пролог. (1/2)

Парное женское катание, казавшееся ещё пару лет назад несусветной глупостью, приобретало теперь всё большую популярность; укоренившись, как олимпийский вид спорта, оно разрасталось масштабно и быстро, охватывая соревнования всех уровней и ещё лучше цепляя сердца зрителей. Эти прожитые на льду истории о силе, о дружбе, о борьбе, ревности и даже любви выглядели в разы привлекательнее, когда их представляли девушки. Этери Тутберидзе стабильно оставалась ведущим тренером в стране и охотно бралась за все направления фигурного катания, улучшая их и усложняя набор элементов — в приоритете по-прежнему оставались рабочие люди, готовые поставить на кон всё, чтобы добиться успеха. Пластилин, который только разогревать в ладонях и лепить. В её штабе всё так же работало много человек; кто-то приходил, кто-то уходил, иногда даже возвращались, но двое — Глейхенгауз и Дудаков — преданно или выгодно закрепились за женские плечи.

Александра Трусова тренировалась у них с зарождения новой тенденции и успела занять лидирующую строчку всех рейтингов даже при том условии, что партнёрш меняла чаще, чем перчатки для выхода на лёд. Александра бесспорно была лучшей; её сила, техничность и сноровка каждый раз приносили золотые медали в копилку. Но, к сожалению, эти качества были ничем, когда вопрос касался её характера. Запутывая каждого в витиеватых саркастичностях, Александра в секунду убивала тяжестью взгляда совершенно обольстительных зеленых глаз, притаптывала ласковой колкостью прямолинейных высказываний. Совершенно точно можно сказать, что если и была у неё душа, в её холоде не суждено выжить даже людям с самым горячим сердцем. Александра замораживала каждого, кто старался приблизиться; не давала ни единого шанса на спасение, досуха выжимала из людей всё живое и трепетное, чтобы набраться сил, оставляя только металлический привкус крови на губах.

Но её катание было попросту бесподобным, и поэтому на всё остальное закрывали глаза. Люди на трибунах не знали, что происходит за его пределами, но их это и не должно касаться. Главное — красивая картинка на выходе, а как она создавалась вполне можно опустить.

— Александра, будьте добры подъехать к бортику, — Глейхенгауз, выкрикивая чужое имя, обращается исключительно на «Вы» и неловко отводит глаза, пока ждёт, чтобы лишний раз не напороться на разъяренность чужого взгляда. Больше всего Александра ненавидела, когда её без уважительного повода отвлекали от тренировок.

— Что случилось? Моё время на льду дорогого стоит, и мастерство не берётся из ниоткуда, так что будьте добры шевелить языком быстрее, — у Александры манера общения довольно грубая, но всё же в рамках приличия, если дело касалось старших, потому что воспитание в спокойной, совершенно либеральной семье в какой-то мере давало о себе знать.

— Этери Георгиевна попросила Вас подойти к ней по поводу новой партнёрши, она нашла ещё один вариант, — Даниил кивает в сторону кабинета и протягивает чехлы тёмного цвета Александре, осторожно продолжая, — Она говорит, что возможность хорошая, но это, думаю, вы и сами обсудите без меня, — принимая чехлы, Александра легко надевает их на лезвия коньков и перескакивает через бортик, не желая наворачивать круг до выхода, а после идти вдоль катка, чтобы оказаться в нужном месте.

— Да неужели, а я думала, что придётся возвращаться в одиночное, — оставляя Глейхенгауза без благодарности и даже малейшего намёка на прощание, девушка удаляется в сторону нужного кабинета. В штабе только Этери удавалось ладить с её всплесками; отчасти из-за того, что они были чем-то похожи. В перипетиях строгости что-то человеческое всегда теряется, но сработаться людям с одинаковыми взглядами куда легче. Приевшиеся, но родные коридоры Хрустального мелькали обилием галдящей малышни в пёстрых тренировочных костюмах, музыкой из хореографических залов и самыми разными воспоминаниями, которых накопилось немало.

Саше восемнадцать, после первой одиночной олимпиады без золота её настигает разочарование во всей жизни и появляется безумное желание сменить не только тренера, но и вид спорта — чтобы никто её больше не видел и не слышал, чтобы никто не знал, как ей досадно было уступить заветную медаль с разницей меньше двух баллов. У неё теперь не так горят глаза, и грусть при каждом упоминании серебра саднящей скорбью выедает борозды на её сердце. Еще год она неумело и довольно небрежно делает вид, словно на ней это недоразумение никак не отразилось, а после переходит в тренерский штаб Тутберидзе, желая, чтобы все забыли о том несчастном серебре две тысячи восемнадцатого года.

