Часть четырнадцатая (2/2)

Витя нахмурился. Этот вариант ему уже никак не мог нравиться. Он, как и всякий отец, хотел обеспечить ребенка безопасными условиями жизни, хоть этот «ребёнок» и пытался влезть в какие-то темные и явно очень опасные дела. Это Пчелкин тоже чувствовал на интуитивном уровне.

— Не бойся, я поговорю с ними, — сухо отозвался Витя.

— Вот и поговори. Я еще утром заеду за Юлей.

На том и закончили. Витя выключил телефон и вновь со скучающим взором уставился на «пейзажи» за лобовым стеклом. Если история со странной посылкой уже стала забываться, то история с убийством этого малознакомого, но очень дорогого сердцу юной Холмогоровой, парня не могла не занять определенное место в его голове. Пчелкин не раз ловил себя на мысли, что его сын помогал девушке, которая ему безумно нравилась, искать убийцу того, кого он, по сути, должен был ненавидеть. Это ли не благородство или, как минимум, слепая самоотверженность? Впрочем, оба эти качества взялись не из воздуха. Уж Витя Пчелкин это понимал, как никто другой.

***Дверь на балкон всегда открывалась с жутчайшим звуком и серьезными усилиями. Он был утеплен и там можно было сидеть хоть в минус сорок в майке и шортах, даже не думая о холодах за окном.

Саша, вернувшись домой, едва не сорвала с себя одежду в глубокой внутренней истерике. Она по-прежнему выглядела внешне спокойной, но все это время у нее в голове бушевал ураган. Мысли двигались по броуновской траектории, лишь чудом не сталкиваясь друг с другом. Самое главное, чего она не понимала — почему тренер так откровенно с ней поговорил? Он осознавал, что говорил истинную чушь?

Саше хотелось верить, что это он говорил, чтобы она не расслаблялась. Эта идея пришла в голову ей в метро, когда Филатова, убитая горем, сидела в вагоне, прислонившись лбом к вертикальному поручню и смотря в пол немигающим взглядом. Она была столь простой и вполне вероятной, что Саша тут же попыталась заставить себя в нее поверить. Эта теория давала такие ответы на Сашины вопросы, которые бы она хотела услышать, что и давило на нее. Филатова не могла доверять себе на все сто, потому что боялась признать, что лишь защищала саму себя от горькой правды и старательно удерживала на своих глазах очки с розовыми стеклами.

Она поежилась и застегнула отцовскую олимпийку по самое горло. Эта спортивная куртка была очень старой и трепетно хранилась папой на верхней полке шкафа в прихожей. К ней еще прилагались штаны и нередко в теплые летние вечера Валерий Константинович надевал весь комплект и неспешно проходился по территории их дачи в Подмосковье. Для него эти вещи значили очень много, хоть он об этом и не говорил. И иногда Саша, когда отца рядом не было, но ей очень хотелось почувствовать его тепло, надевала темно-синюю олимпийку и располагалась на просторном балконе. Он не был полностью застеклен, окна располагались достаточно высоко и поэтому она опиралась на стену из красного кирпича и смотрела на единственное, что могла разглядеть в положении сидя — небо. Оно всегда было разным, но таким глубоким и спокойным, что поневоле, вглядываясь в него, Саша чувствовала, как оно начинало делиться с ней своим умиротворением и даже будто дарило надежду на лучшее.

Как ни странно, но Филатова совсем не могла расплакаться из-за произошедшего на тренировке. Вся эта ситуация по-прежнему казалась ей сюрреалистичной, невозможной, будто все это произошло во сне, а не наяву. Ни один человек в трезвом уме не скажет такого своей подопечной, которая всю свою спортивную карьеру смотрела ему в рот и внимательно слушала. Саша знала, что делала все возможное, чтобы порадовать тренера и у нее действительно были победы. У нее могло получиться все, что она задумала; стоило только расправиться со злейшим ее врагом — диким волнением, которое не раз становилось причиной поражений их команды.

