Часть одиннадцатая (2/2)
Дина расстроенно вздохнула и запустила пятерню в волосы. Было видно, что ей тоже давались эти воспоминания тяжело, отчего в душе у Юлианы было еще тяжелее: ей было стыдно торопить знакомую с рассказом, но так хотелось узнать, в чем был замешан человек, который так близко знал Мишу, что аж зубы сводило, а ноги под столом едва не ходили ходуном.
— Люди, которые были типа хозяевами сервиса, промышляли наркоторговлей, — Дина сказала это очень тихо, будто боялась, что кто-то, кроме них это услышит. — Андрей очень быстро в это втянулся, а Миша…
— Что Миша? — Юлиана чувствовала, как на глаза мгновенно навернулись слезы, которые сдержать никак не получалось. Из левого глаза вот-вот должна была потечь соленая дорожка — противная ассоциация.
Горло сдавило спазмом, а мозг буквально кричал: «Ты же знаешь ответ на этот вопрос, зачем спрашиваешь?»
Из прихожей раздался переливы массивного колокола — звонили в квартиру Пчелкиных. Юля вздрогнула от звука, Дина заметно напряглась, а Паша, никому ничего не говоря, выбежал в прихожую. Через минуту раздался звук поворачивающегося ключа в замке и голос Пчелкина-старшего:
— Привет, ты че на звонки не отвечаешь? — спросил отец сына.
— В смысле? — раздался потерянный, глухой голос Паши и недовольное цоканье языком Виктора Павловича.
— Нахер ты телефон все время выключаешь? — продолжал возмущаться он. — Мне документы нужны, я думал, ты привезешь, а до тебя как до Кремля! Пришлось водителя гнать из офиса!
Голоса постепенно стихали — видимо, семейство продвигалось в сторону кабинета Виктора Павловича. Юлиана встала из-за стола и, приложив палец к губам, тем самым наказывая Дине молча сидеть здесь, вышла за двери кухни.
Как оказалось, отец и сын еще находились в гостиной. Старший Пчелкин что-то искал в комоде рядом с дверью, но, увидев гостью, тут же расплылся в обаятельнейшей улыбке.
«Да, такую хрен пропьешь!» — промелькнуло в голове у Холмогоровой.
— Здрасте, — промурчал удивленный Витя. — А че это к нам доблестная милиция нагрянула? С обыском?
Он мельком глянул на сына, стоявшего у него за спиной, а потом вновь вернулся к Юлиане:
— С обыском, — сказала она в ответ, поддерживая шутку. — Оружие есть?
— С разрешением, товарищ начальник, — продолжал улыбаться Витя. — Проверять будете?
— Дядь Вить! — воскликнула Холмогорова, округлив глаза, а мужчина только рассмеялся.
— Разрешение у сына, его и проверяйте, — парировал он. Паша закатил глаза и это был один из немногих случаев, когда Юля его полностью поддержала. Виктор Павлович же только махнул рукой, мол, что с вас взять, молодежь. — Юлька, у тебя, по-моему, мобила пиликает!
Юлиана обернулась и прислушалась. Звук явно был не ее, а это значит, что телефон не отключила Дина. Юля стиснула зубы с осознанием того, что девушка забыла телефон в кармане плаща, а не на кухне.
— Здравствуйте, — стеснительно пробормотала Дина, показываясь в коридоре. Она быстро достала из кармана телефон и тут же его отключила.
Смысла прятаться уже не было, поэтому она прошла в комнату к остальным. Виктор Павлович осмотрел ее с ног до головы, а потом резко повернулся лицом к сыну, который стоял у него за спиной:
— Слышь, ну даже я так не делал в молодости… — тихо прошептал Пчелкин-старший, положив руки в карманы темно-зеленого пальто.
— Вообще-то это моя однокурсница, Дина, — спустил отца «с небес на землю» Паша. — У нас задание в парах — взять интервью у какого-нибудь интересного человека. По-моему, Юлиана Космосовна отлично подходит на эту роль.
«Пиздит как дышит», — только и смогла подумать ошарашенная Юлиана, которой оставалось только кивать Виктору Павловичу, подтверждая слова его сына. Дина поступила также.
— Ну ладно, черти, — не снимая подозрительности с лица, проговорил Витя. — Давайте тогда, работайте. Дина, а вы молодец! — мужчина вдруг опять лучезарно улыбнулся. — Я больше, чем уверен, что заняться учебой уговорили моего оболтуса именно вы, а не он вас. Я надеюсь, что к зимней сессии он подойдет с нормальными оценками, а не как обычно.
