глава шестая. (2/2)
— Ты невыносимая. Трудная. С тобой невозможно вдохнуть полной грудью, потому что всегда ждёшь удар под рёбра, — Аня уже не кричит, но её голос всё так же категоричен и непреклонен, как и прежде.
Ане хочется, чтобы Саша знала, с каким трудом она засыпает по ночам в надежде на то, что завтра всё будет лучше.
Аня перечисляет дальше, задевая самые глубинные комплексы и заставляя Сашу запрокидывать голову назад на светофорах, чтобы сдержать стоящие в глазах слезы.
Последний раз Саша плакала на второй ступени в Пекине.
— Закрой свой рот, — приказывает Александра, когда Аня расходится настолько, что задевает события, о которых не говорили так смело уже четыре года.
— А что, больно? — Аня знает ответ наверняка; конечно, больно, — Ты не оправдала ожиданий своей страны, теперь делаешь вид пострадавшей и глубоко несчастной, хотя стоило бы отпустить, — Аня язвительно щурит глаза, с превосходством окидывая Сашу взглядом.
Саша — не Александра. Саша маленькая, сломленная и жалкая, у неё ни единого шанса на реабилитацию.
Саша падает криво, не вывозит давления и трещит по швам от прямолинейности газетных заголовков; думала, что хуже не будет никогда, но от Аниных слов хоть иди и вешайся.
— Заткнись сейчас же, — сквозь плотно сжатые челюсти цедит Саша, уже едва удерживая руль. Не отступившая ярость мешается со слезами, как будто Аня виновна в том, что у Саши нет ни олимпийского золота, ни души, ничего.
Саша пустая, потому что привыкла всегда играть чужие роли, никогда не показывая настоящую себя.
— И не подумаю, — равнодушно отвечает Аня, готовя очередную тираду.
— Сволочь, — Саша не может больше слушать. У неё звон в ушах, пелена перед глазами и желание заставить Аню зашить рот прочными нитками, но под рукой ничего подобного не находится, — Если ты сейчас же не замолчишь, клянусь, я сама заткну твой рот, — на деле у Саши нет плана. Нет главной для каждого спортсмена победы. Даже по-настоящему близких людей нет.
У Саши не осталось ничего, и виной тому лишь она сама.
— Да что ты? Так же уверена, что сможешь что-то сделать, как в своей победе на олимпиаде в Пекине? — Аня снова сталкивается глазами с Сашей.
Саше больше всего на свете хотелось побеждать, сейчас — простого человеческого: чтобы Аня замолчала, желательно навсегда.
Саша понимает, что заслужила.
Заслужила все нелестные слова в свой адрес, все пустые взгляды и, что гораздо страшнее — лишённое какой-либо эмоции, абсолютно голое и безразличное Анино лицо.
Саша вспоминает, как Аня тянулась к ней и как умоляла о минимальной отдаче; никогда вслух и постоянно действиями, пресыщенными немой просьбой уделить ей на пару минут больше дозволенного.
Саша почти чувствует, как под пальцами проскальзывают стразы, старательно нашитые на Анино платье. Они угловатые и светящиеся, не дающие полноценно почувствовать неравномерные движения рёбер.
Саша хочет познакомиться с Аней в другой жизни, где была бы возможность с первой встречи показать себя иначе.
Чтобы слышать Анин смех часто-часто, и никогда не уставать от его стеклянной чистоты.
Чтобы ощущать полупрозрачные прикосновения Аниных тонких пальцев, в полумраке вырисовывающих на Сашиной коже кружевные узоры.
Чтобы касаться так, как не может никто другой; не случайно во время тренировки, а нарочно, дразня, довольствуясь томным дыханием и смехом другого рода — заигрывающим, отчасти смущенным и бархатистым от низости садящегося голоса.
Саша разворачивает голову, понимает, что толком уже не слышит ничего связного и видит только, как Аня беспрестанно шевелит губами.
Саша видит, как в Аниных волосах отблесками играет лунный свет, и её взъерошенность кажется естественно красивой.
Саша перемещает руку с руля к Аниному лицу, сталкивается с недоразумением и краем глаза следит за почти пустой трассой.
Саша осторожно убирает пальцами пряди волос за ухо и обводит его кончиками пальцев; задерживается на мочке, играет с сережкой и срывает с Аниных губ полувздох.
Аня больше не говорит, потому что все придуманные оскорбления вылетели из головы.
Аня влюблена, и поэтому стоит Саше проявить малейшую заинтересованность, Аня сможет терпеть ещё тысячу столетий — даже если прощать неправильно и глупо.
Саше вроде не нужно Аню затыкать, но отчего-то появляется ощущение необходимости провести пальцами ниже, по шее; легонько надавить на ямку под челюстью, чтобы почувствовать пульс.
А потом наклониться и поцеловать. Не замирая перед губами и не дожидаясь разрешения.
Этот поцелуй был поначалу неспешный и осторожный, словно Саша и Аня пробовали свои ощущения на вкус.