Телефон Саши в очередной раз пиликнул, сообщая о том, что кто-то настойчиво пытался с ней связаться через социальные сети: скорее всего, это были девочки из «Динамо». Может быть, ей приходили уведомления из их общей беседы, а, может, кто-то пытался с ней поговорить через личные сообщения. Хотя, кому бы и что бы Саша ни написала в личном чате, это все равно бы пошло «по рукам» — таков был жестокий мир большого спорта. Даже совершенно мягкой и доброй Нине, которую даже тренер ласково называл Нинель, она не могла доверять — в конце концов, эта милая Ниночка на поле была тем еще ловким кузнечиком, который своим репейным взглядом не пропускал практически ни одного мяча и, казалось, мог предвидеть абсолютно любую ситуацию. Нина обладала аналитическим складом ума и, по мнению Саши, именно она была лучшим игроком в команде, а не Аня, над которой Юрий трясся почему-то гораздо больше. А ей даже вникать в подробности такого разного к ним отношения уже не хотелось. Было ощущение, будто огонек, который все это время горел внутри нее, заставлял идти вперед, несмотря ни на что, погас. Выгорело внутри нее все, как в лесу при пожаре.

А ведь головой Саша понимала, что оставаться в таком состоянии нельзя, иначе сгниет заживо. Но оно было похоже на зыбучие пески и затягивало трепыхавшуюся девушку, заставляя ее осознать: все кончено. Она больше ничего не сможет, ведь ее предал тот, кто должен был поддерживать и помогать. Это ли не удар ножом в спину, от которого так сложно оправиться?

Вдруг на экране телефона высветился входящий звонок от абонента «Ваня». Саша не хотела ни с кем разговаривать, однако она понимала, что если он ей звонит, а не пишет в чатах, то, вероятно, случилось что-то серьезное.

— Ты все-таки была на тренировке, — это был не вопрос. Ваня был настроен серьезно и явно собирался поговорить с ней строго.

— Ну да, была. Ты же понимаешь, что я должна была попытаться? — тяжело вздохнула Филатова. — И если ты отпустил меня, значит, ты был согласен.

— Ни хрена я не согласен! — крикнул в динамик Белов. Судя по гулкому эхо, он находился где-то в подъезде. — Черт!.. Ты поехала туда с переломом! Чем ты думаешь вообще?

Саше в тот момент больше всего хотелось бросить трубку, но она прекрасно осознавала: если не даст ему высказаться по телефону, значит, подкараулит ее завтра у школы. Иван Белов был не из тех, кто легко мирился с позицией побежденного и позволял оставить последнее слово за оппонентом. Даже если этим оппонентом была любимая девушка.

— Вань, мне Юрий сказал, что я второй состав, — прохрипела она.

— Ты можешь мне нормально… Что? В каком смысле «второй состав»? Запасная, что ли?

— Ну типа… — обреченно сказала она. — Прикинь, он еще сказал, что меня в резерв кинут и то — только за отцовские связи! Я бездарно играю, меня держат в команде из жалости!.. Черт, я просто ничтожество, которое без своей фамилии никуда не приткнется!

Слезы наконец-то появились в ее глазах. До Саши вдруг медленно, но верно стало доходить, что вокруг нее на самом деле происходило и она почувствовала, что она способна проплакаться, выпустить отравлявшие ее мысли через горькие слезы. Пелена шока сначала прохудилась, а потом сорвалась с ее глаз, давая волю слезам.

— Саш, стой! — попытался ее остановить рациональный и почти всегда спокойный Белов, однако ее вдруг затрясло еще сильнее, чем на самой тренировке и, казалось, что телефон вот-вот выскользнет из рук.

— Я никто, понимаешь? Никто, просто пустое место! — восклицала она. — Я могу хоть сегодня же уйти из спорта и никто обо мне не вспомнит!

Она словно проваливалась в пучину страха и отчаяния; не знала, куда податься и что вообще делать теперь. Саша даже не знала, возвращаться ли ей в команду после восстановления. Ждали ли ее там по-прежнему или уже нет?

— Оставайся завтра дома. Я приеду и мы поговорим, — скомандовал Белов. — И, пожалуйста, не дергайся.

Последнее напутствие он произнес еще более холодно, будто вдавливая ей эту мысль в голову. От этого тона Филатова скривилась, будто как раз хотела «дернуться» хоть куда-то, хотя это было не так. Ей не нравилось, когда ей указывали. А в особенности если при этом говорили простые истины, которые она и так знала назубок. Сашу это будто принижало и ей сразу же хотелось грубо ответить.