— Спасибо… — тихо ответила ему Давыдова.
— Так, молодежь, вы идите давайте на кухню или где вы там сидели, а мне поработать надо, — распорядился Виктор Павлович. — Сейчас бумаги кое-какие заберу и уеду.
— Да вы не торопитесь, — крикнула вслед мужчине Юлиана, но он ничего ей не ответил.
Паша взял за руки обеих и едва ли не силой привел обратно на кухню и усадил за стол. Едва девушки оказались там, то прошлые чувства вернулись с новой силой. Обе понимали, что оборвавшийся на неприятной ноте разговор придется продолжить, а Юля даже почувствовала, как тот самый спазм, резко схвативший ее за горло, вновь вернулся. Она вцепилась ногтями в мягкое сиденье стула и смотрела прямо в глаза Дине, показывая, что можно было продолжать. Паша в этот раз за стол не сел, а расположился рядом с барной стойкой.
— Так, на чем мы остановились?..
— Миша тоже был в наркобизнесе? — вернула девушку в нужное русло Холмогорова. Дина нервно поправила волосы. — Отвечай же, ну!
— Тихо вы! — шикнул на собеседниц Пчелкин, косясь при этом на дверь. — Ты хочешь, чтобы тебя опять дома заперли?
— Тогда давайте продолжим разговор потом, — раздраженно сказала Юля, облокачиваясь на спинку стула.
Они затихли, прислушиваясь к еле слышным шуршаниям бумаг в другой комнате. Когда, наконец, они стихли, троица стала гипнотизировать дверь, ожидая, когда там появится человек, ухода которого все давно ждали с нетерпением и придыханием. Но он, к счастью, решил не беспокоить «трудящихся» и молча хлопнул дверью.
Такие вынужденные перепады внутреннего состояния Юлианы уже порядком истрепали ей нервы. Все, чего она хотела — правды. Только вот сейчас она даже в своем единственном желании не была уверена: правда могла оказаться слишком больной.
— Пожалуйста, — взмолилась она. — Скажи мне, что Миша не участвовал в этом дерьме. Я прошу тебя…
Дина нервно облизнула губы. В ее светлых глазах теперь читалась жалость к новой знакомой: она казалась ей сначала такой сильной, с успехом пережившей личную трагедию, а в итоге выяснилось, что рана еще до конца не зажила и вот-вот из нее мог бы прорваться фонтан крови, заливая собой все тело. Юлиана дышала все тяжелее и тяжелее, а на лице читалась хрупкая надежда, которую она пыталась взрастить и выдать за правду.
— Прости… — только и смогла сказать Дина прежде, чем бледное лицо Холмогоровой исказилось в ужасе. — Я не могу тебе соврать.
— Нет, нет, нет! — она истерично замотала головой, пряча при этом лицо в руки. — Нет, этого не может быть! Этого не может быть!
Все рухнуло. И зачем она, дура такая, только решила искать эту чертову истину? Ведь если знала, что убили, то должна была давно понять, что убили за что-то. За просто так убивают только маньяки, но и те никогда не сбрасывали людей с крыш, потому что это не приносит такого морального удовлетворения, как, например, нанести тридцать с лишним ножевых ранений или столько же пуль всадить в бренное тело.
Она должна была понять, к чему все идет. Сначала Юлиана надеялась, что ее догадки правдивы и она найдет убийцу своего любимого человека, а теперь, когда стал ясен мотив и даже примерные преступники, она пряталась от долгожданной правды, осознавая, что сегодня получила не радость от продвижения вперед, а горькое разочарование.
Пчелкин обнял ее со спины и дышал теперь в шею. Он будто пытался согреть ее своим теплом, хотя этого было совсем не надо — в квартире у Пчелкиных всегда было очень жарко. Теплолюбивые, блин.
— Ты же хотела правды… — шептал он ей на ухо. — Мне жаль, но это она и есть.
— Нет, нет, нет! — повторяла, как мантру Холмогорова. Джунгли информации в голове превратились в перловую кашу и она совсем не знала, что делать с ней. Чувства бушевали и впервые в жизни Юлиана Холмогорова была не в силах им противостоять. — Миша не мог торговать наркотой! Он знал, как я к этому отношусь! Он не мог!
