глава восьмая. (2/2)

Александра бы на её месте обложила интервьюера трёхэтажным матом за подобного рода вопроса без каких-либо разбирательств.

— Сначала нужно начать ходить, а там посмотрим. Скажу честно, что врачи отмечают как положительную, так и отрицательную динамику, так что делать прогнозы даже на ближайшую неделю очень сложно, а вы интересуетесь такими дальними перспективами, — произносит Аня совершенно спокойным тоном, пока интервьюер, должно быть, что-то записывает в свой блокнот.

— Спасибо за ответ, Аня. Дальше хотелось бы узнать о причине расхода с Александрой Трусовой и всё с этой темой связанное, — Аня делает незначительную паузу, которая для Александры кажется чересчур длительной.

У Александры внутри всё холодеет, и ей категорически хочется вернуться в день аварии, чтобы хоть что-нибудь изменить.

Александра знает и то, что окажись она снова в больничной палате, ничего бы не сказала иначе.

Александра понимает, что Аня может легко испортить её репутацию — у Анечки глаза честные-честные, и не поверить им невозможно, даже если ложь крайне откровенная.

Александра ставит на паузу, тянет носом воздух, неожиданно закончившийся в помещении, и перебирает пальцами ткань домашней футболки.

Александра не хочет знать, что Анечка думает о её отвратном поступке, и ещё больше — характеристику тех отношений, которые между ними сейчас.

И есть ли эти отношения вообще, или они имеют возможность на существование только в её собственной голове.

Александре Аня важна, как бы признавать этого не хотелось, и такое резкое поведение в больнице было не больше, чем защитной реакцией; сердце Александры, остывшее и холодное, как Анин труп в ежедневных снах, нескончаемо ноет, и от этого страшно.

Александре страшно испытывать что-то тёплое к другому человеку, когда за её спиной годы одиночества и не самый хороший опыт.

Александре страшно услышать от Ани что-то плохое в свою сторону, потому что как бы сильно она ни делала вид, что полностью контролирует эмоции, Александру заденет.

Но Александра сама превратила свою жизнь в нескончаемый круг страданий — сначала причиняет боль Ане, потом ощущает отдачу втрое сильнее.

— Я всегда мечтала кататься с Александрой Трусовой, и очень рада, что вышло представить нашу совместную работу на завершающем этапе Гран-при, — Александра удивляется тому, с каким выражением лица Аня отзывается о ней, и той интонации, всё ещё неизменной, с которой имя Александры звучит только из Аниных уст, — Разошлись мы спокойно, обсудили возможность воссоединения, но, опять же, не стали делать поспешных решений. Всё будет зависеть от моего выздоровления, — и у Александры, кажется, крышу уносит окончательно.

Для самой Ани это интервью было невероятно сложным, потому что и говорить, и вспоминать об Александре — неприятно.

Это ощущение патокой растекалось по венам, плавленным воском сжигало к чертям кончики пальцев.

Ане хотя бы на какое-то время хотелось стать настолько черствой, какой была Александра, каждый раз ухитряющаяся новым способом вогнать в Анину спину старый, проржавевший до основания нож.

Это тупое проявление боли расходилось от спины, забиралось под рёбра, сдавливало и убивало без сожаления.

Но Аня никогда не смогла бы поступить так с Сашей.

Просто от того, что она привыкла нападать открыто, а не экономить силы и выжать максимум в действе исподтишка.

Аня всё ещё придерживалась мнения, что личные отношения должны оставаться личными, и выставлять перед окружающими что-то плохое, доставая самые скользкие и грязные подробности, было не про неё.

Саша никогда в жизни не делала ничего сверхъестественно хорошего, и Саша не знает, откуда Аня на неё свалилась — вся такая раскуроченная, принципиальная гораздо больше кого-либо из Сашиного круга общения, до последнего придерживающаяся изначальных решений.

Аня всегда давала знать, что на неё рассчитывать можно, но Александра не верила до последнего.