Саше девятнадцать, но Саши на самом деле больше нет. Она потерялась в спутанных и словно одолженных комплиментах, миллионах лживых оваций и желании навечно занять лидерскую позицию. Александре девятнадцать, и она работает в зале чуть ли не сутками напролёт в ожидании нужного результата. Александра — не Саша, она оставляет больше, чем просто себя, на льду, и теперь не ломается, потому что золотые медали на её груди гордо отливают металлическим блеском, приятной тяжестью обжигая кожу. Ей приходится менять партнерш не от стервозности, как могло бы показаться хорошо знающим её людям, а от того, что они цели её не понимают и не разделяют стремления к вершинам, считая любое место пьедестала достойным.

Александре двадцать, она языками пламени поджигает масло, которое по льду старательно разливают ей соперники — их гадостные высказывания и зависть служат большей мотивацией, чем можно представить. Её взгляд совсем не горит; сжигает, уничтожая на своём пути всё живое и ненужное. У Александры сил и желания побеждать всё ещё немерено, больше, чем когда-либо, а человека, разделившего бы с ней эту страсть, всё так же нет, как и прежде. Давления и завышенных ожиданий публики никто не выдерживает.

Александре двадцать один, и мерными шагами близится следующая олимпиада — на неё в ответ она уверенными рывками летит, перепрыгивая с одной верхней ступени пьедестала на другую, стремясь исключительно к первому месту. У неё сил столько, что можно лишь молча удивляться, как за эти три года она ещё не перегорела. Потому что Александра — не Саша, и всё обязательно получится, если убивать себя ради цели долгое время.

— Здравствуй, Саша, — Этери чуть дёргает уголки губ вверх, кивая на диван в качестве приглашения. Александре не то, чтобы нужно одобрение, но она ничего не говорит и просто падает на мягкое сиденье, вытягивая гудящие от усталости ноги вперёд, — Идёт третий год нашей совместной деятельности, а ты всё не научишься стучать перед тем, как войти, — нейтральным тоном отмечает Этери, перекладывая бумаги на столе.

— Здравствуйте, — Александра чуть морщит нос, закидывает ногу на ногу и смотрит на Этери, — А вы всё так же не привыкнете к тому, что я не переношу любые сокращения своего имени, — у неё в голосе явно присутствует смиренное раздражение. В этой извечной борьбе и попытках уколоть друг друга посильнее они всегда выходил вничью. Рядом с Этери приходилось держаться в узде, потому что терять её благосклонность было совершено точно нельзя; вместе с исчезновением высококлассного тренера падение в рейтингах обеспечено, — Так что там с партнёршей? — интересуется Александра, желая скорее перейти с выдуманного соревнования к более серьёзным вещам.

— Саша, — специально делая акцент на сокращении, Этери протягивает девушке планшет с видеозаписью выступления, — Это она. В рейтинге легких первая, в общем рейтинге третья, уступает тебе и ещё одной силовой из другого отделения, — Александра берёт планшет, начинает смотреть прокат и чуть ведёт бровью; для её задумчивости это привычный жест. Этери складывает руки в замок, терпеливо ожидая; последнее слово всё равно оставалось за ней, но мнение Александры было необходимо. Зная её практически от и до, Этери могла с абсолютной уверенностью сказать, что если бы решение принималось в одиночку, Саша могла просто не выйти на лёд.

— Неплохо, — через пару минут говорит оценивающе Александра, хотя увиденное её, если честно, удивило. Эта незнакомка определённо приковывала взгляд, что немаловажно, да и техническая составляющая была гораздо лучше, чем у всех предыдущих партнёрш, — Она крайне пластичная, выглядит очень маленькой, это, конечно, хорошо, но сколько ей лет? И как вообще планируется начать работу, когда? До следующего этапа серии Гран-при недалеко, было бы неплохо скататься, потому что на одних выбросах, подкрутках и поддержках далеко не уехать. Это я, конечно, хорошо распланировала, а вдруг она и недели не выдержит? Я ведь далеко не подарок, Вы помните, что моя крайняя партнёрша продержалась меньше месяца. И как зовут её? — у Александры вопросов в голове тысячи и предельная расчетливость, потому что в её привычки не входит бешеная радость хорошим возможностям. Трезво оценивая свою придирчивость, она предпочитала не давать никому лишних надежд.

