пролог. (2/2)
— Добрый вечер, Сергей Викторович! — Аня, всегда следующая правилам, на радостях залетает в небольшой кабинет без стука, — Угадайте, куда я завтра еду! — едва ли находя в себе силы спокойно стоять на месте, Аня освещает полумрак крохотного помещения своей искренней улыбкой. Казалось, что сейчас она может генерировать электричество для всей планеты.
— Ох, Анют, тебя наконец пригласили! Я очень рад, — мужчина легонько хлопает свою подопечную по спине, искренне улыбается ей в ответ и ободряюще встряхивает, держа за плечи, — Все уши мне про эту Трусову прожужжала, и что ты в ней нашла, я не понимаю, — Сергей чуть разминает шею, оборачивается к шкафу с документацией, достаёт контракт и ещё пару нужных бумаг, осторожно складывает их в файл, после чего протягивает Ане. Она с шутливой обиженностью дует губы, не одобряя того факта, что тренер не разделяет её мнения.
— Вы просто ничего не понимаете! Саша ведь так прыгает, так катается, — Аня активно машет руками, в которых сжимает свои бумаги. Жестикуляция всегда являлась важной частью проявления её многогранных эмоций. Восхищение Александрой перерастает во всё большую и совершенно не нормальную одержимость с каждым новым стартом.
— Ань, я бы на твоём месте не строил таких высоких ожиданий, чтобы потом сильно не разочаровываться. А прыжковый набор у вас почти одинаковый, так что не понимаю, чему ты удивляешься. В любом случае, удачи тебе завтра и заглядывай почаще, если всё удастся, я буду по тебе скучать, — Аня дарит своему тренеру улыбку; должно быть, последнюю именно как своему руководителю. Он раскрывает руки для объятий, принимает в них свою подопечную, чуть гладит Аню по голове и провожает тоскливым взглядом до двери, — До свидания, Аня.
— До свидания, Сергей Викторович. Спасибо вам за всё, — она машет ладонью совсем по-детски, забирает свои вещи, оставленные на диванчике, а после выходит из кабинета.
Ощущения остаются крайне непонятные. С одной стороны, Аня уходит с целью получить больше возможностей и бесценный опыт, но с другой — она выросла в этих стенах, начала кататься здесь, и именно в этом небольшом ледовом дворце бесконечное количество раз падала, чтобы потом подниматься. Осознание накатывает на неё волной ностальгии. Медленно идя в сторону заказанного такси, Аня едва ли стремилась сдержать воспоминания, сочащиеся из самых дальних уголков сознания. Правда, она даёт им полную волю только после того, как захлопывается дверь машины, отрезая её от окружающего мира.
Ане пять, и мама присутствует почти на каждой тренировке незримой тенью. Она тихо хлопает с трибун, и эта поддержка ощущается гораздо лучше, чем гремящий гул аплодисментов тысяч фанатов. Подкармливает в перерывах между тренировками, балует чем-то сладким втихаря от тренера и хвалит за каждый удачный перекидной. Руки у мамы тёплые-тëплые, а поцелуи однозначно волшебные, потому что любые ссадины и синяки залечиваются с их помощью невероятно быстро.
Ане восемь, и с тройных падать оказывается очень больно и немного холодно, потому что налипшая снежная крошка морозит даже сквозь тонкую ткань тренировочной формы. Мама на тренировках появляется реже, но никогда не пропускает даже самые маленькие соревнования — становится бессменным талисманом, приносящим удачу. Аня приходит домой к ней со слезливыми рассказами о том, что аксель всё ещё прыгается только через раз, находит нужную поддержку в мягких объятиях и ласковой улыбке.
Ане десять, и получать первые места на соревнованиях неожиданно приятно; это чувство головокружительной теплотой разливается в груди, заставляет бабочек в животе трепетать и даёт незнакомое раньше ощущение всемогущества. У неё даже появилась специальная стойка для медалей и кубков, а когда папа с гордостью рассказывал о её достижениях за семейным ужином, она почти не смущается, потому что знает, что заслужила похвалу.
Ане тринадцать, она первый раз видит Александру Трусову вживую и впечатляется так, что в течение следующей недели её комната превращается в своеобразный алтарь. Стены вплотную увешаны яркими плакатами, обои перекроены вырезками из интервью, а родители только руками за голову хватаются и вздыхают тяжело, в надежде, что Аня перерастёт. Это ведь, должно быть, переходный возраст, просто кумир у Ани появился не из фильма, а исходя из своих интересов.
