Часть двадцать третья (2/2)
— До хрена и больше, — дочь не стала использовать момент как «минуту славы». И в своем суждении была права, Космос это знал не понаслышке, ведь был в свое время замазан в этом деле по самое не хочу.
— Вы с ума сошли? Мой сын ничем таким не промышлял!
Внутри у Юлианы все похолодело. Желудок завернуло в жгут, как мокрое полотенце и ей стоило больших трудов не осквернить скудным завтраком могилу бывшего парня. Поджилки затряслись и отцу пришлось помогать ей встать на ноги.
Перед Холмогоровыми стояла женщина. Средний рост и возраст, песочное длинное пальто и полуботинки на небольшом каблуке. Круглое бледное лицо, голубые глаза и каштанового цвета волосы, подстриженные под аккуратное каре и немного подкрученные плойкой. Бледные, но немного пухлые щеки женщины тряслись от недовольства, круглые глаза излучали злость и весь ее внешний вид говорил о том, что она, подобно кобре, готова атаковать.
— Анна Валентиновна, здравствуйте, — почти шепотом проговорила Юля.
— Здравствуй, Юлиана, — надменно произнесла она. — Давно не видела тебя, ты очень изменилась.
— Смерть Миши изменила меня, — поправила Холмогорова ее.
Мать Миши недовольно поджала губы и расправила плечи. В руках у нее был букет пестрых искусственных цветов, купленных, скорее всего, у бабулек возле ворот кладбища. Она сжала пластмассовые стебли так, что руки, на которых и так виднелись выпуклые синие вены, стали ещё более жилистыми.
— Это событие изменило нас всех, — после недолгой паузы ответила ей Анна Валентиновна. — Кого-то внутренне, кого-то — только внешне…
Юля потупила взгляд. Ясно дело, к чему вела мать Миши, которая с самого начала была не в восторге от их отношений.
— Зачем вы так? — у Холмогоровой не было сил препираться с Анной Валентиновной.
Отец за спиной хотел было вмешаться, но Юля вытянула руку, преграждая ему путь и тем самым показывая, что не стоит встревать в их беседу.
— Я же любила Мишу, хоть вы и думали иначе.
— Думала и продолжаю так думать, — высокомерный тон женщины не претерпел за все это время никаких изменений. Она была уверена в своей правоте и ни тени сомнения в голосе не проскальзывало. — Ты ж все эти месяцы крутила им, как хотела! Бесилась, что он не в состоянии твои «хотелки» удовлетворить!
— И поэтому вы меня прокляли?
***
Май, 2013 год
Духота после первой майской грозы, пришедшейся на те дни, была так некстати для двух потных, раскрасневшихся гробовщиков, одетых в практически одинаковые мешковатые брюки и темные футболки. Деревья в лесопарке вокруг кладбища напоминали подросших птенцов: еще молодые, но уже уверенные в своих силах, упрямо тянущихся к палящему солнцу, не зная, что оно способно не только оживить, но и убить, едва ему только вздумается прижечь листья чуть сильнее, чем раньше.
Погода стояла почти что благодатная, от того страдания на свежем участке земли, где два угрюмых гробовщика старательно разрывали могилу, куда вскоре собирались опустить светлый гроб, казались чем-то инопланетным. Мир вокруг будто издевался над горем тех людей, что цеплялись за последнюю возможность увидеть тело любимого сына, внука, ученика и… жениха.
Черные одежды собравшихся были похожи на одну большую зияющую дыру, будто произошел какой-то сбой в матрице жизни и открылся портал в неизвестное измерение. Люди постоянно перемещались, но делали они это в одной плоскости: торопились к еще открытому гробу, обитому изнутри светло-синей тканью, дабы успеть в последний раз что-то шепнуть на ухо парню в нем, подержать за омертвевшие ледяные руки, уронить слезу на его пиджак или рубашку под ним.
— Мишенька, такой молодой!.. Господи, да за что же ты так с нами? — громче всех причитала, разумеется, мать. Ее круглое, еще более бледное, чем всегда лицо была обернуто черным ситцевым платком, который был завязаны на шее сзади и так туго, что каштановых кудрей было не видно. Белый лоб женщины был испещрен волнами морщин, голубые глаза казались почти белыми от постоянного плача.
Казалось, Анна Валентиновна Сергеева была близка к тому, чтобы превратится в белую статую ангела, которую некоторые ставили как памятник на могилы близких и родных.
Позади остальных промелькнула маленькая фигурка девушки, которую на похоронах Михаила ждали почти все, кроме его матери. Та с самого начала невзлюбила озорную и взбалмошную «мажорку» Холмогорову, как сама же Анна и называла ее, при том презрительно плюясь этим словом в ее сторону, едва только речь заходила о подруге сына.
