глава пятая. (2/2)
А от Саши счастье переполняет тело до краёв, делает его таким лёгким, что никакие прыжки не вызывают и малейших затруднений.
От Саши глупая улыбка растекается по губам, обосновываясь окончательно и вполне комфортное ощущение.
От Саши хочется бежать только для того, чтобы снова вернуться обратно, в раскрытые руки, и не побояться довериться, потому что точно не уронит.
Но Саши нет. Не сейчас и никогда, ни для Ани и ни для кого. </p>
— С кем ты была? — против воли Александры, слова сами срываются с её губ, нарушая обет молчания. Она не хотела сдаваться первой.
— М? — Аня прекрасно понимает, о чем идёт речь, но не верит тому, что Александру это и впрямь заинтересовало. Перед раскаткой они стоят вдвоем возле выхода, и это было самым удачным местом для подобного разговора. Остальные кишели фанатами, не унимающимися даже на долю секунды. Их восторженные крики доносились и до сюда, хотя звукоизоляция была отличной.
— В раздевалке, — нетерпеливо уточняет Александра, переступая с ноги на ногу то ли для разогрева, то ли от накатившей из ниоткуда нервозности. Ревности.
— А, — Аня старается сделать вид, словно они не ссорились, и пока получается удачно. За последнюю неделю этот диалог можно назвать самым конструктивным, — Это моя бывшая партнёрша и хорошая подруга, Лена, — у Александры от злости краснеют уши, но при софитном освещении этот дефект сглаживается, не выдавая хозяйку.
— А, — словно отражая Аню, отвечает Александра, — Вы выглядели, как пара, — сама не зная к чему, отмечает Александра, вгоняя Аню в краску.
— Даже так, — Аня, решившая подлить масла в огонь чужой импульсивности, ведет головой по кругу, разминая шею, — Значит, нам стоит быть предусмотрительней.
— В смысле? — на радужке зелёных глаз однозначно сверкает знакомое чувство: Саша в недоумении, и явно ревнует, как бы этого не отрицала.
— Да так, не бери в голову, мелочи, — Аня, ускользая от дальнейших вопросов на лёд, чувствует ликование. Александра чувствует только бесконечную ярость.
— Что всё это значит? — вылавливая Аню и прижимая её спиной к себе, Александра делает вид, что готовится к выбросу; публика замирает в напряжении, — Ты точно недоговариваешь, и мне это не по душе, — обжигая горячим шёпотом ухо, Александра распускает под кожей Ани мурашки, доводящие до судороги; не давая ответить, грубо выбрасывает. Аня почти теряет равновесие, смазывая приземление и лишая ребро чёткости.
До выступления они больше не перекинулись ни единым словом.
Первой, как обычно, шла короткая программа. Аня была более собранной и готовой, чем Александра, в голову которой лезли стабильно нехорошие мысли, касающиеся теперь Елены и честности её слов.
Но с первыми нотами Александра взяла себя в руки — это получилось легче ожидаемого.
Движимая желанием мести и своим полным превосходством, Александра уничтожает Аню взглядом и резкими прикосновениями тонких пальцев, больно впивающихся в тело.
Четкие приземления и одна незначительная помарка в синхронности на вращении, которая полностью компенсируется сложностью остального контента совершенно не ладятся с подвешенным состоянием Ани и пограничными скачками настроения Александры.
Аня напугана больше, чем на любой из репетиций, бежит быстрее, чем позволяют ноги, но, к собственному удивлению, не валит ни единого элемента, пусть в спешке теряет ритмичность и умение держать лицо, на котором отображается истинный, совершенно животный страх.
Александра не пытается усмирить свой гнев; Александра знает, что в рамках этой ничтожно маленькой ледяной коробки он совершенно праведный, и она имеет на него право.
Аня теряет ощущение времени и пространства, ей постоянно кажется, что вот-вот она со всей силы ударится о бортик или плашмя грохнется на лёд — в общем и целом, получит такую травму, после которой её кости вряд ли удастся собрать.
Александра хватает тонкие запястья, кружит Аню и даже сквозь кричащую музыку слышит скрежет хрупких костей. Аню, не принадлежащую только ей, хочется растереть в порошок, не оставив от неё ничего, кроме снежной пыли, рассыпающейся по льду.
С трибун не доносится ни одного звука; никто не подозревает, что это не просто умопомрачительная актёрская игра, а совершенно настоящая борьба за выживание — и у Ани шансов выбраться почти не остаётся, потому что смертельный приговор она подписала себе сама.
Аня ловит губами воздух так жадно, словно от каждого вдоха в её судьбе что-то изменится в лучшую сторону.</p>
Аня отчаянно цепляется руками за пустоту, зная прекрасно, что удержать её некому. </p>
Аня тонет, и звуки вокруг кажутся такими смазанными, будто она и впрямь под водой.</p>
Лед под коньками расходится, и Аня бесконечно долго падает в пропасть, двигаясь не за счёт полного контроля, а за счёт мышечной памяти.
Очнуться удаётся к концу проката, но сбежать от душащих рук Александры — никогда.
