Часть шестнадцатая (1/2)

Дина, будучи коренной москвичкой, крайне редко бывала на Щукинском полуострове. Само название этого живописного места будто указывало, что нужно приложить некоторые усилия, чтобы добраться до него. Особенно, если ты живешь в Западном Бирюлево.

И все же она прекрасно понимала, чем продиктовано такое решение господина Введенского: там всегда было немноголюдно и можно было спокойно говорить о делах насущных. Особенно, в уже заканчивавшуюся пору золотой осени.

Утомительные два часа в дороге завершились, когда Давыдова увидела в самом низу, у воды знакомое пальто непонятного зелено-бежевого оттенка. Игорь Леонидович стоял к ней спиной и удостоил девушку своим серьезным взглядом только когда она спустилась вниз и встала совсем рядом с ним. Никакого подобия набережной здесь не было: только чистые воды Большого Строгинского затона, заботливо укрытые золотыми косами берез. Правда, косы были уже дырявыми: то тут, то там не доставало каких-то клочков, которые уже давно и безвозвратно унес осенний ветер.

— Вам нравится здесь, Дина Владимировна? — вопрос больше напоминал риторический, поэтому Дина только пожала плечами.

— Здесь тихо и никто не сможет нам помешать, — сказала она, кутаясь в плащ. У воды было холодно, поэтому она стояла и прожигала фигуру Введенского взглядом, будто пыталась вложить в его голову одну мысль: «Надо уходить отсюда».

— Поэтому я и позвал вас сюда.

Игорь Леонидович, наконец, заложил руки за спину и сделал шаг в сторону от водоема. Давыдова еле заметно ухмыльнулась: получилось.

— Пройдемся? — и вновь вопрос, который подразумевал под собой лишь один верный ответ.

Дине не нравились такие вопросы. Они представлялись ей насмешкой над ее ролью подчиненного. Будто Введенский создавал иллюзию того, что ее мнение хоть сколько-то его интересовало. Впрочем, это было весьма в духе русской демократии. А тут уж не попрешь, как бы сильно не хотелось.

На небе происходило нечто сюрреалистичное: темные густые облака обволакивали небо, при этом разрешая свободолюбивому солнцу дарить свои яркие лучи жителям мегаполиса, ласкать ими их лица и выжимать остатки летнего тепла для них. Внезапно Дина подумала, что ее нынешняя жизненная ситуация выглядела примерно также: ее вроде бы обезопасили от тех, кто в последние месяцы бежал за ней, едва ли не наступая на пятки, разрешали даже показываться на людях и меньше — но не полностью — бояться за свою жизнь, а все равно страшные тучи окружали ее и ждали, когда Дина покажет свое слабое место, чтобы ударить именно туда. Она серьезно сомневалась в надежности федеральной «покрышки», поскольку в их первую встречу Введенский четко дал девушке понять: она либо делает то, что он скажет, либо ее адрес проживания вскоре окажется у убийц Андрея.

— Как вы думаете, зачем я вас сюда пригласил?

Введенский сегодня задавал слишком много различных вопросов. Даже странно для ФСБ-шника. Они-то всегда все знают раньше других. Вероятно, он хотел таким образом подвести Дину к нужной ему теме, что ей тоже не нравилось.

Ей вообще не нравилось сотрудничать со спецслужбами. И не только потому, что ее буквально заставили это делать, но и потому, что эти взрослые дядьки мешались под ногами, а помощи все равно никакой не оказывали. В представлении Давыдовой Введенский был энцефалитным клещом, от которого просто так не избавится.

И ответить ему в грубой форме тоже было нельзя. Иначе даже такая худая защита могла тотчас же прекратиться.

— Я же уже вроде ответила на все ваши вопросы: здесь тихо и нам никто не помешает, — ответила Дина.

Игорь Леонидович хрипло рассмеялся:

— Вы не совсем правильно поняли мой последний вопрос. Давайте так: что, по вашему мнению, я хотел бы с вами здесь обсудить?

Дина закусила губу, чувствуя себя рядом с ним маленькой глупой девочкой. Вообще-то она и так была, по сути, маленькой девочкой, на которую свалилось много бед и горестей, из-за чего ей пришлось экстренно взрослеть. Ей ведь даже восемнадцати лет еще не было — день рождения у Дины был в самом конце ноября, до которого еще надо было дожить.

— Вы узнали что-то очень важное и решили, что мне тоже необходимо это знать? — Дина высказала самое размытое и абстрактное предположение, на которое только она была способна.

— Верно, — ответ работника спецслужб был крайне сухим и не вызвал ни капли гордости за собственную сообразительность у Давыдовой.

