ане никогда не было так промерзло и зябко в своей уютной комнате, но до нынешнего времени Аня была невероятно сильна; теперь же её тело было словно чужое. Оно не поддавалось контролю, двигалось неуклюже, коряво, вводило в состояние отвращения — к себе и собственной немощности.

Аня первое время передвигается на коляске, злится, что она с трудом вписывается в стандартизированные дверные проемы и почти сразу же просит сделать ей костыли.

Аня стирает нежные ладошки о колёса, раздирая на них кожу до мясистых мозолей, и тихо шмыгает носом по ночам, обрабатывая их от загноений.

Ане трудно спать, потому что темнота теперь преследует её везде; Аня робко просит маму, пришедшую в полночь, не выключать настольную лампу и почти круглосуточно проводит время за чтением.

Аня ненавидит тишину всеми фибрами своей души и, лишь бы остальным не мешать, с наушниками не расстаётся; когда в аудиозаписях попадаются песни с программ, Аня делает усилие, чтобы нажать на кнопку удаления.

Если Ане удаётся уснуть, то только на полчаса и днём, чаще всего в гостиной, где сквозь полудрему Аня почти всегда может расслышать голоса.

Для кого-то покажется идиотизмом, но Аня стала реже и быстрее моргать, и поэтому пришлось купить увлажняющие капли для глаз, но эти крохотные жертвы стоили того, чтобы не бояться оказаться в темноте на лишнюю долю секунды снова.

Аня вздрагивает от резких звуков, закрывает окна, когда находится в комнате, чтобы не слышать звук моторов с улицы, и вряд ли может с собой что-то сделать; подойти к машине и встать рядом для Ани — верх героизма, и поэтому врачи приезжают заниматься её здоровьем на дом.

Александра видит один и тот же кошмар, начиная со дня аварии. </p>

Александра никогда не может досмотреть его до конца и прочесть на доске ту чёртову надпись, которая определённо имела невероятно важное значение.

Александре казалось, что в этой короткой фразе кроется причина, по которой Аня раз за разом оказывалась мёртвой, и каждый день приближаясь к разгадке, Александра была лишена возможности её получить.

«Это всё ты и твоё... »</p>

Что это загадочное «твое»? Влияние? Поведение? Раздражение? Безразличие?

У Александры в голове появлялись тысячи различных вариантов решения этой задачи, но ни одно из них не имело подтверждения и не могло быть правильным наверняка.

Александра выслушивала от Тутберидзе и всего тренерского штаба не самые лестные слова, но получала от них только большую мотивацию продолжать.

Александре новая партнёрша, как назло, тоже Аня, казалась неуместной, неказистой и неуклюжей.

Эта Аня расставляла неправильные акценты, не выезжала ровно и никогда не попадала в музыку, начисто лишённая слуха.

Этери с бескрайним спокойствием говорила, что это временная мера — только до Аниного возвращения, и все, кроме Александры, считали так.

Александра, не желающая смотреть в глаза цвета ушедшей осени, была согласна собрать всю бронзу этого мира или вылететь с пьедестала, лишь бы не сталкиваться с ненавистью.

От Ани Александра ее точно не выдержит, хоть и заслужила — более чем.

Пока Александра боролась на льду за чистые квады и право вновь получить возможность самостоятельного выбора, Анина борьба проходила в пространстве более закрытом и даже тесном.

Аня сползала с кровати, подтягивала к себе костыли и старательно устраивалась на них, чтобы сделать пару шагов в сторону шкафа и взять с полки сменную одежду.

Аня падала тихо, и баланс отчего-то совсем не держался; недостающая сила рук предавала с ещё большей охотой.

Аня сердится на своё тело, выводит его из зоны комфорта и долго возится с костылями, пытаясь подняться самостоятельно.

Отец всегда заходит невовремя, но Аня умело делает вид, что решила растянуться.

Задубевшие и ослабленные длительным бездействием мышцы ноют, не давая возможности долго ломать комедию, но на пару минут хватает — ровно для того, чтобы отец, смерив её недоверчивым взглядом, удалился.

Когда Аня наконец сдаёт экзамен по независимости, ее страх никуда не исчезает, несмотря на то, что в душе гораздо спокойнее лишь от осознания того, что всё обязательно кончается хорошо — по крайней мере у Ани, с которой удача шагает в ногу и даже изредка берёт под руку.

Просто именно в тот вечер она была слишком занята. </p>

В собственной квартире дышится свободней, но пыль всё ещё оседает на глазах и где-то в лёгких.

Аня учится готовить любимый суп по советам из гугла, постоянно натыкается на новости, связанные с фигурным катанием, и плачет ночами, видя невероятный привес на адском аппарате, стоящем возле холодильника.

Аня всегда подавала большие надежды, ей с детства прописано ни в коем случае не быть разочарованием, так что днем Аня старательно держит лицо, тянет на него бессильную улыбку и почти безропотно принимает поддержку по телефону, только в одиночестве позволяя себе спонтанные выбросы гнева.

Лена почти не оставляет её одну, Лена всегда приезжает с коробкой салфеток и пачкой успокоительного на травах, к которому не нужен рецепт.

