глава четвёртая. (1/2)

Александра ночью очень плохо спит, обдумывая случившееся и уже выстраивая план, который помог бы ей порезче объяснить, что всё произошедшее в раздевалке было вовсе не тем, чем могло показаться.

Спойлер — получается отвратительно плохо.

Просто слетели тормоза и фарфоровые маски ударились о кафельный холод пола — в такие же красивые, как и до, вряд ли собрать удастся.

Просто кончилась возможность терпеть, и желание почувствовать себя живущей и уязвимой, а не всемогущей и существующей, стало преобладать.

Просто так вышло, что Аня с её нескрываемой непосредственной чистотой сумела подобраться к ней ближе, чем кто-либо другой за последние несколько лет.

Все было так просто, что лёгкость бытия становилась невыносимой, а в каждом слове и жесте искался подвох, потому что с Сашей так не бывало. Не бывало, чтобы раз и навсегда, чтобы настолько честно, что от искренности каждый раз челюсти сводило, стоило лишь попытаться привычно наязвить в ответ.

И это пугало, пугало справедливо и всеобъемлюще, страхом захватывая грудь, выбивая из лёгких сдавленный крик отчаяния, молящий о помощи — разобрать бы всё в голове по полочкам было бы крайне неплохо.

Александре никогда не нравились сопливые мелодрамы, она не верила в любовь с первого взгляда и отрицала до победного в целом её существование.

Саша любила хрустеть яблоками и сжимать тренировочную салфетницу в руках, опустошая её с каждой сентиментальной сценой.

Александре не нравилась банальность сюжетов и клишированные фразы, которые сценаристы словно дублируют на ксероксе, создавая похожие и надоедающие завязки и концовки.

Саша с радостью наблюдала за тем, как в очередной раз люди теряются, сталкиваясь взглядами, влюбляются, женятся и остаются друг у друга навсегда, словно за них это было решено небесами.

Александре <s>не</s> нравилась Аня, потому что она подходила под самые главные и самые распространенные шаблоны — девочка правильная, любимица всех, с кем знакома, спортсменка, активистка, комсомолка и просто красавица.

Саше, спонтанной и ребяческой, было трудно принять решение и утвердить что-то, с чем было согласно её сердце, но отголоски разума просили помедлить.

С Аней с самого начала не получалось так, как со всеми остальными.

Потому что — самая нелюбимая, но так чётко подходящая ей фраза из каждого — Аня была не такой.

Аня смотрела не так, говорила не так, просто существовала не так, словно это было в ней заложено давно, с самого рождения и кем-то свыше.

Александра несколько раз порывается взять в руки телефон, написать тысячу сообщений о том, что всё было неправильно, некрасиво и резко, как удар под дых, добивающий астматика.

Чтобы успокоить взбудораженное сознание, найти тысячу оправданий собственной слабости, проявленной в крайне неуместное время и место, забыть о том, как отзывалось, изнывая, её тело, жаждущее чужих прикосновений.

Чтобы доказать и ей, и себе, что ничего сверхъестественного не случилось, что так поступают те, кому небезразличны чужие...

«Боже, тебе было плевать на неё, а теперь что? Сыграешь свадьбу, заведешь детей и плюнешь на мечту? Да и кто вообще сказал, что ей этого хочется? Издевается. Она просто издевается. Видит, что притягивает, что может управлять, что, черт её подери, выводит из зоны равновесия и дыхание сбивает нечаянными <s>нарочными</s> прикосновениями» — думает Александра, ворочаясь с одного бока на другой.

Когда-нибудь она обязательно уснёт без мыслей об Ане — вовсе не важно, хороших или плохих.

Когда-нибудь к сожалению не значит сегодня.

Аня же думала, что всё наконец пришло в норму. В первый раз за время их совместных тренировок она возвращается домой с Сашей в совершенно хорошем настроении, хоть всю дорогу они провели в молчании. Родители впервые увидели её такой довольной и спокойной, чему были несказанно рады, смущал их только укус на шее.

— Мне кажется, рановато, — тянет мама, когда Аня ушла к себе, — ей до восемнадцати ещё полгода. Мы точно ничего не упустили? И, может, стоило спросить? — в голосе явная тревожность, которую вызывало буквально всё подряд.

— Боже, — мужчина выдыхает, — кажется, я должен быть возмущен, Юль. У нас Яна уже полгода с парнем встречается, и ничего, тебе это как-то фиолетово. А она младше. И как ты себе этот разговор представляешь? Про контрацепцию мы с ней уже говорили, она слишком дорожит катанием, чтобы так глупо из него уйти, — Станислав приводит действительно весомые доводы, но у Юли снова находится что сказать.

— Яниного парня мы знаем, а Аниного нет. Вдруг он наркоман? Или ещё что-нибудь хуже? — продолжает накручивать себя Юлия.

