; (2/2)

выходит.

джемин стоит у плиты к джисону спиной, не слышит его, и когда широкие руки опускаются на поясницу, вздрагивает. оборачивается, смотрит неверяще.

— проснулся? — голос взлетает, и джемин смущенно кашляет, но не опускает глаз.

— да, — джисон лбом прикладывается к чужому лбу. ощущает чужое тепло, дыхание на губах, прикрывает глаза и улыбается: — с добрым утром.

джемин несмело поворачивается к нему.

— с добрым, — осторожно берет ладони его лицо.

в джисоне поднимается тихий восторг от того, как реально он чувствует прикосновения, как слышит слова — не из-за стекла, не через полотно, а прямо здесь и сейчас. он слепо тыкается губами в чужие, сухие рваными корочками и дрожащие.

целует джемина, не верящего, застывшего, но постепенно — осознающего.

— все хорошо? — джемин шепчет, не разрывая ленивого соприкосновения.

и это значит куда больше, чем стоило бы. это — про все те утра, когда ему приходилось вытаскивать джисона из плена его огромного, страшного, бушующего в голове. про все ночи, когда джемин просыпался от сдавленных стонов рядом и сам едва не в слезах целовал ему руки, шею, лицо, шепча все на свете, любящее и успокаивающее. это про месяцы, что джисона то тянуло к земле, то выкидывало в оголтелость.

и джисон кивает ему:

— да, — прежде, чем снова поцеловать.