Она вскочила из-за стола, пытаясь при этом стряхнуть с себя руки Паши, но он отчаянно продолжал попытки сгрести ее в охапку и успокоить. Юлиана уже не чувствовала ни той яркой горечи, ни злости на собственное любопытство — ничего. Только опустошение, которое выжгло в ней все, что успело прорасти на месте едва зажившей майской раны. Она попросту билась в истерике, потому что чувства завязали ей глаза и, если бы ее сейчас кто-то спросил, зачем она это делала, девушка бы успокоилась, но точно бы никогда не ответила на этот вопрос.
— Не трогай меня! Оставь в покое, я сказала! — кричала Холмогорова, пытаясь прорваться к двери.
— Ты не в себе! Останешься сегодня здесь, успокоишься… — нарочито спокойным тоном сказал Паша, но в ответ получил неожиданную, но очень звонкую оплеуху.
— Да угомонишься ты или нет, озабоченный?! — что было сил гаркнула она, утирая слезы и размазывая тушь по лицу. — Вечно твои дурацкие намеки, когда ты уже, наконец, поймешь, что ничего и никогда между нами не будет?
— Ага, то есть, я хуже этого долбанного наркоши, которого свои же с крыши и сбросили, так? — не сдержался Пчелкин.
Это возымело определенный эффект, причем, у обеих: Дина в испуге вжалась в стол спиной, а Юлиану вдруг зашатало из стороны в сторону, будто флаг на ветру. Пчелкин тут же схватил ее за кисти руку и как следует встряхнул:
— Пожалуйста, послушай меня: я хочу тебе помочь, — он говорил ей прямо в лицо, казалось, что у них даже кончики носов соприкасались. — Я понимаю, что тебе сейчас больно. И я слишком хорошо знаю твое такое состояние, и никуда тебя не отпущу.
Юля смотрела на немигающим взором, будто даже куда-то сквозь него. Также она выглядела на следующий день после гибели Миши, когда ей показали тело. Пчелкин вызвался поехать с ней и тогда же запомнил тот пустой, безжизненный взор ее голубых глаз. Казалось, что тогда она умерла и легла рядом с ним, в морге.
— Паш, я до дома сама доеду. Не провожай меня, — тихо сказала Дина, продвигаясь к выходу, понимая, что сейчас она не в приоритете. Пчелкин только кивнул ей на прощание.
Когда входная дверь за Диной закрылась, Юлиана издала первый всхлип. Потом второй и следом она просто бессильно уронила голову на плечо Паши. Ноги подкосились и заботливый Пчелкин подхватил ее на руки.
— Прости меня… — прошептала Холмогорова, когда он уложил ее на диван в гостиной. — Но я не могу поверить в то, что Миша мог заниматься таким…
Ее голос снова дрогнул. Пчелкин присел рядом и положил руку на ее колено. Юлиана повернулась в его сторону и сначала на ее лице заискрилось привычное для таких случаев возмущение, но потом она устало откинулась на подушки и уставилась в потолок.
— Нахера я вообще во все это полезла? — спросила она, казалось, больше саму себя, нежели Пашу. — Ведь знала же, что если убили, то явно не просто так.
— Тогда ты просто догадывалась. А когда ты понимаешь, что твои худшие опасения — правда, тогда все совсем по-другому чувствуется, — философски заметил парень. — Тебе принести чего-нибудь? Валерьянки там…
— Я спать хочу… — сказала она, смотря заплаканными глазами прямо в его глаза.
Оставлять девушку одну было небезопасно, поэтому Паша снял со спинки дивана скрученный в рулон темный плед и, расправив, укрыл ее. Юлиана тут же закрыла глаза и, перевернувшись на бок, положила руки под подушку. Паша же, встав с дивана, бегло осмотрел комнату на предмет потенциально опасных вещей: он хотел закрыть двери в гостиную и остаться на кухне, чтобы обмозговать все произошедшее, но боялся, что, проснувшись, Холмогорова попробует что-нибудь учудить после таких новостей. Не найдя ни колюще-режущих предметов, ни огнестрельного оружия, парень закрыл на замок двери на балкон и в комнату отца, которая была в прямо противоположной от дивана стене и вышел.
Предстояло разобраться с собственными мыслями и чувствами, чтобы понять, что делать дальше. Хотя, в идеале еще стоило бы понять, что теперь хотела делать Холмогорова, но кто ж знает ее, кроме нее самой?