— Успокойся. Придёт время, и она расскажет. Не нагнетай только, паникерша, — и пусть слова звучали не мягко, мужчина склонился к своей супруге и оставил поцелуй на её макушке, — Слышишь? — спросил он, кивая в сторону лестничного прохода. Оттуда раздавалась бьющая по ушам музыка, — Аня слушает рок только в приподнятом настроении. Всё будет хорошо.

И у Ани действительно всё было хорошо. Она кружилась в комнате, обнимая плюшевого медведя, пока не свалилась на кровать, ощущая внутри лёгкость от состоявшегося единения с Сашей.

Рок удачно сменился на Flëur, попадая в такт Аниного настроения. Закрыв глаза, она пропевала строки песни, едва шевеля губами и вслушиваясь в грохот собственного сердца.

Пожалуйста, будь моим, пожалуйста, будь моим смыслом.

Ане хочется, чтобы Саша существовала в ней подкожно, распространялась по телу с течением крови.

Мы одни на целой земле, ты в самом сердце моих картин.

Ане хочется, чтобы Саша осталась, чтобы была рядом и каждый раз отдавала что-то едва ощутимое и полупрозрачное, белой вуалью щекочущее нервные окончания.

И целый мир придуман, целый мир придуманных истин.

Ане вдруг становится тяжело — в груди камнем сжимается ком, пульсирует и приближается к горлу, накатывает на глаза слезливую пелену. Саша не с ней, Саша не выбрала её, с Сашей она даже ни разу не говорила.

Выдуманная картинка рушится быстро, ослепляет огненными всполохами, заставляет сжаться в комочек, чтобы хотя бы немного остановить безудержную дрожь.

— Я нуждаюсь в твоём тепле, — вместе с колонкой выдыхает Аня, чувствуя, как по щеке бежит горячая слеза. На губах остаётся солоноватый привкус, напоминающий о том, что если прикасаться к иллюзии, она рушится, оставляя после лишь робкую горечь.

Оставалось лишь надеяться, что Саша поможет её реставрировать.</p>

На следующий день на тренировке в Хрустальном они не общались — Аня пыталась шутить, завязать разговор, старалась улыбаться и держать лицо, ощущая, как внутри неё обламывается что-то важное.

Александра молчала в машине, молчала на льду и за пределами катка, молчала, когда было смешно и если слышала замечания. Её плотно сжатые губы и рассредоточенный взгляд выдавали нервозность, и если Этери списывала всё на близящееся выступление, то Аня знала, что причина вовсе не так проста.

Правда, Александра перестала её ронять — видимо, единственный плюс, извлеченный из вчерашнего дня.

Но при игре в молчанку Александра умело отделяла рабочий процесс и личные отношения. Катаясь, она отыгрывала нужную эмоцию, добавляла импровизации и вызывала восторг у наблюдающих.

У самой себя лишь отвращение.

Не умеет держать себя в руках, не знает, что теперь делать, и поэтому молчит, громко дышит через нос и вызывает у самой себя мигрень. Аня часто моргает, отъезжает к бортикам и делает вид, что перешнуровывает коньки.

Александра причиняет ей боль и должна радоваться, но из чувств, поглощающих её, остаётся лишь отчаяние и пустота.

Тренировка затягивается, напряжение с каждым часом увеличивается, а над катком молнии летают, выбивающие из колеи. Настенные часы замерли на отметке в восемь часов. Этери тянет кудри, разминает шею и делает выдох.

— Можете отдохнуть. Перекусите сразу, даю вам час, чтобы всё утряслось, потом генеральные прогоны и завтра встречаемся к десяти уже в Ледовом, где будет выступление, закрывающее серию Гран-при, — Аня и Александра кивают, спешно удаляются с катка в раздевалку, играя в догонялки; Александра чувствует себя мышкой, забивающейся в угол при виде кошки.

Аня вздыхает, достаёт из сумки огромный ланчбокс, возмущённо бубнит себе под нос, явно чём-то недовольная — мама, узнав о том, что сегодняшняя тренировка будет ещё более длительной, чем обычно, решила положить ей еды, как роте солдат. У Александры же возникли какие-то проблемы.

Пока Аня сидела и сверлила её взглядом, пережевывая сэндвич с лососем и авокадо, Александра не могла найти в сумке свой перекус. Она точно помнила, что брала его со столешницы, заворачивала в фольгу, клала в холодильник, чтобы наверняка не пропал, и...

Оставила там же.

— Вот же черт, — желудок уже сводило судорогой, потому что завтрак был успешно пропущен. С утра от волнения подташнивало, кусок в горло не лез, а теперь оставалось только жалеть о глупости произошедшего. До ближайшего места, где можно взять что-то действительно хорошее в качестве перекуса, было около получаса езды так что выбора не оставалось — придётся голодать до возвращения домой, потому что столовая, как и предупреждала Тутберидзе, оказалась закрытой.

