глава вторая. (2/2)

Аня ненастоящая, полупрозрачная, играющая оттенками. Александре кажется, что стоит лишь её отпустить, она растворится в структурах и исчезнет из виду, потерявшись в меланхоличных замыслах создателей.

Аня ладонями скользит по чужой шее, смотрит в паникующую зелень глаз напротив и не может придумать ни одного оправдания. Как бы Александра её ни отталкивала, в сердце навеки останется тот небольшой кусочек, который влюблялся в неё и в фигурное катание всё больше и больше. Только Ане раньше казалось, что эта любовь вовсе не та, от которой бабочки в животе и желание прижаться как можно ближе.

Александра вдумчивая и серьёзная, её взгляд проникает куда-то сквозь и оставляет после себя только опустошение. От такого либо мурашки, либо мгновенная смерть — пуля либо прямо в цель, либо щекочущим войлоком огибает, едва касаясь.

Александра ядовитая, токсичными разводами бензина расплывается в чистой океанической глади чужих глаз, проливая на землю горькие слезы. После истерики успокоение не приходит всегда, но избежать её не выйдет — не в том случае, когда она охватывает полностью, безоговорочно, как руки Александры.

Александра дотошная и терпеливая, в её сердце огромный осадок и неверие в человечество. В спертом воздухе полной грудью не надышишься, даже если очень хочется и не оставляешь попыток.

Ощущая под лезвиями лёд, Аня льнет к чужой груди, пытаясь выявить хоть малейший сбой пульса. Александра размеренно дышит, а сердце её не трепещет вовсе, и Ане вдруг становится так грустно по неизвестной причине.

Когда холодные руки Саши накрывают её плечи, укрывая мягкими объятиями, Ане кажется, что всё наладилось. Отступили и тревоги, и печальные мысли, и ночные кошмары.

Но стоило музыке завершиться, Александра отпрянула от неё, как от огня.

Ане становится зябко. Она сама себя обнимает, растирая ладонями плечи, пытается разместить их в тех местах, где больше всего ощущался холод. Там, где Саша успела обжечь.

— Это совсем другое дело, — хлопает пару раз Этери, чуть поправляя кудри, — Игра на высшем уровне, чтобы на Гран-при было не хуже. Осталось всего несколько тренировок, так что будьте добры выжимать из себя максимум, — бросает Тутберидзе, уходя с арены.

Александра выезжает с катка, оставляя Аню в одиночестве. «Игра», — напоминает себе она, ощущая слабость в ногах. Александра действительно играла, а вот у Ани за те пару недель их совместных тренировок её манера язвить стала чем-то в роде самых долгожданных комплиментов. Потому что Александра заговаривала с ней только в такой манере и только на льду, делая вид, что за его пределами Ани нет.

В раздевалке к приходу Ани уже пусто, но она привыкла, что её никто не ждёт даже для элементарного прощания. Переодеваться нет сил — натягивая джинсы поверх лосин, Аня вымученно смотрит в зеркало. Поправляет взъерошенные волосы, окидывает осуждающим взглядом горящие щеки и отчаянно давит в себе это приятное чувство, возникшее не к тому человеку.

Александра уже почти двадцать минут сидит в машине, но не уезжает с парковки; что-то заставляет её выжидать второе пришествие Иисуса Христа. Рядом с ручником лежат Анины перчатки, которые стоило бы вернуть, но вместо мыслей об этом Александра осторожно пробегает пальцами по полупрозрачной ткани, сминает ее и убирает их в бардачок. Аня выходит из дворца, когда мотор в машине уже рычит.

Александра впервые видит её с распущенными волосами; они красивым каскадом спадают вниз, цепляют взгляд и отказываются отпускать.

Аня не знает, что за ней наблюдают, и Александра впервые видит её настолько измученной и поникшей, но лишь на пару секунд, когда она забывает о необходимости держать лицо.

«Тебе стоило бы быть с ней мягче», — назойливо настаивает Саша, не переносящая насилия в любом виде.

«Она сильная, сильнее тебя, и это не твоё дело», — вторит Александра, эхом разбиваясь о череп. Голова раскалывается.

— Странно, на остановку идет. Неужели забрать не могут, или такси? — рассуждает вслух Александра, выезжая с парковки. Абсолютно безрассудная идея пробирается в голову, но чтобы ей не потакать, девушка резко выжимает педаль и разворачивается в противоположную сторону, — Вот ещё водителем я не нанималась, — выезжая на трассу, думает Александра.