Юлиана была непохожа на саму себя. Вместо угольно-черной подводки, густо накрашенных ресниц и кучи побрякушек на ней было узкое черное платье и такого же цвета пиджак. В волосах, которые казались несколько растрепанными, был пластмассовый черный ободок. Ни единого цепочки, ни сережек, ни единого стразика хоть где-то — лишь скромный траур.
И вела она себя не так, как раньше. Не расталкивала никого локтями, не кричала, требуя пропустить ее вперед, к гробу. Юля больше напоминала маленькую ящерицу, которая молчаливо и юрко пробиралась к месту назначения. Когда же она достигла цели, склонилась к гробу и осторожно коснулась своими разгоряченными от волнения пальцами рук Миши, крепко сжимавших христианский крест, над ее ухом истошно завопили:
— Ах ты сволочь такая! Сына моего угробила и теперь еще на его похороны пришла?!
Юля испуганно вскинула голову и недоуменно уставилась на Анну Валентиновну, которую тут же схватили под руки какие-то пожилые и весьма упитанные родственницы: одна — с таким же ситцевым платком, как и у самой Анны, а у другой в красно-рыжих коротких волосах была повязка. Они стали пытаться успокоить бедную мать, но извивалась в их руках, тормозила ногами, создавая вокруг себя неглубокую ямку в земле и продолжала оскорблять девушку почившего сына.
— Из-за тебя мой Мишенька погиб, из-за тебя! — голосила она и лицо ее искривлялось в жуткой гримасе. — Ты и твой папаша во всем виноваты! Мой сын ни в чем не был виноват, он за ваши грехи расплатился!
Дальнейшие слова женщины казались Юлиане откровенным бредом. И она очень надеялась, что остальные присутствующие тоже так подумают. Холмогорова так рано уходить с похорон, да еще и под такой «аккомпанемент». Не хотелось, чтобы все решили, будто Анна Валентиновна права, а она позорно сбегает.
— Будьте вы все прокляты, воротилы! Будь ты проклята, шалава, лично ты!
В этот момент родственникам таки удалось отвести разбитую горем женщину в сторону. Толстушка с красно-рыжими волосами нашла в кармане своего темно-синего платья, больше напоминавшего халат, какие-то таблетки. Она положила руку на плечо Анне и стала что-то объяснять, пока другая женщина, весьма почтенного возраста, с короткими светлыми волосами, выглядывающими из-под платка и больше похожими на солому искала в своей сумке бутылку воды.
Мать Миши под уговорами приняла таблетку. Женщины держали ее за плечи и продолжали говорить. Со стороны выглядело так, будто они ее на что-то уговаривали. Юля жалась к оградке и не смотрела на толпу перед собой, только на гробовщиков, которые, видимо, к этому моменту успели выкопать могилу и теперь смотрели на происходящее с абсолютным безразличием. На их раскрасневшихся лицах читалось только одно: ожидание оплаты.
Тем не менее, девушка не жалела, что сказала родителям не идти с ней на похороны. Мама рвалась вперед, убеждая мужа и дочь, что поддержка им будет необходима.
— Эта Анна Валентиновна относится к Юлиане предвзято. Если пустить ее туда одну, она ее растерзает, как волк овечку!
Сошлись на том, что Юлиана позвонит родителям, если что-то произойдет. И, видимо, наступил такой момент, потому что разбитый, злобный взгляд Анны виделся и ощущался очень остро даже издалека. Он говорил о том, что ей не стоит оставаться на поминки, если Холмогорова хочет сохранить свое достоинство.
***Спустя год с небольшим, глядя в глаза Анны Валентиновны, в которых все еще читалась рана, чуть затянувшаяся, но все еще укутанная в бинты, Юля вдруг осознала, что с мая прошлого года часто видела этот взгляд.
Сама Юлиана так смотрела на всех и на саму себя в зеркало.
— Вот она, твоя любовь неземная к моему сыну. Появилась только на похоронах и сейчас здесь, итого — два раза за год! — с укоризной заявила Анна. — А я сюда чуть ли не каждые выходные мотаюсь, прибираюсь на могиле, с сыном разговариваю. И не так, как ты, обвиняю его в черт знает чем, а о своей жизни рассказываю, плачу, как мне плохо без него!
Казалось, Сергеева вот-вот утонет в собственном плаче или хотя бы тихо всхлипнет, но нет, эта женщина обладала по-настоящему железной выдержкой и стояла, по-прежнему гордо вздернув голову. Весь ее вид говорил о том, что она была уверена в своей правоте, как никогда раньше.
— Ну что, нашла уже себе кого-нибудь? — с ехидством поинтересовалась Анна Валентиновна, чуть прищурив и без того хитрые глаза. — Погоревала, небось, месяцок и снова по койкам?..
— Уважаемая, поаккуратнее со словами! — загрохотал за спиной дочери, которая уже была на грани истерики, Холмогоров.