Но в этот раз она не успела ничего сказать, потому что Ваня выключил телефон — знал ее как свои пять пальцев. Саша тяжело вздохнула и, не глядя на несколько выстроившихся в ряд оповещений о новых сообщениях, отбросила телефон в сторону. Уперевшись руками в пол, она встала и медленно подошла к стеклу. Она посмотрела вниз, где «играли» в тетрис несколько разномастных автомобилей. Оно и понятно: поздний вечер; самое время для того чтобы возвращаться домой. Правило восьмичасового дня в столице не работало, если только у тебя не было богатого мужа, отца или еще кого. Именно поэтому мама уже давно была дома и готовила ужин, а отец так до сих пор и сидел в офисе, огни которого можно было разглядеть вдалеке. Правда, разыскать именно их среди тысяч таких же окон было практически невозможно.

***Утро следующего дня у Пчелкина и Холмогоровой не задалось: приехал Космос Юрьевич и тут же стал давить на них расспросами. Казалось, он находился в шаге от того, чтобы просто схватить дочь за руку и запереть дома. Юлиана едва ли не жалась по углам от его напористости и беспомощно поглядывала на Пчелкиных, мол, помогите, подскажите, что делать.

— Че ты молчишь-то? Я ж чую, что ты что-то знаешь! — восклицал Холмогоров. — Я устал бегать за тобой по всей Москве. Немедленно выкладывай, что происходит!

Юлиана села на диван и закуталась поплотнее в темно-серый махровый халат. Она чувствовала себя немного неловко из-за того, что отец увидел ее у Пчелкиных в одной футболке и хотела как-то скрыть этот факт.

С одной стороны, информация не просто висела над ней дамокловым мечом, но и травила<span class="footnote" id="fn_34019238_0"></span>, как какой-то химикат. И эффект этот был особенно сильным, поскольку она долго голодала без нее и едва ли не землю носом рыла, чтобы найти хоть какие-то крупицы. И Юле очень хотелось все рассказать взрослому, всегда знавшему, как поступить, отцу. Но с другой стороны, она понимала, чем чревато было введение отца и Виктора Павловича в курс дела. Они бы быстро их отстранили от него и все добытые сведения замалчивали.

— Ну да, я определенно кое-что знаю, — она встала с дивана и направилась к отцу. — Я знаю, что дела в сервисе, где работал Миша, выходили за рамки закона. Мне неизвестно, что они там делали, но подозреваю, что именно из-за этого его сбросили с крыши.

Паша смотрел на нее одобряюще. Да и сама Юля радовалась тому, что смогла выкрутиться из ситуации. О наркообороте отцу знать точно не нужно было. О Дине, если вдруг кто о ней вспомнит, пришлось бы рассказать, однако и ее можно было уговорить молчать о подробностях.

— Это девчонка эта вам рассказала? — Виктор Павлович будто подслушал ее мысли, отчего Юлиана почувствовала укол недовольства вперемешку с обидой.

— Какая девчонка? — тут же вернулся в реальность Холмогоров, оглядывая всех присутствующих подозрительным взглядом.

Пашка выдохнул, готовясь перехватить разговор в свои руки, но Юлиана его опередила:

— Да, она. Я понимаю, что вам не нравится, что мы тогда соврали вам, но и вы нас поймите: мы не хотели вас беспокоить, — она старалась говорить как можно более вежливо и дипломатично, хотя вместо желанного облегчения в тот момент чувствовала только постепенно нараставшую злость.

Юлиана не любила лгать, но в тот момент без этого было не обойтись.

— Так что за девчонка? Мне кто-нибудь объяснит или нет?! — повысил голос Космос Юрьевич.

— Да была здесь одна. Блондиночка такая, маленького роста, — пояснил другу Пчелкин. — Еще и имя у нее такое интересное, редкое…

— Дина, — напомнил отцу Павел.

Юлиана перевела взгляд на него. Вопреки ожиданиям, он не выражал гнева. Там была только лишь надежда и даже доверие: девушка всем своим видом показывала, что надеялась на его благоразумие, что льстило младшему Пчелкину.