— Мне мама много положила, хочешь? Я всё равно не доем сама, — Аня кивает на контейнер со второй половиной сэндвича и привлекательную, совершенно манящую красную рыбу, наверняка сделанную в пароварке. И свежие овощи, как будто их только нарезали. Представляя себе, как они сочно хрустят, Александра тяжело вздохнула. Её живот жалобно заурчал — после интенсивных нагрузок было издевательством столь длительное отсутствие еды.

Александра недоверчиво изгибает бровь, но понимает, что силы на исходе, и лучше не ерепениться, а то единственная возможность не отбросить коньки после генеральных прогонов будет упущена. Садится рядом, берёт из контейнера сэндвич, и Ане кажется, что она почти мурлычет, когда начинает трапезу.

— Даже если он отравлен, это чертовски вкусно, — Аня убеждает её в обратном, и оставшееся время они едят молча. Рыбу делят одной вилкой, которой и едят, а овощи берут прямо руками.

Если закрыть глаза, можно представить, что они где-то далеко, на пикнике.

Что нет никого вокруг на многие километры, от городского шума их защищает зелёная стена леса и совершенно точно можно не прятаться, боясь оказаться под прицелами лишних глаз.

Что Саша крепко держит её за руку и не думает лишь о победе, что нет этого катания вовсе, а они просто влюблены и дарят друг другу только тепло.

Аня кладёт свою ладонь на чужую, чуть сжимает ее и поднимает свои глаза; сталкивается с непониманием и агрессией, Александра с опозданием руку отдергивает, отсаживаясь.

— Ты чего? Всё хорошо? Перетрудилась? — резко спрашивает Александра, поджимая губы. Ладонь горела, и отсутствие на ней Аниной руки теперь отзывалось колющей болью в грудной клетке.

— Саш, почему ты так реагируешь? Ничего криминального не произошло ведь, а ты почти в истерике. Я хочу поговорить, ты убегаешь, я хочу выяснить, что не так, ты закрываешься, — Александра не опускает головы. В её глазах мечется нерешительность, тяжесть могильной плитой взваливается на грудь.

Аня ведёт себя гораздо разумнее и взрослее Александры, но что-то подсказывает не верить её глазам, в которых хочется забыться — потерять тревогу, стремление и себя.

Саше слишком много людей делали больно, впиваясь ногтями в сердце, сдавливали его, оставляя кровоточащие раны.

Слишком долгое время Саша пряталась за надёжными стенами замка, чтобы ни один рыцарь не смог подобраться к её ранимой и светлой душе.

Аня не была рыцарем.

Она впорхнула ветреной феей в распахнутое окно, навела беспорядок в комнате, где все испокон веков было разложено по полочкам, и странной манерой пения заполнила каждый уголок мертвенной тишины.

— Ты ничего не знаешь обо мне, хватит пытаться дружить, — отрезала Александра, — И я не разрешала прикасаться и так себя звать, — девушка почти шипит, делая ещё шаг назад, губы поджимает и с подозрением щурит глаза.

— Неужели так сложно объяснить, с чего ты заводишься? — Аня шагает навстречу, сохраняя зрительный контакт, — Я ведь не хочу тебе навредить, Саша. Мы работаем в паре. Почему бы не попытаться быть хоть чуточку более открытой? Я ведь не прошу многого, — во взгляде Александры холод и усмешка, она делает ещё шаг и упирается спиной в шкафчики: дальше некуда.

— Ты жалкая, — начиная оборону от Аниной контратаки, заявляет Александра.

— Что, прости? — Аня даёт ещё шанс, и она вполне сможет сделать вид что пропустила колкость мимо ушей. Александра ненадолго замолкает, словно шокированная подобной реакцией, но за словом в карман не лезет.

— Ты знаешь, что я сказала. Ты жалкая. Ничтожество, понимаешь? — Аня кусает кончик языка, но продолжает улыбаться, отчаянно делая вид, что её совершенно не задевает, — Ты нужна только вместе с кем-то. Только чтобы создать красивую картинку. Всю работу делают за тебя, — Аня шагает назад, теряет устойчивость и терпение, но лишь кивает.

Александра довольна произведённым эффектом и тем, что вновь обрела устойчивое на первый взгляд лидерство в их стычке. Делает шаг на Аню, вновь меняя их ролями.

— Ты никто без меня. Да и в целом, без партнера, — Александра упускает тот факт, что и сама перестала интересовать публику, как одиночница, уже давно. Аня это прекрасно знает, но сегодня она не настроена бить в ответ.

— Достаточно, я тебя поняла, — и снова улыбается, да так широко, что у Александры от ярости покрываются румянцем щеки.