Чем тут гордиться, когда все плавало на поверхности?

— Это касается ее дела? — внезапно — даже для самой себя — продолжила Дина.

— И снова в точку, Дина Владимировна! — на лице Введенского вновь проступила улыбка. — Ваши общие неприятели устроили настоящий блиц-криг: сегодня утром они взломали замок в ее квартире на Ленинградке и перевернули ее вверх дном. У меня есть много предположений, зачем они это сделали, но я бы хотел услышать ваши мысли.

Новости заставили Давыдовой остановиться. Она давно была готова принять удар на себя, но чтобы они неожиданно решили зайти с другой стороны… Нет, пожалуй, такого варианта развития событий даже предусмотрительная Дина не представляла.

— Я даже не знаю, что вам на это ответить… — ошеломленно пролепетала она, спешно догоняя мужчину. — Это слишком неожиданные вести.

— Понимаю, но все же я хочу, чтобы вы абстрагировались от своего шока и немного подумали над их мотивами.

Введенский настолько привык к грязи и беззаконию, ореолом которых Москва, казалось, была окутана едва ли не с самого своего основания в раннем Средневековье, что для него абстрагироваться от переживаний и навязчивых мыслей было легко. И поэтому он вряд ли мог понять ее в этот момент. Дина на ходу застегнула пуговицы на плаще и завязала пояс. Рядом не было ни компьютера, ни даже бумаги с карандашами, а ведь это всегда успокаивало ее, поэтому пришлось перебиваться с помощью подручных средств.

— Вы были там? — спустя минуту спросила Введенского девушка.

— В квартире? Нет, — он отрицательно помотал головой. — Лично я туда и не собирался ехать.

Не царское это дело по подъездам шариться. Вероятно, за домом на Ленинградском шоссе было установлено наблюдение, о котором ей, естественно, не доложили.

— Обычно подобное устраивают только тогда, когда хотят что-то найти. Тут уж не у меня спрашивать надо, пропало ли что, — сказала Давыдова.

— Или кто, — добавил Игорь Леонидович.

Знал. Знал, о чем она думала сейчас и какой версии придерживалась на самом деле. И молчал до поры, до времени, потому что хотел за хвост поймать. Тем не менее, Дина решила еще немного попритворяться — несильно, чтобы не так заметен был контраст.

— Вам не кажется это странным? Вряд ли бы после неудачной попытки покушения будут устраивать обыск. Мол, не убили того, кого надо, так хоть в белье пороемся, так, что ли?

— Дина Владимировна, заканчивали бы вы паясничать. Мы же с вами взрослые люди, в конце концов…

— Но я говорю вам то, что думаю! — совершенно искренне воскликнула Дина и тут же оглянулась по сторонам.

Введенский в ответ глубоко вдохнул, тяжело выдохнул и вдруг поднял взор на деревья. Черные точки, которые на деле являлись крикливыми воронами, ерзали на ветках, гаркая иногда друг на друга. Дина остановилась за его спиной и с тревогой в глазах смотрела на задумавшегося Игоря, Леонидовича. В районе желудка слегка заныло, а спину она тут же напрягла, будто ждала удара именно в нее.

Дина считала, что Введенский не сможет ее ликвидировать, поскольку она еще нужна ему. Равно как и Юля с Пашей, он нуждался в информаторе, а других людей, которыми можно было бы управлять взамен на защиту, в этой истории он не знал. Да и не было таких больше, кроме нее. Но в то же время Давыдова не могла знать наверняка, а потому старалась не переходить грань.

Все же Игорь Леонидович — человек бывалый, опытный; припрячет три туза в рукаве и ждет, когда какой вытащить можно. Четвертым тузом владела Дина и сила его была известна только ей.

— До чего же тупые птицы… — протянул Введенский. Дина изогнула бровь в удивлении, но промолчала. — Они думают, что раз способны летать, люди никогда не дотянутся до них, но забывают о существовании оружия и приманки.

Девушка продолжала молчать, прожигая при этом дыру в спине «начальника». Он никогда не говорил ничего просто так, поэтому наблюдение за птицами стоило расценивать как предупреждение. Дину эти слова всколыхнули и она напряглась еще больше, пытаясь при этом убедить себя в том, что он ее лишь запугивал, но получалось откровенно плохо.

Страх за собственную жизнь никогда не покидал девушку, даже после первой встречи с Введенским. Недоверие ко всем, кто проявлял хоть какую-то заинтересованность в ее персоне, цвело в ней буйным цветом, затягивало своими разросшимися корнями и Дина даже не собиралась оказывать сопротивление. Не доверять было проще и надежнее.