Ане шестнадцать, и не успела она перейти во взрослый спорт, как она сменила одиночное катание на парное. Папа, крайне строгий в отношении мальчиков, одобрил только женское — Аня сразу же заявила, что обязательно встанет в пару с Александрой Трусовой. Мама по-доброму посмеялась, видя, что рейтинги вряд ли позволят подобному случиться, а папа ободряюще похлопал по плечу и сказал, что всё обязательно получится, если много работать.
Аня действительно много работала с того момента, когда услышала эти важные слова. Первой и единственной её партнёршей была очень хорошая девушка, с которой она прокаталась всё время до сегодняшнего дня. Вообще, их совместное катание закончилось чуть раньше, потому что Лена, так звали Анину партнёршу, закончила свою спортивную карьеру. Ей было уже почти двадцать восемь, но прощаться совсем не хотелось. Ровно до тех пор, пока Аня не узнала, с кем она может попробовать продолжить кататься.
Московские пробки уже почти привычны. Аня видит за окном размазанные блики света с высоких фонарных столбов, мерцающие вдоль шоссе рваными промежутками. Сквозь тонированные стекла хорошо просматриваются только яркие огоньки, и наблюдение за ними через пару минут становится совершенно не интересным. Аня закрывает глаза и почти сразу проваливается в сон, устав, должно быть, от переизбытка эмоций.
Александра, чувствуя себя усталой сильнее обычного, тоже едет домой после долгого тренировочного дня, но она сама за рулём, в отличие от Ани. Сдать на права было одним из самых хороших решений, потому что независимость в любых её проявлениях дарила чувство успокоения. Слушая какую-то ненавязчивую музыку, едва различимо играющую из колонок, чтобы не усиливать мигрень, Александра перестукивала пальцами по рулю ей в такт. Мысли о новой партнёрше все-таки вернулись, и в пробке раздражать начали с утроенной силой. Старательно их игнорируя, Александра делает звук громче, переключает на что-то более грубое и почти глохнет от бьющих по ушам звуков. Но это помогает, потому что собственные мысли становится неслышно.
По приезде в квартиру Александру звонким перекликающиеся лаем встречают любимые собаки, и в их присутствии всё остальное забывается, потому что в заботе о питомцах трудно думать о чём-то еще. Тревога только одна — не забыть никого. Нужно всех их покормить и, возможно, выгулять, но это уже по состоянию и силам. Вымотанная Саша сегодня не хотела совершенно ничего, кроме долгого сна, в котором можно будет найти временное успокоение.
Александра выходит после долгого душа почти обессиленная, едва волочит ночи. Мышцы, не восстановившиеся даже после растяжки, болели и требовали заслуженный отдых. Кровать встретила её облегчающей прохладой и абсолютной мягкостью подушки, глаза невольно сомкнулись, стоило лишь удобно устроиться, и почти мгновенно девушка погрузилась в царство Морфея. Сон её был спокойный, крепкий и лишённый каких-то видений; именно благодаря этому целебно притупляющий боль.
Аню разбудил водитель. Она, хлопая глазами, не до конца понимала, что вообще произошло. Оплатив проезд, Аня выползла из салона и почти сразу же оказалась дома. Он встретил её привычным светом, шумом телевизора и приятным запахом из кухни.
— Анечка, — мама выходит из кухни, вытирает о полотенце руки и закидывает его на плечо, — Ты сегодня рано, всё в порядке? Сейчас будем ужинать, хорошо? Я приготовила твой любимый бульон, — лёгкая улыбка дёргает уголки губ вверх, а у Ани глаза хитрые-хитрые, почти полностью проснувшиеся, — Чего ты? — непонимание смешивается в её глазах с прямым вопросом. Папа, заинтересовавшийся происходящим, вышел к ним в коридор.
— Я буду тренироваться с Сашей! — пищит от восторга Аня, с разлёта прыгая на отца. Он улыбается, едва успевая её поймать, а мама стоит в полном шоке, — А помнишь, ты смеялась, помнишь? Я помню! И знала, знала, что смогу, — болтая ногами, Аня крепко обнимает папу. Тот целует её в макушку.
— Я в тебе никогда не сомневался, малая, — одобряюще треплет по голове, с лёгким смехом продолжая, — Ты только на неё так не прыгни без необходимости, не думаю, что она поймёт, — Аня широко улыбается, указывает папе в сторону кухни и там все-таки с него слезает. Мама стабильно хлопает глазами не осознавая до конца полученную информацию.
