черешня (1/2)

июнь выдается дождливый. асфальт прячется под ротой зонтов, под ногами волнуется морем луж, наливается насыщенным темно серым. пыль с него уносит в стоки вместе со следами кроссовок, сапог и ботинок; туда же, кажется, немного сносит — джисона.

не потому что плохо, потому что — куртка потяжелела на плечах от воды.

но он добирается до квартиры и побыстрее юркает в задверное тепло. крошится под ногами свет непотушенной лампы — джемин бы ворчал: ты счета за электричество видел? — но джемина —

здесь нет.

уже две недели как.

все в порядке. джисон — в порядке, потому что джемин вернется; всего пару дней еще, и заявится с деревенским загаром да горой гостинцев в руках. бабушка его вечно наказывает джисона получше кормить, а то одна кожа да кости, джемин даже смеется, мол: она любит тебя больше меня самого.

любила бы так же сильно, узнай, что они не просто соседи-друзья, экономии ради снимающие вместе квартиру, большой вопрос. родители джисона вот — перестали.

пакет продуктов в руках — полупустой, шуршащий одной лапшой да пачкой конфет. джемин бы ворчал.

джисон опускает его на пол в кухне, так и не сбросив с плеч тяжелую куртку. пустота перпендикулярных поверхностей одинокой квартиры напоминает сухие чертежи параллелепипедов в восьмом классе; а себя в ней джисон ощущает — потерявшейся точкой, поставленной случайно соскользнувшей рукой. полупрозрачной клеткой — плиточный пол. джисон опускается на него сам, выдохнув.

он в порядке.

еще всего пара дней.

уезжая, джемин раз десять переспросил, точно ли можно, не хочет ли джисон с ним, знаешь, мне ведь и всего пары дней хватит. но джисон настоял: джемин и так ему всего себя — круглыми сутками, совсем потерялся в чужой жизни, забросив свою. отдохни от меня, отдохни от моих копошащихся в больной, поломанной голове демонов, от кошмаров, от падений да взлетов, болезненных одинаково, отдохни — иначе,

вдруг однажды тебе это все надоест.

и джисон не жалеет. он знает: джемин вернется загорелый, сияющий счастливой улыбкой, посвежевший, точно переродившийся; знает: только — в его отсутствие, так, казалось бы, предсказуемо, вся джисонова темнота, джемином запуганная — начала вновь показывать нос.

робко, достаточно, чтобы джисон задавливал ее сам, но — начала.

все дело в том, что он отвык. бороться, оставаться и быть — в одиночестве. отвык, что его не обнимают, когда он просыпается в холодном поту, отвык, что никто не встает пораньше, чтобы сделать им кофе, от тишины, от этой скудной перпендикулярности. и ему не то чтобы тяжело до неподъемности, ему просто — страшно, когда никто не страхует внизу.

как пересаживаться на двухколесный велосипед: должен уметь, вроде бы, да руль все равно болтает.

джисон думает о том, чтобы закурить, но пачка такая на столешнице недостижимая, что хоть прямо сейчас бросай. он переводит дыхание после уличной гонки с разыгравшейся стихией, все же встает. единственный источник света: так и горящая в коридоре лампа, — а тут стены синевеют уличной смурностью.

щелчек зажигалки отлетает оглушительным эхом. мир сходится в одной точке сигареты, тлеющей в пальцах.

кухня провоняет дымом — но джемин промолчит, потому что знает: так курит джисон только тогда, когда на балкон его не пускает его неподъемность.

скрип ключа собой перекрывает все: от звуков до даже запахов.

— я дома! — тянет джемин, ввалившись в задверность.

джисон выходит к нему. все такой же: в куртке и с сигаретой.