Аня вздрагивает, слыша рёв мотора, чуть пожимает плечами и провожает иномарку с тонированными стёклами взглядом. Нужный автобус попросту отказывается приходить, но на остановке почти нет людей, и поэтому Ане спокойно. Она чувствует, как прохладный воздух пробирается под пуховую куртку, но не пытается укутаться плотнее. Свежесть успокаивает раздражённый мозг, ветер навывает колыбельную, а лавка после тяжёлой тренировки оказывается куда удобнее мягкой кровати. Веки слипаются от тяжести полученных за день эмоций.

Аня оглядывается: она стоит в центре льда, слышит громкие овации и просьбу выполнить что-то на бис. Внутри всё переворачивается от ощущения этой всеобъемлющей поддержки и любви. Ане кажется, что только благодаря ей она готова прыгнуть прыжок в десять оборотов.

С ней на льду стоит Саша. Именно Саша — без огненного рыжего в волосах, с искренней улыбкой и кучей золота на груди. Ане думается, что Саша точно его заслужила. Саша машет рукой, как Аня при первой их встрече, едет ближе и впускает в объятия, заставляя цветочный сад внутри Ани пускать крепкие корни.

— Это всё нам, веришь? — обжигая горячим шёпотом чувствительную кожу, Саша распускает по ней мурашки и немного — руки. Цепляется за талию, кружит в снежном вальсе и на щеке оставляет сухой поцелуй, окончательно выбивая из-под Ани лёд.

Они купаются в обожании и игрушках, летящих с трибун, не успевают уделить внимание каждому из многотысячной толпы, но стараются объять необъятное. Они существуют, и Саша боится выпустить Анину руку из своей.

Саша рассыпается скворцовыми переливами, томной радостью пробегает по кончику языка, застревает в горле комом незабвенного восхищения.

Аня теряется в заданных вопросах, нервно теребит выпавшую прядь волос и лёгкой чарующей улыбкой остаётся на губах.

— Ты мне нравишься. Давно, — признание слетает с губ резко, но при этом так искренне, что у Ани глаза слезятся от нахлынувших эмоций. Ей почти не страшно, потому что Саша всё ещё руку её держит, улыбаясь так искренне и тепло.

— Я знаю, — это не самый плохой вариант, и на данный момент Аню он более, чем устраивает, — Давай прокатимся, раз народ требует? — и Саша знает, что Аня не в силах ей отказать, поэтому занимает позицию на одну из поддержек, расцепляя их ладони.

Аня откатывается на нужное расстояние, ловит с упоением чужую улыбку и собственные губы изгибается в ответной, более неловкой. Почему-то становится тревожно.

Саша открывает руки и заманчиво тянет к себе, заведомо уверенная в успехе. Потому что у неё в волосах путается свет софитов, а глаза отсвечивают переливистыми изумрудными бликами. Ане эта картинка кажется совершенно идеальной и изящной.

Навстречу этому изяществу лететь легко и желанно, будто других вариантов нет, не было и не будет. Уверенные руки подхватывают её тело, подбрасывают вверх, и время замедляется — Аня в доверии закрывает глаза.

Постепенно стихает гул аплодисментов, людские голоса растворяются в тишине, но Аня ещё летит. И это чувство лёгкости в теле, словно неподвластна она ни единому закону логики или физики, накрывает с головой. Её руки раскинуты в стороны, тонкие пальцы натянуты до лёгкого покалывания в кончиках.

Аня открывает глаза и переводит взгляд вниз.

Саши там больше нет. Нет светлых волос, в которых солнце оставляет что-то близкое и родное, нет добрых глаз, нет ослепительной улыбки, нет тех рук, которым можно доверять. Саши нет.

Фантомным близнецом её заменяет Александра.

Рыжие волосы вьются вокруг неё подобно змеям, а руки подняты вверх, будто в сторону Ани. В глазах ни малейшего намёка на былое искреннее отношение — в пряной зелени снисходительность и разорванные клочья тумана, выбивающие воздух ударом в живот.

Вокруг темно и сыро, словно они в каком-то подвале. Рьяная стылость воздуха разрывает лёгкие. Один софит, оставшийся, видимо, по счастливой случайности, истерически моргает и направлен исключительно в их сторону.