— Ей семнадцать, отсюда такая гибкость и юркость. Ты видишь, как она горит? — Этери поднимается со своего места и идёт в сторону Саши. Ее тон обволакивающий, убеждающий и не дающий повода сомневаться, но Сашу подобными вещами не проймешь. Усаживаясь рядом, Этери листает галерею, показывая фотографии с других выступлений, — Технический набор — это просто подарок. А артистизм? Посмотри, это её оценки с крайних прокатов, — Александра скользит по строчкам недоверчиво и скептически, но цифры оказываются действительно высоки и отличаются от её собственных совсем немного, — Если вас поставить в пару, равных не будет во всей Европе, если не в мире. С ней я связывалась лично, она согласна и настроена перейти в Хрустальный и начать тренировки хоть с завтрашнего дня. После беседы у меня осталось очень хорошее впечатление, девочка спокойная, рассудительная, прошла проверку на стрессоустойчивость. Я, конечно, не сомневаюсь в твоих способностях, но у меня есть надежда, что Аня, так её зовут, с более крепкиии нервами, чем у твоих предыдущих дам, да и не думаю, что у вас с ней зайдёт...

— Этери Георгиевна, — перебивает Александра, не горя желанием дослушивать, — Скажите честно, Вы просто решили морально убить девчонку? Тут мои ровесницы и дамы постарше загибались, а она с чего-то должна выстоять? — у неё то ли злость, то ли жалость в голосе и извечное непонимание планов Тутберидзе, — Если Вы так хотите отдать кролика на растерзание, то пожалуйста, жду её завтра на утренней тренировке, проинформируете сами, — говорит Александра, поспешно поднимаясь с места, — Я обратно на лёд, у меня ещё целых полчаса, — и исчезает из кабинета, оставляя за собой неприятную горечь недосказанности.

Работа теперь не шла от слова совсем; Александра, обычно умеющая абстрагироваться от насущных проблем, сейчас видела перед собой те мерцающие огоньки в глазах цвета шотландского виски. Единственный тревожащий теперь вопрос — сколько времени потребуется, чтобы они исчезли? Александра никогда не душила намеренно; в её обыденных упреках и требовательности было что-то такое, что добивало совершенно без труда. Среди многих гадостных привычек совершенно точно не было привычки ломать людей, тем более — детей. Томительные изгибы девичьего тела раздражали сознание; ее приземления — чёткие и с характерным звуком — мелькали перед глазами, мешая фокусироваться на картинке. Александра представляет, как она плачет от бессилия после первой же тренировки и убегает без оглядки, бросив коньки и сумку на полу. Как дрожат ее хрупкие плечи, как воздух разрежается от тяжёлых всхлипываний и как смотрят ее потерянные глаза; пусто и совершенно обречённо, словно только что с неё сняли розовые очки.

Александра знала, что именно так и будет, но делать из Ани Анну ей до чёртиков не хотелось.

— Да чтоб тебя! — со всей злостью ударяя об лёд руками после неудавшегося прыжка, словно он в чём-то виноват, Александра поджимает губы, — Какое мне вообще до неё дело? И, тем более, до ее соплей? Её же не заставляли, никто не заставлял. Были до, придут и после, такая же изнеженная девчонка, и не заслуживает она особого внимания, — поднимаясь, успокаивает свой раздражённый мозг девушка. И, кажется, помогает. По крайней мере, удаётся временно выгнать загадочную Аню из своей головы и возобновить тренировку в привычном режиме.

— Этери, — Глейхенгауз, в отличие от Саши, стучаться хорошо умеет, но заходит так же, как и она — вне зависимости от разрешения или запрета, — Ну, что наша звезда? — с лёгкой насмешкой спросил Даниил, кладя на стол главного тренера очередные контракты, нуждающиеся в автографе, — Тебе ничуть не жалко эту девочку? — Этери даже не утруждается на него поднять взгляд, закатывает глаза, просматривая мельком документацию, откладывает её в сторону.

— Ты вообще уверен, что для меня это понятие существует? Саше нужна хорошая партнёрша, нам нужны рейтинги, а с Аней мы заключим контракт на год с продлением, потому что от извечных перемен я схожу с ума. Эти сучки, у которых приходится идти на поводу, лишь бы не ушли, уже стоят у меня поперёк горла. Она согласится, я знаю, — Этери берёт телефон в руки, открывает нужный диалог и начинает набирать сообщение, — В целом, ей тоже выгодно. Ты бы только слышал, с каким рвением она соглашалась на любые мои прихоти. Да и спокойствию её можно позавидовать, человека с такими нервами я ещё не встречала, Дань. Может, она починит нам Сашку? Тогда цены ей не будет, — мужчина неверяще скрещивает под грудью руки. Его скептицизм никогда не давал Этери спокойно проворачивать хоть сколько-нибудь грязные делишки с чистой совестью.

— Плохая идея, на самом деле. И ты сама об этом хорошо знаешь. Мне становится не по себе от того, как просто ты распоряжаешься девочкой, будто она какая-то вещь. Хотя, даже не так, с вещами бережнее обращаются, — Этери откладывает телефон и пожимает плечами, смотря на хореографа с абсолютным безразличием, — Мне от слов Александры бывает некомфортно, ты представь, что с ней будет? — Этери не желает больше слушать, перебивает, отдавая заполненные документы и ладонью отмахивается — своеобразный стоп-сигнал.