Зал надрывается от криков, аплодисменты раздаются из каждого закутка трибун. Правда, они не знают, что у главной актрисы ломается голос, а в глазах блестят слезы.
Александра не видит этого, потому что Аня поклон делает быстро и сжато, убегая со льда в уборную. Елена следует в ту же сторону, смерив перед этим Александру столь сочувствующим взглядом, что стало не по себе.
Александра уверена, что ей не стоит соболезновать — всё вышло более, чем хорошо, и вышло убить двух зайцев одним выстрелом; выдать чистый прокат и выбить Аню из колеи.
Александре Анино поведение кажется детским, но Александра забывает о том, что Ане ещё нет восемнадцати и она вряд ли заслуживает подобного к себе отношения.
— Аня, открой сейчас же, — требовательно долбя в дверь кабинки ногой, рычит Елена. Её встречает молчание; оно пугает ещё больше, чем возможное наличие всхлипываний, потому что наблюдать через стену происходящее Лена не умела.
— Аня, — Елена не оставляет попыток ни через десять повторов, ни через двадцать; её терпению можно позавидовать, и вряд ли кто-либо мог не оказаться под его воздействием.
Кроме Ани.
Ани, у которой в голове кипишь и кромешная мгла, муть такая, что свет не пробьёт насквозь, даже если Солнце приблизится к Земле.
Ани, которая после падений — моральных и физических — молчит вместо того, чтобы рассказать, где и как болит, даже если боль нестерпима, несоразмерна её стекольной хрупкости.
Ани, которая через пару минут выйдет улыбающейся, как ни в чем не бывало, и отправиться играть с Александрой в любовь.
Потому что здесь Аня явный лидер без необходимости в признании.
Они возвращаются на лёд лишь через пару часов, чтобы откатать произвольную, и у Александры на лице никаких эмоций, а Аня отыгрывает так, словно на сцене в последний раз.
Аня нежна; она касается с привычной мягкостью, и Александре кажется, что в её плане проявления безразличия к Ане появляются правки.
Аня нерасторопна и осторожна, в отличие о Александры, и обращается с ней гораздо бережливей, чем стоило бы.
Анины руки ледяные, и в конце после проката они стоят, соприкоснувшись лбами. Александра перехватывает её ладони в свои, растирает и не отпускает даже для поклона.
— Я погорячилась, — говорит Александра в зоне кисс энд край, пытаясь приобнять Аню за плечо. Аня вздрагивает, и Александра ужасается; её прикосновения вызывают ту же реакцию, что и стрессовые факторы.
— Это извинения? — интересуется Аня, едва шевеля губами. Аня машет камерам и улыбается, ожидая результатов и заранее уверяя себя в неизбежности триумфа.
— Я не извиняюсь, — говорит Александра, повторяя действия Ани без особого энтузиазма.
Баллы, что не было удивительно, оказались наивысшими, но ни Александра, ни Аня не смогли в должной степени этому порадоваться.
Александра от излишней скованности, железной выдержки и нежелания давать кому-либо знать, что собой она восхищается больше всего на свете.
Аня — просто вдохнуть не может полной грудью, теряется в спышках камер и вопросах интервьюеров, всё ещё сохраняет бдительность, потому что выступающие после них пары вполне конкурентоспособны.
Вопреки опасениям Ани, позиции рейтинга не меняются, и на пьедестале они с Александрой делят на двоих кубок и, возможно, нечто более важное, не осязаемое и недоступное глазу.
— Стойте, — после награждения на парковке Аню и Лену останавливает знакомый голос.
Аня впивается в Ленину руку, прячется сзади, словно готовясь к отступлению. Видеть Александру и чувствовать на себе её руки, желающие только причинить боль, совершенно не хочется.
— Чего тебе, Саш? — Елена приобнимает Аню за плечо, возвращая близость их тел.
Александра хочет сломать руку, лежащую на Анином плече.
— Аня поедет со мной, я должна отвезти её домой. Мне писала её мама, — Александра врёт и не краснеет, и Лена, зная её, как облупленную, идёт на блеф.
— Как неожиданно вышло, что и мне она написала, — изгибая губы в коварной ухмылке, Елена застаёт Александру врасплох.
— Ей будет лучше со мной, — не отступая от своей идеи, Александра шагает вперёд, вызывая ответное движение своих собеседниц в обратную сторону.
— Может, ей самой стоит решить? Все-таки, ей не три или пять, — возражает Лена, не давая Александие приблизиться.
Аня толком не слушала; точнее — не слышала. Её решение, принятое довольно быстро, было сделано не в ту сторону, в которую стоило бы ожидать. Между игрой с огнём, которая стоит свеч, и бренным влечением собственного существа, Аня выбирает рыжую копну волос и прилагающуюся к ней Александру.
— Хорошая девочка, — в одобрительном жесте проводя пальцем по чужим волосам, Александра щёлкает что-то на ключах, и дверь может открыться.
Аня чувствует себя щенком, извечно ведущимся на одно и то же; она поддаётся дрессуре, выполняет команды, взамен не получает ничего, но при этом продолжает выбирать Сашу.