Когда свет гаснет, ощущение времени и пространства теряется. Когда вновь моргает, загораясь истлевающей надеждой, Аня отмечает, что расстояние до чужих рук сокращается куда быстрее.

— Саша, — тихой мольбой стекает с губ гораздо сложнее нелепого признания. Аня видит, что лёд изрыт, а глыбы из него торчат невероятно высоко, остреющими пиками выражая свою враждебность.

— Ты ошиблась. Саши тут нет, — руки медленно возвращаются в расслабленное положение, потухшие глаза встречаются с горящими, и Аню снова пробирают мурашки. В этот раз боязливые, болезненные.

— Пожалуйста, — без доли упрёка просит Аня, — Я стану ещё лучше, правда, — горькие слезы отчаяния бегут по её щекам.

Саша бы давно протянула руки, но Александра отходит в сторону.

Аня ускоряется, группируется, ожидая, что её тело вскоре окажется нанизано на одну из ледяных игл, но, не успев испытать боли, резко распахивает глаза.

— Какой милый сон, — с трудом восстанавливая дыхание, тянет девушка. Ощущение было пренеприятнейшее, но даже после подобных снов Аня без раздумий бы прыгала в чужие руки, сколько бы не пришлось падать.

Да, дура.

Да, без инстинкта самосохранения.

Синоним — помешанная.

Часы показывали восемь, а это значило, что последний автобус, который только мог отвезти её домой, отъехал около двадцати минут назад, — Тысяча пропущенных, как я люблю такое, — выдыхает Аня, рассеянно оглядываясь. Мама беспокоилась, это точно. Стоило бы заказать такси. Очередной звонок не даёт этого сделать, и Аня не сбрасывает, чтобы родительница не сошла с ума.

— Алло, — говорит Аня, уже готовая выслушать о забронированном месте в морге, поднятой на уши полиции и больницах, в которых её искали без рук или ног.

— Боже, Аня, я тебя убью, если это ты и ты ещё жива! — пока Аня тихо смеётся, мама отчитывает её, говоря о безалаберности и эгоизме, — Это же надо всех игнорировать, никому ничего не сказать и просто пропасть после тренировки, когда тебя ждали домой! Скажи, вот что, что такого могло произойти, что сподвигло тебя на подобные идиотские решения? — по голосу ясно, что мама вовсе не ругается, а просто явно обеспокоена тем, что чуть не лишилась дочери, которой просто приспичило поспать на остановке.

— Мам, всё в порядке, прости, — спешно останавливает поток чужой речи Аня, — Обещаю, больше такого не повторится, просто так вышло. Я очень устала и сейчас поеду домой, ты не волнуйся только, и все тебе обязательно расскажу, — тяжёлый вздох на другом конце провода мог означать только одно: мама уже придумывает свою дальнейшую речь.

— Конечно, такого больше не будет, потому что я устрою всё так, чтобы ты ездила с тренировок и на них под чьим-то чутким руководством. Тебя совершенно нельзя оставить одну! — Аня смеётся, думая, что мама в который раз просто напереживалась, и от слов к действию вряд ли перейдёт. Мама, слыша её хохот, злится ещё больше, — Ну вот кто знает, какие сейчас люди? Есть же совсем отбитые, Аня. Мы бы никогда себе не простили, случись с тобой что-нибудь, и вообще...

— Мама, мама, — улавливая в чужом голосе слезливые нотки, Аня торопится успокоить надвигающуюся истерику, хотя сама находится в не очень хорошем состоянии, — Прости меня, я правда не хотела вас пугать. Всё супер, честно, не о чем больше переживать. Спокойно. Я скоро буду дома, давай, люблю, — Аня сбрасывает трубку, не давая маме больше травить себе душу, вызывает такси и ждёт его, мыслями возвращаясь к содержанию сна.

После него не было даже капли облегчения, только ворох новых мыслей и невероятное желание перейти в режим самолёта — подальше от жизни, людей и проблем.

Но нельзя было допускать расшатанное состояние, точно не перед первыми важными соревнованиями. Усердно выгоняя из головы плохие мысли, вместе с ними Аня захватывает всё остальные.

«Просто так бывает», — убеждает она себя, залезая в такси.

Но это так значило лишь то, что её эмоциональная батарейка была полностью разряжена.</p>