— Но как? И когда? Что со стоимостью? Ты не шутишь? — медленно усваивая сказанное дочерью, она не так радуется, как отец, потому что в её обязанности кроме поддержки входило ещё и реалистичное оценивание перспектив, — А если не выйдет? Что будет тогда? Мы ведь столько вкладываем, ты и сама знаешь, милая. Тебе придётся очень хорошо постараться, чтобы остаться, твоя Трусова, должно быть, крайне избирательна и придирчива, — Аня, садясь за стол, чуть задумывается, но вовсе не мрачнеет. Накалывая на вилку горошек, она отводит глаза от мамы, но уже готовит ей достойный ответ; это можно понять по её сосредоточенному виду.
— Во-первых, спокойно. Она ведь тоже человек, и, как вы меня учили, всегда можно договориться, — делая важный вид, Аня тщательно пережевывает горошек перед тем, как продолжить свою пламенную речь, — Во-вторых, у меня завтра будет тренировка, в результате которой будет ясно, сможем ли мы работать вместе, — разрезая куриную грудку, Аня расчётливо объясняет свой план, — В-третьих, Сергей Викторович от меня не отказывался, и, в случае необходимости, я вернусь к нему, так что все риски предусмотрены, а любые варианты просчитаны. Не переживай, ма, и приятного аппетита! — ободряюще говорит Аня, приступая к поглощению пищи.
Ужин проходит за спокойными семейными беседами; Анина младшая сестра ела раньше, поэтому сейчас не составляла компанию сидящим за столом. Она не очень любила извечные обсуждения спорта, и поэтому предпочитала тихие приёмы пищи в обществе самой себя.
— Спасибо, — Аня забирает пустую тарелку, осторожно ставит её в посудомойку и устало зевает. Собирая оставшуюся посуду, отправляет её туда же, — Я пойду спать, хорошего вечера! — и скрывается в глубине дома, чтобы никто не смог её побеспокоить. Родители вдогонку желают ей доброй ночи, напоминают о необходимости почистить зубы, и что-то ещё говорят, но Аня уже не слышит, точнее, не слушает. Вечером перед важным событием она всегда посвящала достаточное количество времени наведению порядка в голове и восстановлению душевного равновесия. Подъем предстоял ранний, а день однозначно обещал быть долгим, поэтому нужно было хорошо отдохнуть.
— Она ведь так расстроится, если не получится. Я очень переживаю, — говорит мама Ани, стоило лишь двери в её комнату захлопнуться где-то на втором этаже. Муж успокавающе проводит ладонью по её спине, ласково в висок целует.
— Почему ты так уверена, что не получится, Юль? Да даже если и так, неужели так сложно сказать ей, что всё будет в порядке? Она очень старается и всегда добивается своего, нам ли этого не знать, — с присущей ему рассудительностью отвечает Анин отец, — Не стоит переживать. Мы вырастили из неё умную девушку, и я более чем уверен в её способностях. Тебе бы тоже не помешало это, дорогая. Пойдём отдыхать.
Аня действительно была такой. Ради цели она готова была на многие жертвы, в том числе и собственной нервной системой. Особого таланта у неё не было с самого начала — Аня всегда об этом знала, но шла к своим целям настойчиво с помощью любопытства, навязчивости и упорной борьбы со своими же слабостями.
Ночь быстро опускалась на город, захватывая здания своими чёрными лапами. Холодная свежесть собиралась в мириады звёзд, укутанных в туманную дымку рыхлых облаков. Луна, большая, одинокая и беспристрастная, ползла в небесной темноте, разбрасывая по непроглядной мути. На улице зябко и стыло, но под тёплым одеялом совершенно не холодно.
Робкими перекличками тревожили друг друга не спящие отчего-то птицы; их сиплые голоса были слышны далеко и долго, своей протяжной тоской они терзали стоячий воздух.
Восходящее солнце нехотя просыпалось после своего сна; долго боролось с всеобъемлющим мраком, фривольно раскинувшимся по темноте звёздной поверхности неба. Оно медленно-медленно растеклось рыжими пятнами, алело, кроваво-красным оттенком заполняя вокруг себя всё пространство.
В иссиня-черном, густом и тяжёлом, почти физически осязаемом мраке появлялись сначала робкие бледно-жёлтые, а позже и уверенные голубоватые проплешины, отливающие свободой. Птичьи пения со временем только усилились, трелями разливаясь в утренней свежести, они радовали слух бодрствующих людей, при этом раздражая отдыхающих.
Наступил рассвет.