— Ты так обо всех печешься, мне аж тошно, святоша, — морщит нос, поднимаясь и с усилием подталкивая мужчину к выходу, — Если тебе будет легче, то я помогу ей привыкнуть к Сашиной манере поведения, не переживай. И попрошу её быть понежнее. Пока, — захлопывая за ним дверь, Этери устало падает на диван, закрывая глаза, — И почему он не может делать всё ради цели? Мне этого не понять.

Аня заканчивает тренировку раньше обычного почти на четверть часа, потому что... На самом деле, в этот раз стоящей причины нет. Обычно очень скрупулёзная в отношении ко времени на льду, сегодня Аня не находила себе места в ожидании ответа от тренерского штаба, в который должна была перейти. Её вовсе не смущал тот факт, что раньше партнёрши менялись у Александры со скоростью света; уверенность в собственных силах была довольно устойчива. У неё была одна цель — лидерство в общем рейтинге пар, а без хорошей силовой партнёрши это совершенно точно невозможно.

Аня медленно, но крайне упорно пробиралась к верхушке почти с нуля. В одиночном катании она достигла хороших успехов, но ввиду отсутствия прогресса решила бросить всё к чертям и попробовать себя в чём-то новом. Роль серого кардинала всегда находила отклик в её сердце; на любых стартах она казалась максимально спокойной и прилежной. В целом, это действительно было так, но её молчание могло попросту убивать. Внешняя хрупкость хорошо оттенялась наличием крепкого стержня, прерывистой пассивной агрессии, умело скрываемой за образом ангела. У Ани никогда не было трудностей, потому что всё ураганы она переживала быстро и практически безболезненно, и каждый — внутри себя. Жизнь и вправду бывает лёгкой, если каждому человеку в ответ на гадости мило улыбаться, сокрушая их желание зацепить за живое.

Аня никогда не показывала, что стоит за любой её улыбкой — искренней, тёплой и невыносимо яркой. Она лучше всех умела обращаться с фарфоровой хрупкостью масок, жонглировала эмоциями на уровне цирковых артистов и совершенно точно не уступала в умении пропускать весь негатив мимо себя. В любом номере, поставленном для показательного выступления или же для важных соревнований, Аня оставляла значимую часть своей души; она переливами играла на струнах арфы, разливала свет вокруг и не давала усомниться в существовании чудес.

В раздевалке тишина, изредка прерываемая лишь назойливым жужжанием лампы, растекается по добротно отделанным стенам. Их белизна мозолит глаз, раздражая роговицу; хочется только бесконечной темноты вокруг. У Ани в руках телефон и нервно дергающаяся нога; кажется, что внутри всё трясется с ещё большей силой. Интернет, как обычно, отказывается ловить, и сообщение грузится чрезвычайно долго, заставляя переживать ещё больше.

— Ну же, давай, пожалуйста, — Аня над этим телефоном вся извелась, доводя себя чуть ли не до состояния изнеможения. Она не так сильно переживала, когда ждала результаты своих экзаменов; школу закончила экстерном, десятый и одиннадцатый класс пройдя меньше, чем за год. С поступлением тоже решила сразу же, выбор пал на один из ведущих вузов, А благодаря спортивным успехам и хорошим баллам зачисление не составило труда.

Этери Т., 14:54:

«Здравствуй, Аня. Надеюсь, ты ещё не передумала или не нашла другой вариант. Переговоры с твоей потенциальной силовой прошли довольно успешно, и мы все ждём тебя на завтрашнюю утреннюю тренировку, возле хрустального нужно быть к семи часам, в крайнем случае — к половине восьмого. При себе имей документы, в случае удачного исхода сразу подпишем контракт. На всякий случай можешь взять что-то перекусить и не забудь всё необходимое для работы на льду. До свидания.»

Аня резво подпрыгивает с лавки и задевает плечом открытый шкафчик. Не реагирует на неприятно ноющее плечо, потому что радостные ощущения блокируют выброс гормонов, отвечающих за восприятие боли. Дверца, жалобно скрипнув, захлопывается, издавая соответствующий грохот, а визг Ани нужно было слышать. Пулей собирая свои вещи, разбросанные по лавке, на скорую руку пихая их в сумку, она вылетает из раздевалки и несётся в сторону кабинета тренера. С ним она уже давно обсудила вопрос этой перспективы, еще в тот вечер, когда по стечению определённых обстоятельств осталась без партнёрши, поэтому теперь оставалось только забрать контракт и завезти букет с огромным количеством прилагающихся благодарностей — как-нибудь потом, если успеется.