Он в один свой широкий шаг преодолел расстояние от могилы до двух женщин, стоявших друг напротив друга и взял дочь за руку, крепко при том ее сжимая и давая те самым сигнал «не плакать». При ней точно нельзя.
— Вот оно как… Сам Космос Юрьевич пожаловал сюда! — расхохоталась Анна Валентиновна так, что даже птицы на голых изломанных ветках испуганно каркнули. — А я, как и вы, защищаю своего ребенка от напраслины, которую на него тут возводят. О чем вы здесь говорили? Какая дурь? Хотите моего сына обвинить в употреблении наркотиков, дескать, в угаре он сам на себя руки наложил?!
Голос матери Миши предательски дрогнул. Она нервно сглотнула и сжала руки так крепко, что было удивительно, почему она не реагирует на грубо сделанные пластмассовые палочки в руках. По любому там есть какая-то заноза, которая могла впиться ей в ладонь.
— А вы что, не верите в то, что ваш сын сам себя убил? — в голосе Юлианы четко прослеживались подозрения. Она даже голову подняла и теперь смотрела в точно такие же голубые круглые глаза, как у нее, все больше убеждаясь в том, что глаза Анны Валентиновны были гораздо больше похожи на ее, чем глаза родного отца.
— Я верю в то, что это трагическая случайность, — немного подумав, пояснила Анна и тон ее уже не был таким вызывающим. — Миша часто любил сидеть на крыше нашего дома, иногда один, иногда — с друзьями или… — она смерила девушку уже привычным оценивающим взглядом. — Или с тобой. Иногда выпивал чего-нибудь легкого. Он не рассчитал дозу алкоголя и упал сам.
Юля не стала задавать никаких вопросов больше. Вид Анны говорил о том, что она полностью уверена в правильности своей версии и другую даже рассматривать не станет. А может, она права? Только не алкогольную дозу ее парень не рассчитал, а все-таки наркотическую, но безутешной матери не стоит об этом говорить, а то неизвестно, что она выкинет в этот раз.
— Уходите отсюда. По-хорошему прошу, уходите и больше никогда не попадайтесь мне на глаза, — Сергеева подошла к Холмогоровым еще ближе и теперь буквально умоляла их. Казалось, еще мгновение — и она опустится на колени перед ними. Взор ее устремился на Юлиану. — Что бы ты ни делала и не говорила, я тебя не прощу. До самой смерти своей видеть тебя не желаю.
— Как скажете, Анна Валентиновна, — покорно ответила ей Юля. — Кстати, если вам так будет легче, ваше проклятье на меня подействовало.
С этими словами она надвинула козырек кепки на глаза и, взяв отца за руку, повела по тропинкам кладбища к машине, оставшейся за кованными воротами.
— Слушай, ты с ней какая-то мягкая. Может, стоило приструнить? — протянул Космос Юрьевич, оглядываясь назад.
— Не надо, пап, — устало возразила Юлиана. — Она — его мать. И у нее такой характер, что ей необходимо назначить кого-то виноватым в смерти Миши. Она меня никогда не любила, вот и решила, что виноватой в ее горе буду я.
— И ты так просто с этим смиришься? — Космос будто не верил своим ушам.
— Это не тот человек, с которым надо воевать, — заметила дочь, садясь в машину.
Космос только хотел сесть за руль, как в кармане джинсов запиликал телефон.
— Привет, Фил, — Холмогоров всех своих друзей приветствовал с улыбкой, такой лучезарной и доброй, что сама Юля всякий раз улыбалась этому, даже сквозь боль и усталость.
Правда, эта улыбка в один миг слетела с его губ, уголки рта опустились, а широкие полосы бровей свелись к переносице в одну длинную монобровь. Сначала он хлопнул дверцей внедорожника, отошел от машины на пару шагов, поднял глаза к небу, внимательно при том слушая Валеру Филатова, а потом внезапно вернулся к машине, сел в нее и передал свой телефон Юле.
— На, с тобой хотят поговорить, — сухо сказал отец.
Юлиана медленно взяла в руку телефон и поднесла к уху.
— Алло? Что случилось, дядь Валер?
— Сашка пропала! Мне позвонили только что и сказали, чтобы я связался с тобой, иначе ей не жить, — на одном дыхании проговорил Филатов. — Ты мне скажи, вы там совсем охерели? Сашка ж не при делах была, за что ее-то?
Нотки в голосе Фила были до боли знакомыми. Ровно также с ней сейчас говорила Анна Валентиновна. От осознания этого Юле захотелось сместить отца с водительского места, вдавить педаль газа в пол и помчаться к Филатовым, несмотря на то, что у нее не было водительских прав. Она просто не могла позволить себе, чтобы еще один близкий ей человек умер, чтобы еще один родитель остался безутешен в своем горе. Чтобы еще один близкий человек превратился в страшного врага.