У Лены находится куча нужных слов, а ещё ненужных, разрывающих и снова пробивающих на слезы, после которых обязательно становится легче. Лена всегда знает, что нужно Ане, и от её осведомлённости на душе тепло.

— Я не врач, и не могу тебя вылечить, ведь всё идёт из головы, — упрямо твердила Лена, заставляющая принимать целебные ванны с пакетом на гипсе и поднятой вверх ногой, а ещё медитировать часами напролет.

Правда, из Аниной головы ничего толкового не выходило. </p>

Темно и пусто, иногда зло. И ничего, совсем ни-че-го хорошего.

У Ани не было моральной стабильности и здорового духа в нездоровом теле, Аня старательно раздражала себя старательно и даже выработала систематику, которая слезы вызывала по щелчку пальцев.

Аня смотрела на себя в зеркало с отвращением и упрёком, не имея не толики жалости.

Александра же помимо тренировок судится с желающими отнять её права и проводит расследование за свой счёт, потому что не верит, что машина так просто могла её подвести.

Александра один за одним оплачивает технические осмотры, но никто из мастеров не выявляет чего-то серьёзного; слыша об аварии, все лишь разводят руками и указывают на промахи самой Александры.

Александра старается выводить себя до состояния абсолютного изнеможения, потому что так в сон провалиться легче, и, обычно, без тревожных сновидений, наводящих на неё невероятной силы тоскливость и вымотанную задумчивость.

Александра ходит в зал на три раза больше положенного, чтобы докручивать партнёршу, значительно отличающуюся от её Ани и ростом, и весом — не в минус, что может быть понятно.

Александра теряет аппетит и желание выходить на улицу даже при необходимости, отказывает в интервью всем журналистам и никак не комментирует случившееся в соцсетях.

Александра гуглит психологов с наивысшей конфиденциальностью, но обычно откладывает ноутбук с мыслью, что всё, как и обычно, стерпится.

Анечку все жалеют и ищут, ей пишут тысячи комментариев под старые фотографии в инстаграме, но в ответ получают лишь нерушимое молчание — Аня поменяла защитку и отремонтировала телефон, но всё ещё не брала его в руки без острой необходимости.

Анечка нужна всем, кроме Александры. </p>

Александра быстро пролистывает случайные фото Ани с фанатами в рекомендациях, не ждёт обновлений её постов и вполне справляется с отсутствующей тоской, как может казаться со стороны.

Александра не разделяет всеобщего траура по распаду их пары, нарочно носит светлые вещи даже на тренировках, продолжает кататься и становится даже стабильнее, чем прежде.

Однажды Александра совершенно случайно видит в интернете видеозапись Ани, сделанную абсолютно по-крысиному — со спины, пока Аня на громоздких костылях еле тащится в сторону магазина.

Аня спотыкается обо все ступеньки, поднимает вторую ногу с такой тяжестью, словно она отлита из чугуна, и вызывает жалость; Александра этого не признать не может.

Александра не знает, насколько свежая эта запись, в каких обстоятельствах была сделана, но почему-то ощущает резкую нехватку новой информации.

Нехватку Ани, которая неожиданно встаёт ребром. </p>

Александра открывает поисковик и быстрее, чем успевает подумать, вбивает в него запрос, безжалостно разъедающий её мозг.

«Анна Щербакова, последние новости».</p>

Первые вкладки огорчают; их свежесть просрочилась пару месяцев назад, и уже вряд ли была актуальной. А вот первый канал, всегда собирающий самые яркие события в мире спорта, не разочаровал — позавчерашнее интервью уже находилось в открытом доступе.

Щелкая мышкой, Александра делает звук потише, чтобы её принципы не услышали, какими делами она промышляет, когда находится наедине с собой.

Аня уже не такая бледная, но даже сквозь изящно наложенную косметику можно разглядеть на её лице усталость. Она была совершенно точно не заметна остальным, но для Александры являлась чуть ли не очевидной; Аня почти не моргала на видео и отшучивалась от серьёзных вопросов в привычной манере.

Александра боялась услышать, что Аня питает к ней набор негативных эмоций, и поэтому трижды останавливала запись перед началом вопросов и отматывала назад.

Мельком даже прочла скрипт к интервью, но не обнаружив там ничего из разряда «Я официальный хейтер Александры Трусовой номер один», всё-таки продолжила просмотр.

— Здравствуйте, Анна. Хотелось бы начать наш разговор с вопроса о вашем самочувствии, — начинает интервьюер, сидящий за кадром. Через призму видеозаписи обстановка не ощущается, но Александре кажется, что Ане некомфортно.

— Здравствуйте. Всё в полном порядке, просто пока не могу стоять на двух ногах, — улыбается Аня, и Александра старательно вглядывается в её глаза.

Из-за выставленного дополнительного освещения ничего не удаётся рассмотреть; блики ламп почти полностью перекрывают отражение Аниной души — болящей куда хуже ноги, и это Александра знала наверняка.

— Рады слышать, что вы на такой позитивной волне. Теперь следующий вопрос, связанный с вашими планами относительно спорта, — Аня ни на секунду не перестаёт улыбаться, и Александра удивляется её сдержанности.