— Как только я что-нибудь еще узнаю, я сразу вам сообщу, — тихо проговорила она с видом покорной овечки.

— Естественно, — равнодушно ответил Игорь Леонидович, повернувшись к ней и смерив презрительным взглядом. — И, пожалуйста, соблюдайте субординацию. Вы слишком много о себе думаете.

Щелчок — и пуля воображаемого пистолета вонзилась ей в височную кость. Как ни странно, но удостоверяться в собственной правоте бывает больно. Дина несколько раз кивнула головой, при этом выглядела совершенно растерянной, будто ее оглушили, затем привели в сознание и оставили в таком состоянии. Звуки окружающей ее природы слышались будто через воду, фигура Введенского медленно, но верно удалялась, превращаясь в безобразную точку. Ветер, чуть теплый, но уже с четко чувствовавшимися вкраплениями зимней стужи, трепал ее и без того растрепанные светлые волосы. Дина то опускала взгляд на свои кроссовки, то вновь поднимала на аллею, где все еще виднелись очертания мужчины. В душе плакал зашуганный ребенок, который хотел только одного: к маме. К любящей и трезвой маме, которая бы взяла ее за руку и сказала, что все образуется и что она гордится ею.

К сожалению, единственное, что могла хорошего теперь сделать ее мать — это умереть. Если бы только Светлана знала, что каждое утро ее дочь, глядя на нее исподлобья во время приготовления нехитрого завтрака, пыталась найти в ней что-то, что отнесло бы ее к тем далеким временам, которые остались в памяти Дины мутно светло-серым пятном, которое изредка все же разражалось яркими красками — в том случае, если девушка резко вспоминала какое-то событие из раннего детства. Дина хотела увидеть в остекленевших глазах женщины хоть какой-то намек на ту веселую рыжеволосую красавицу Светлану, которая улыбалась ей во все тридцать два зуба на старых фотографиях, но, к сожалению, всякий раз натыкалась на грубость и ничем не прикрытые манипуляции. Давыдова прятала глаза, убегала в другую комнату, но каждое утро все равно просыпалась с желанием посмотреть на маму и убедиться, что какие-то остатки жизнерадостности в ней еще были.

В эти моменты она не просто искала во внешности матери что-то доброе и родное, она пыталась запомнить мать. Пусть она и была почти всю ее сознательную жизнь обрюзгшей алкоголичкой, но Дина хотела видеть ее живой. Пропускала мимо ушей ее оскорбления, уворачивалась от пораженных тремором рук, но была даже счастлива, потому что мать двигалась, говорила, а, значит, еще была жива. Это было что-то совершенно иррациональное, неправильное и нелогичное, но Дина осознавала, что люди с циррозом печени без должного лечения долго не живут. И мать своей смертью дала бы ей полную свободу действий, но ускорять процесс Дина не хотела. Продолжала идти против собственных воли и желаний, но зато видела мать живой.

***Все происходящее вокруг казалось сном: тягучим, вязким и безмерно противным. Это был не агрессивный кошмар, во время которого человек барахтается и кричит во все горло от ужаса. Все события сегодняшнего дня для Юлианы были больше похожи на зыбучие пески: больно не было, а страх не заставлял извиваться как уж на сковородке. Это было отчаяние в самой страшной его форме — она уже даже не хотела плакать. Хотела только безразлично смотреть вдаль и курить сигареты одну за другой…

Еще в машине Ваня, будто прочитав ее мысли, предложил свой излюбленный «Кент», но Холмогорова отрицательно помотала головой. Нет, не его сигареты она хотела, а те, из красно-белой пачки со следами изломов.

Белов встретил запыхавшуюся подругу около квартиры. Дверь была уже закрыта, а сам Ваня прислонился к углу и придерживал ее снизу ногой. Без лишних слов было понятно, что внутрь он ее не пустит.

— Надо проверить, не пропало ли что…

— Закрывай дверь и поехали отсюда.

— А она закроется? — Юлиана боязливо посмотрела на испорченный недоброжелателями замок.

Белов бесцеремонно выхватил у нее из рук связку и засунул ключ в верхнюю скважину. Та немедленно ему покорилась и ключ спокойно совершил два оборота вокруг своей оси в ней. Ваня хмуро посмотрел на подругу:

— Ты только на нижний закрывала, что ли? — этот вопрос звучал так, будто он был на грани разочарования в ней.

— Я… — Холмогорова хотела было ответить, но слезы подступили к горлу вплотную и она, поджав губы, только плечами пожала, мол, не помню.

— Ладно, поехали.

С этими словами он толкнул подругу в сторону лифта. В плече немного заныло, но она не сопротивлялась.