Саша думала, что чудесно справляется с дорогой, но скорость все-таки сбавляет, выезжая на лесное шоссе по пути к Аниному дому.
Аня не открывала глаз, наслаждаясь чувственностью момента, а Саша не могла их закрыть. Продолжая одной рукой вести машину, Саша углубляла поцелуй, вслушиваясь в причмокивающие звуки и в свои ощущения.
Аня не вслушивалась ни во что.
Ане некуда было деть руки, и поэтому Аня сжимала их в кулаки, ногтями оставляя алые следы на ладонях в виде полумесяцев.
Аня чувствовала только Сашу.
Аня не могла сосредоточиться на убегающих мыслях из-за стремительно распространяющихся по её коже мурашек. Аня жадно ловила каждое прикосновение, желая впитать его и чувствовать подкожно.
Саша была гораздо мягче Александры, но при этом умудрялась сохранять умеренность взгляда и абсолютное спокойствие, читавшееся в каждом её движении.
От такой Саши веяло чем-то родным, запредельно близким и чрезвычайно желанным.
Аня робела от уверенности, с которой Сашины пальцы очерчивали её подбородок, тянулась ближе и искренне хотела отдать всё, что имела — до малейших квантовых частиц.
Саша целовала с напором, требовательно, безотказно — ни в коем случае не давая возможности отстраниться, заставляя забыть о существовании всего мира.
Аня поддавалась; Аня юлила, когда нарочно отклонялась дальше, чтобы вынудить Сашу сжимать её и старательно тянуть на себя свободной рукой.
Саша думает, что держит полный контроль над ситуацией, но из иллюзорного ощущения власти её вырывает громкий сигнал автомобильного гудка.
Саша вздрагивает, понимая, что летит по встречке, и судорожно заворачивает руль в попытке уладить вышедшее недоразумение. Сердце берёт разгон, кровь приливает к голове и стучит в висках, а хваленая реакция в момент необходимости даёт сбой.
Саша рычит, пытаясь пересилить по громкости звук отказывающего мотора. Саша руками ударяет по рулю, который отказывается слушаться и вести машину в нужную сторону.
Саша боится — за себя и даже немного за Аню, но её страх только ухудшает положение. Он выбивает воздух из лёгких не хуже Аниных губ, лишает дара речи и способности здраво мыслить.
Аня молчит, предчувствуя, что добром дело явно не кончится. Аня боязливо отворачивается от окна, слыша визг тормозов, и закрывает руками голову, словно это чем-то может помочь.
Ане хочется обратно на награждение, где каждый на трибунах ликовал и был искренне рад их победе. Отчасти Ане хочется вернуться на парковку, но даже если бы у неё была такая возможность, Аня раз за разом решилась отдать предпочтение Сашиной ветрености, нежели Лениной размеренности.
Аня думает, что мама расстроится, если она вовремя не вернётся после этапа. Папа наверняка станет её успокаивать, но и сам затаит в душе нехорошие подозрения.
Ане кажется странной сама идея о том, что её так просто может не стать.
В голове всплывает так много картинок, связанных с хорошими и плохими днями; ощущение времени расплывчато, секунды растягиваются в часы и играют с восприимчивым человеческим сознанием.
Вспышка боли. Яркая, ослепляющая и совершенно безумная, нечеловеческая.
Аня видит перед собой только огромное светлое пятно и слышит чей-то голос будто сквозь толщу воды.
Аня вспоминает, как не слушала маму, говорящую о том, что нужно пристегивать ремень, даже если он душит и мешает; сейчас не спас, даже наоборот — впился в нежную кожу на шее и рассёк ее, оставив уродливый след.
Аня пытается дышать размеренно, изображать на лице спокойствие, но не знает, выходит ли совладать с нечеловеческими муками.
Ане очень хочется передать сестре подзатыльник за проспоренную ставку, а ещё маме и папе только два слова — не переживайте.
Аня слишком много вещей подвергает переосмыслению за столь короткий промежуток времени. Ане кажется, что все вокруг расплывается, а на грудь что-то давит; дышать становится сложно.
Аня плачет, но не чувствует, как слезы бегут влажными дорожками по её щекам.
Должно быть, это состояние болевого шока подействовало на её психику как-то иначе, но Аня перестала в целом что-либо чувствовать; только пустоту, дарующую облегчение и словно надувающую её изнутри, как воздушный шар.
В какой-то момент Аня перестаёт слышать голос вовсе, а бледное пятно, расплывшееся перед глазами, тускнеет, приобретая глубокий чёрный оттенок.
Темнота. </p>
и если звезды когда-то погаснут,
я останусь твоим ярким светом.
ведь ты, как звезда — прекрасна,
только коротко живёшь; лишь до рассвета.
и если солнце когда-то померкнет,
я тепло тебе руками подарю.
а вечность будет отчаянно свергнута
на радость промерзлому ноябрю.
и если ты одна останешься когда-нибудь,
не сыщешь помощи днем с огнем,
ты заглядывай ко мне передохнуть,
и узнай значенье слова «дом». </p>