Когда терпение Александры заканчивалось, а срывы становились всё более частыми, Аня часами безмолвно сидела с ней в машине или в раздевалке, своим молчаливым присутствием помогая сдержать очередной порыв гнева.

Александра никогда не проявляла своих истинных эмоций в обстановке, где был кто-то, кроме неё самой.

Александра считала Аню первым врагом, старающимся влезть в её голову, обнаружить все слабые места и после обезвредить, чтобы она не представляла опасности.

Саша легко бы свихнулась, если бы Аня на самом деле была такой.

Ане не нужно было многого делать, чтобы Сашу лишить остатков рассудка — кое-где посильнее нажать, и Саша вся осыпалась бы к её ногам, передержанная в длительном напряжении.

Аня неожиданно стала её одиночеством. </p>

Аня умела быть настолько тихой и незаметной, когда это было по-настоящему необходимо, что Александра и вправду переставала её замечать.

Прекращая держать лицо, Саша избавлялась от масок на какое-то время, но после, вновь экипируясь многослойной броней, отказывалась от своих слов, действий и даже от себя — настоящей.

Аня не давила. Никогда. </p>

Аня не выпытывала, в чем Сашины печали измеряются и сколько раз ей нужно сказать, чтобы она не переживала, прежде чем полегчает; Аня знала, что этот хреновый способ никогда не работает.

Аня не задавала глупых вопросов и не давала советов, потому что знала, что с этим справятся люди вокруг.

Аня тянула к Саше руки, лёгкими прикосновениями снимая часть боли — секрет в том, что Аня лучше любого знала, как важно проживать каждое ощущение, без попыток осудить себя за это или эмоцию унять, вгоняя её в ограничения.

Аня делила Сашину боль на двоих и пропускала насквозь, выпуская обратно в мир солнечным светом.

Аня никогда не знала её причин и не стремилась к этому, потому что ещё в раздевалке Саша взяла с неё немой обет: не совать свой нос, куда не следует.

Аня знала, что ей ничего за это не будет, и даже мирилась с данным, но болезненным фактом оставалась Сашина изменчивость.

Как будто Аня была знакома с двумя разными людьми одновременно, и при этом от любой вариации Александры оставалась только в минусе.

Саша никогда не оставляла между ними даже маленькое количество намека на то, что происходящее между ними является чем-то особенным; Саша с радостью пользовалась Аниной переполненной сочувствия социальной батарейкой, но при этом всегда молчала — лишь из одного принципа: чтобы слова потом не были вывернуты против неё.

Саша, 20:38:

«Меня Этери отправляет к тебе, проведать и все дела».

По сути, Александра не врёт, ведь такой диалог между ней и Тутберидзе состоялся накануне, только Этери сказала ей хотя бы позвонить, не до конца уверенная в том, что даже это Александра сделать способна.

Аня услышала уведомление сразу же, но поскольку на Сашины сообщения звуковой сигнал у неё отличался, даже дёргаться в сторону телефона она не стала. Лена, сидящая на диване, в удивлении изогнула бровь.

— Обычно ты сразу же отвечаешь, — отмечает Лена, делая глоток свежесваренного кофе.

— Обычно ты не лезешь, куда я тебя не прошу, — сухо говорит Аня, продвигаясь вглубь кухни.

— Воу, понятно. Это, наверное, твоя невероятная любимая, бросившая при первой же трудности, — Лена хамит в ответ, и Ане становится неприятно от собственного дурного тона.

— Прости. Я не хотела, честно. Меня порядком достало целыми днями тусоваться здесь, да и у тебя занятость на работе сильная, — начинает Аня, со вздохом падая на стул.

— Я могу взять отпуск, если тебе не хватает нашего общения, — предлагает Елена, но Аня лишь качает головой.

— Не стоит меня спасать в ущерб себе. Ты и так много делаешь, что я очень ценю, — Аня чуть улыбается и отпивает сок из стакана, стоящего на столе.

Какое-то время молчание между ними даже кажется напряженным, но Аня быстро отбрасывает куда подальше эту мысль и старательно убеждает себя в том, что это всё из-за непростого периода и несостыковок с Сашей.