Возможно, ненадолго в нее вселилось то самое чувство, которое настигло ее в лифте и ей вновь захотелось просто убежать и больше никогда здесь не появляться. Паника, выражавшаяся в ощущении постоянной слежки за каждым их шагом, захлестывала Холмогорову с головой, а она, как маленький ребенок пыталась ухватиться за спасательный круг и не утонуть в ней.

На улице они не задержались — сразу двинулись к машине. Свежий воздух казался удушающим газом и оба стремились поскорее захлопнуть за собой двери и с ревом сорваться с места, скрыться в московской суете.

Впервые за долгое время Юлиана почувствовала характерную ноющую боль в зубах. Наркоз, длившийся год, изжил себя и теперь она будто вернулась назад, в беззаботную юность. Она закрыла рот ладонью и откинулась на сиденье, прикрывая глаза. Теплое дыхание грело ладонь и казалось, что вскоре с нее потечет конденсат.

Когда они приехали к Саше, она, ничего не спросив, сразу поставила чайник и достала целый ворох домашней одежды.

— Ваня позвонил мне и сказал, что вы скоро приедете, — развеяла все сомнения Филатова. — Я сразу поняла, что случилось что-то серьезное. У него голос дрожал…

Сложно представить Белова, у которого дрожал голос. Услышав это, Юля не смогла сдержать едкого смешка:

— На меня он просто наорал, — ответила Холмогорова. Из кучи предложенных вещей она вытащила растянутую светло-розовую майку и встряхнула. — Вот эту, если можно.

— Конечно, — кивнула Саша, протягивая ей выбранные ранее синие спортивные штаны. — Ты пойми, он испугался, когда увидел, что у тебя дверь нараспашку. Да и вообще, мы ничего толком не знаем о том, что происходит у вас… Это реально пугает.

Юлька встала на ноги и обернулась к зеркалу, стоявшему позади нее.

— Не страшно напротив зеркала спать? — с усмешкой спросила она Филатову, припоминая их детское увлечение всякими страшилками и прочей мистической ерундой.

Та недовольно поджала губы, глядя на подругу будто бы даже исподлобья, но в конечном итоге только рукой махнула. Выглядело все это так, словно Саша, как и всегда, пыталась казаться смелее, чем она была на самом деле.

— Я переросла это, — проговорила она. — А вот ты, кажется, нет.

— С чего бы это? — удивилась такому резкому переходу Юлиана.

— С того, что ты по-прежнему думаешь, что твои дела не заденут ни тебя, ни твоих близких. Юль, ты понимаешь, что все стало слишком серьезно? — в больших глазах Саши, которые при определенном освещении казались желто-зелеными, тут же встала пелена жгучих слез. Она смотрела на Холмогорову так, как на нее смотрела бы, скорее всего, ее мама, если бы узнала, что творила в последние дни ее дочь.

От этого взгляда у Юли внутри проснулся стыд: чистый, какой испытывают, наверное, только дети, укравшие конфету до обеда. Саша была честным человеком, который всегда говорил любимым только то, что думала на самом деле и поэтому от ее тона было еще обиднее и злость на саму себя просыпалась неимоверная.

— Вот настоящая мистика, понимаешь? Думать, что от тебя ответа не потребуют. А ответ может быть разный, — констатировала Филатова.

— Давай не будем об этом, ладно? — чувствуя, как внутри все начало закипать, процедила сквозь зубы Холмогорова. — Если все сделаем правильно, никто никакого ответа не потребует.

— Да пойми, что теперь все стало слишком серьезно! — воскликнула рыжеволосая, откидывая вещи на кровать. — У тебя они уже в квартире побывали и не факт, что искали не тебя! Представляешь, что это за люди?

— Вот только с тобой посраться мне не хватало!

В голове будто красную кнопку нажали и где-то в душе прогремел взрыв. Она прорычала последнюю фразу, будто раненая волчица, готовая уже броситься на противника. И хоть ровно в ту же секунду она ощутила новую, более сильную волну вины, коктейль Молотова, состоявший из злобы и беспомощности, еще продолжал действовать. Юлиану трясло и мир перед глазами начал расплываться, а воздуха критически не хватало.

— Сань, давай я расскажу вам всю правду и мы будем думать, что делать, а не ругаться, ладно?

Та только плечами пожала с абсолютно безразличным взглядом.

— Давай, что уж… — прошептала она, собирая одежду, чтобы развесить в шкафу.

— Прости меня. Я не хотела, оно само вырвалось как-то… — растерянно пробормотала Юлиана, но была остановлена Сашей:

— Все, забыли! — она подняла ладони вверх. — Не люблю, когда ссоры мусолят.