— Но она тоже ничего не знала. Сказала только, что там криминал творился и все.

— Интересно, откуда она это знает? Уж вряд ли бы она там работала, — усмехнувшись, спросил старший Пчелкин.

— Какой-то знакомый у нее там работал, — пояснила Юлиана. — В общем, никакой конкретики.

— Но ты почему-то ей веришь, — с лица Космоса Юрьевича никак не спадала подозрительность. Он буравил дочь взглядом, пытаясь поймать ее хоть на какой-либо мелочи, которая бы подтверждала тот факт, что она ему что-то не договаривала.

Юлиана пожала плечами, мол, ничего больше не знаю. Пчелкины под шумок переместились на диван, с которого встала Холмогорова, и внимательно слушали их. Вид у них был задумчивый.

— Я вынуждена ей верить, — немного подумав, сказала она. — Других ниточек нет.

Космос едва заметно улыбнулся. Эту фразу в несколько иной форме он еще вчера слышал от Вити. Хотя, на самом деле, ничего смешного в этом не было. Что там, что тут дело двигалось крайне медленно и только за счет невесомых, призрачных зацепок. Это не могло не расстраивать.

Юлиана, громко шлепая босыми ногами по светлому ламинату, прошла в сторону стеклянной двери, ведущей на лоджию. Еще было достаточно рано — светало. Огненно-рыжие, с розовым оттенком лучи солнца проникали сквозь стекло в квартиру и играли на бледной коже Холмогоровой. Сквозь них можно было рассмотреть шапку Лужников, графичные очертания пышных деревьев, другие близстоящие дома. Они будто купались в пылающем золоте рассвета, которое дарило тепло, разливавшееся по всему телу. В этом ярком свете еще жили остатки лета: беззаботного, счастливого и по-детски легкомысленного. Рядом с дверью стояла в кадке большая комнатная пальма. Земля в ней казалась светло-серой, пересохшей. Юлиана прищурилась, подставила ребром ладонь к бровям и заметила ярко-зеленую маленькую лейку, стоявшую на полу на лоджии. Подвязав халат и закатав рукава, она дернула ручку двери и подцепила лейку пальцами. Как и ожидалось, она была пуста.

— А почему вы пальму не поливаете? — нахмурилась она, указывая лейкой на растение. — Завянет ведь скоро.

Космос Юрьевич и Пчелкины переглянулись. Вид у всех троих был недоумевающий. Оно и понятно: между отцами и детьми до сих пор существовала определенная недосказанность, которая могла повлечь за собой большие беды. Но при этом молодое поколение понимало, что и полное доверие могло также сыграть против них. Уж больно им хотелось все самим разнюхать. Юлиана желала самостоятельно найти того, кто надломил ее, а Паша хотел этого, потому что хотела она.

И в центре этой до чертиков серьезной, пугающе опасной ситуации она со своей пальмой.

— Да хрен его знает… — пожал плечами Виктор Павлович. Холмогорова поджала губы и, зайдя за недалеко стоявшую барную стойку, налила воды в лейку из-под крана, после чего опустилась на корточки перед кадкой и бережно, будто птица, кормившая своих птенцов, вылила содержимое на сухую землю.

— Короче так, молодые, — Космос вдруг вышел на центр помещения. Вид у него был решительный. — Сейчас мы разъезжаемся, а вечером жду всех у нас в квартире на Ленинградке. Да, Юль, у тебя сегодня гости! И вообще, иди давай, собирайся, негоже пары прогуливать!

Девушка отложила лейку куда-то под батарею и молча направилась вслед за отцом. Она бегло обняла Пашу на прощание, коротко кивнула Виктору и, сняв с ручек шкафа вешалку с формой, скрылась за дверью ванной комнаты. Больше всего в тот момент ей хотелось верить, что они не зря выдали часть сведений родителям. Уж слишком тяжела была та ноша, да к тому же весьма токсична. Ее стоило выдавать по кусочкам и только если к стенке прижмут и нож к сонной артерии приставят. Оно, конечно, неприятно, но и выкладывать все карты сразу на стол было бы неразумно. Так что, пускай Пчелкин и Холмогоров идут в этой истории тем маршрутом, который они для них определят.