Лена берёт в руки её телефон, и Аня смотрит с непониманием, настороженно готовится встать и сделать рывок в сторону подруги, но та лишь с усмешкой отодвигается, заранее разгадав Анин план.

— Пишет, что Тутберидзе сказала тебя навестить, — сообщает Лена, и Аня, переборов себя, делает беспричастный вид.

— И что мне теперь, броситься к ней навстречу? Бегу, сверкая костылями. Удивительно, как она ещё не придумала себе тысячу и одно дело, чтобы избежать подобных обязательств, — фыркает Аня, залпом осушая остатки сока, и ловит себя на мысли, что выпила бы чего-нибудь покрепче.

— Так и запишем, — ехидно говорит Лена, и Аня жалеет, что когда-то сказала ей пароль от своего телефона. Резко поднимаясь с места, она видит, что Лена тоже вскакивает, и потому сдаёт позиции. На костылях она передвигалась со скоростью черепахи, так что догнать Лену ни при каких условиях не было возможным, — Ну-ну, что же ты, я просто передаю ей твои слова, — Лена игриво улыбается, но Ане сейчас не до шуток.

— Я не хочу уподобляться её поведению, Лена. Если меня ранили, не значит, что я хочу бить в ответ. Её жизнь и без меня неплохо накажет. Нужно быть выше этого. И видеть её я тоже не хочу, по крайне мере, сейчас. Ты хоть представляешь себе, как будет выглядеть наш разговор? — Аня театрально прокашливается, делая интонацию ближе к Сашиной, — Привет, Аня, ну что, ты ещё не развалилась? Очень жаль. А у меня новая топовая партнёрша, если тебе интересно, но даже если и нет, тебе всё равно некуда деться, потому что быстро уйти ты не можешь, — возвращаясь к своей интонации, Аня косится на Лену, и та уже почти откровенно смеётся, — Привет, Саша. Нет, не развалилась, и мне, конечно, очень интересно как ты поживаешь без меня, и я очень рада слышать, что всё отлично, — Лена смеётся, что-то пишет, и Аня смотрит на неё так жалобно, что Лене вдруг становится совестно.

— Ладно тебе фантазировать, будет хорошо, если она доедет. Машины то у неё сейчас нет, — с лёгкой улыбкой произносит Лена, откладывая Анин телефон в сторону, — Чем хочешь заняться?

— Пересмотрим мультфильмы про Шрека? — используя глаза кота из упомянутого мультика, Аня самодовольно улыбается; Лена никогда не может ей отказать.

Аня, 21:22:

«Ок, только у меня новый адрес. Прикрепила геопозицию».

Лена слишком переживает за Анины чувства, и знает, что этот разговор ей необходим.

Аня, несмотря на обиду, засевшую где-то под ложечкой — там, где рёбра обрываются, образуя впадину — хотела услышать извинения. И хоть какие-то оправдания своего поведения, пусть даже очень нелепые.

Аня не умела остывать спонтанно и резко, и даже негативный оттенок, который превратил красивую цветовую гамму в непонятное месиво, добавив чёрных красок, не перекрывал полностью то светлое чувство, что нашло себе приют в Анином сердце — настолько оно было сильное.

Александра, получив сообщение, выдыхает почти умиротворенно. Александра не знает, что будет говорить и как Аня на это отреагирует, но сейчас это не кажется таким важным и первостепенным.

Александра не знает даже, когда поедет, но надеется, что до этого момента они обе остынут и смогут действительно поговорить; с учётом того, насколько давно Александра по-настоящему говорила, а не предъявляла претензии, единственное, что оставалось делать — именно надеяться.

У Ани вечер плавно перетекает в ночь и заканчивается сном только от того, что телевизор никто не выключал. Лена уехала чуть раньше, и ощущение тревожности появилось вместе с наступлением одиночества.

Саша впервые за последнюю неделю засыпает спокойно и, наконец, видит кошмар до конца — в последний раз.

«Это всё ты и твоё отсутствие», — гласила надпись на доске. </p>