Юля пошире открыла окно на балконе Филатовых. Кто бы увидел ее сейчас, точно бы засмеялся: мешковатые спортивные штаны с лампасами, растянутая майка-алкоголичка из дешевого грубого материала, а поверх всего этого — праздный китель курсанта Академии МВД, в который она закуталась поплотнее. Осенняя прохлада с запахом прелости отрезвляла, поэтому она хотела ловить ее лицом, пропускать через ноздри в затуманенный разум.

— Там Пчелкины подтянулись, — балконная дверь громыхнула и в проеме показался Космос Юрьевич, который в этот проем еле влезал и был вынужден сгорбиться.

Эту картину Юлиана наблюдала всю свою жизнь и если посторонних она забавляла, то у нее вызывала даже некоторую жалость: отец, будучи человеком немаленьким — почти два метра ростом — с возрастом стал испытывать проблемы со спиной. Мама была частым гостем в турагентствах: скупала едва ли не оптом путевки в теплые страны, в санатории. Иногда они ездили туда всей семьей, но за последний год не были нигде: Юлька готовилась к экзаменам, потом сдавала их; вся семья нервничала. Потом был период подачи документов в университеты.

Теперь уж неизвестно было, поедут ли они еще куда-то все вместе. Конечно, могли, как и предсказывала Санька Филатова, но думать об этом не хотелось.

— Иду, — сказала девушка, медленно поворачиваясь к отцу полубоком.

Когда она поравнялась с ним, то смогла уловить яркий запах сигарет. Тех самых, о которых она буквально мечтала с того самого момента, когда увидела перевернутой свою квартиру на Ленинградском шоссе.

Окна в доме Филатовых были открыты. Некоторые — настежь. Именно поэтому гостям, которые все прибывали и прибывали было разрешено курить на просторной кухне. Отец и сын Пчелкины были заядлыми курильщиками, поэтому по большей части вентиляция в квартире была усилена для них. Ваня обращался к «Кенту» гораздо реже, а конкретно в эту минуту он сидел рядом с Сашей и задумчиво смотрел на плетеную вазочку со сладким.

Из всех, кого ждали к этому часу в квартире Филатовых, отсутствовал пока только Александр Белов — роль депутата создавала ограничения со всех сторон. Тем не менее, он отослал весточку, что скоро прибудет, поэтому отцы и дети решили начать тяжелый разговор без него.

Холмогоровы вышли с балкона и оказались на кухне. Юля сразу заняла место на стуле рядом с Пашей. Увидев девушку живой и невредимой, он зажал сигарету между зубов и положил руки на плечи, скрытые за погонами.

— Ты как? — удивительно разборчиво спросил Пчелкин. — В квартиру не ходили?

Юлиана покачала головой. Почему-то в тот момент, когда теплые руки Павла легли на ее плечи, она почувствовала, как внутренний мороз начал исчезать, а дыхание уже не было таким сбитым из-за тревоги. Переведя взгляд на грудь парня и уловив темп его дыхания, она сразу же подстроилась под него. Стало немного легче. Когда в ноздри проникли первые облачка табачного дыма, желание закурить достигло апогея и она готова была умолять о сигарете даже на коленях.

— «Мальборо»… — прошептала она, вновь поднимая глаза на немного растерявшегося Пашу. — Красные?

У Пчелкина глаза округлились от удивления, а из губ вырвались остатки дыма. Он резко обернулся на внимательно наблюдавших за развернувшейся картиной Космоса Юрьевича и отца. Виктор Павлович постоянно прикладывался к сигарете, переминался с ноги на ногу и испытывающе смотрел на Холмогорова, который, в свою очередь, хмурил свои «брежневские» смоляные брови и смотрел на взволнованную дочь так, словно она в чем-то провинилась. От этого взгляда Юлиане было не по себе: она понимала, что сейчас отец начнет говорить с ней о том же, о чем час назад они поговорили с Сашей.

Все вокруг давили на нее ответственностью за ее действия, за то, что полезла в явно темные и не касавшиеся ее дела и подставила всех своих друзей и родных. И Юлиане было обидно до чертиков, потому что она и сама знала, что теперь могло произойти все, что угодно, а виновата действительно будет она.

Еще и Дина не отвечала на звонки. Сначала механический голос говорил о недоступности абонента, а потом и вовсе перестал выдавать гудки. Это пугало девушку и она понимала, что обыск в ее квартире и пропажа Давыдовой — звенья одной цепи, но только она совсем не знала, что делать и куда податься? Она будто стояла на развилке и только от нее зависело, что она получит в итоге.