Часть одиннадцатая (1/2)

Сколько кругов ада было у Данте? То ли семь, то ли девять. Саша как-то интересовалась этим, но так точное количество и не запомнила.

С кругами кровообращения у среднестатистических лягушек дело обстояло куда лучше, но все же часто и они путались на черно-белой схеме, которая была напечатана под очередным заданием в формате единого государственного экзамена. Саша смотрела на схему и отчаянно пыталась вспомнить, где же эти самые круги спрятались, не забывая при этом проклинать хитросплетения нервной системы не только у земноводных, но и вообще у всех живых существ на планете.

Круги ада у Данте, круги кровообращения у среднестатистических земноводных, круги под глазами у Филатовой… Круги ее персонального ада, где она была совершенно бессильна и это ее раздражало больше всего на свете. В ее жизни было слишком много кругов, которые никак не хотели разъединяться и давать ей свободу. И она ходила по этим кругам, словно неприкаянная, обреченная на вечное чистилище, будучи при том еще живой.

Саша прикрыла глаза на секунду и отложила сборник вариантов по биологии. Стоило сделать небольшой перерыв, чтобы она совсем не потерялась в своих мыслях. Когда она вновь их открыла, глазные яблоки предательски повернулись в сторону левой руки, один из пальцев которой сейчас был больше похож на окуклившуюся гусеницу. К горлу подступил тяжелый соленый ком, мешая девушке дышать, а на глаза навернулись слезы.

Саша не любила плакать: ей казалось, что поддаваясь этой слабости, она начинала приближаться к неминуемому разложению как личности. Папа всегда старался воспитать в ней бойцовский дух, чтобы ничто не могло сломить его дочь. И у него это получилось: Филатова привыкла бороться до последней капли метафорической крови, всегда пыталась найти даже в кромешной тьме луч света и ухватиться за него.

Но сейчас будто в ее жизни началась черная полоса и как бы она ни барахталась, внутри все рушилось, а Саша просто собирала обломки и в спешке пыталась все отстроить заново — Сизифов труд, не более. Прежней силы будто бы и не было вовсе и это угнетало Сашу. Она отчаянно искала ее остатки в себе; каждое утро, открывая глаза, убеждала саму себя в том, что сегодня у нее точно получится вернуться назад, в то время, когда она была счастлива. И каждый вечер ложилась спать расстроенная, понимая, что сегодня опять что-то рухнуло, а она только камни успела подобрать.

Сбоку послышался щелчок дверной ручки — в комнату зашла мама. Саша хотела было вновь открыть сборник заданий, чтобы она не задавала лишних вопросов, но не успела: схватив книжку левой рукой, она почувствовала легкую боль в заботливо перебинтованном Ваней пальце и сборник с характерным звуком упал вновь на стол. Саша повернулась в сторону матери и заметила в ее руках тарелку с ужином и стакан с водой.

— Ты сегодня села за занятия сразу после возвращения из больницы и я подумала, что ты не захочешь ужинать на кухне, — объяснила это Тамара, ставя перед дочерью ужин.

Саша виновато опустила глаза:

— Я только решила передохнуть…

— И как раз вовремя! — с нежной улыбкой перебила дочь Тома. Она положила свою нежную руку на здоровую руку Саши и наклонила голову чуть вбок, чтобы можно было разглядеть выражение лица девушки и, по возможности, помочь ей. Саша, не выдержав такого напора, сдалась и посмотрела на мать.

— Мам, прости меня, пожалуйста, — вдруг сказала Филатова. — Я в последнее время вам с папой только жизнь порчу: и травмы, и поступление на тренера, а не на юрфак…

— Тише, тише… — Тамара обняла дочь за шею и уткнулась ей в рыжую макушку. Одна рука переместилась с шеи на голову и женщина стала успокаивающе гладить дочь по волосам. — Не расстраивайся. Ты все делаешь правильно.

После этих слов Саша подняла глаза на маму, а она, встретившись с такими родными карими радужками, отпустила ее и села на кресло, что стояло совсем рядом с письменным столом Саши:

— Ты не должна просить прощения у меня, — проговорила Тома. — Это я должна попросить у тебя прощения за то, что не приняла сразу твой выбор. Понимаешь, для меня профессиональный спорт — это дремучий лес и я, наверное, мыслила какими-то стереотипами, когда узнала, что ты хочешь и после завершения карьеры работать в этой сфере. Да и теперь я больше знаю об этом всем, чем раньше…

У Саши защемило какой-то неловкий нерв между ребер и будто холодный северный ветер мигом пролетел через них, как через решето. Мать в последнее время изрядно попортила ей нервы своим консерватизмом, который, по большей части, обуславливался ее амбициями, но теперь она искренне раскаивалась. Да и не могла Тамара долго стоять на своем, если видела, что ее решения делали больно близким людям.

— Я простила тебя, мам. Давно простила, — кивнула головой Саша, улыбаясь ей. — Мы все часто совершаем ошибки не со злости, а потому что чего-то не знаем или не понимаем. Потому что неизвестно пугает.

— Вот да, — незамедлительно согласилась с дочерью Тамара, которая с придыханием слушала ее и надеялась, что та напряженность, что была между ними в последнее время вот-вот исчезнет. — Ты права, абсолютно права! И вообще, ты у нас такая умница!

На лице у старшей Филатовой заиграла такая счастливая улыбка, что Саше показалось, что она начала «оттаивать». До этого момента в комнате было холодно и чувствовался неприятный запах страха, а когда они с матерью таки нашли те струны души, на которых и следовало играть, ей постепенно становилось легче. Возможно, Господь Бог услышал ее молитвы, которых не было или какие-то фантастические силы послали ей свои космические помощь и поддержку.

Саша не знала о происходящем вокруг нее почти ничего: она только чувствовала, что кто-то невидимый, который в свое время выпустил все несчастья из ее персонального ящика Пандоры, отменил команду «фас». И Саше только хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше. В то, что ящик могли запереть навсегда она не верила.

Но все-таки сейчас было очень хорошо на душе. В последнее время она так мечтала о том, чтобы судьба, наконец, ей улыбнулась и послала облегчение. И вот, глядя в смеющиеся глаза мамы, которая смогла переступить через себя и принять выбор дочери, Саша каким-то из своих кругов кровообращения чувствовала, что именно сейчас она могла воплотить еще одну мечту в жизнь. Только сейчас, в этот миг, мама могла понять и этот выбор Саши.

— Мам…

— Я очень сильно извиняюсь, но подавляющее меньшинство электората голодает, — вдруг дверь Сашиной комнаты вновь отворилась и в проеме показался отец семейства. — Вы собираетесь вообще какие-то меры принимать?

— Да идем мы, пап, идем! — отозвалась Саша, вставая из-за стола и забирая тарелку под недоумевающие взгляды Томы. — Я с вами посижу, что уж там…

По ощущениям Саши, прошло не более минуты с того момента, как она уже была готова сказать маме о Ване, но за это время она успела почувствовать, как сердце ее провалилось куда-то в пальцы ног, а руки тотчас покрылись липкими каплями пота. Дышать стало труднее, а в голове пульсировала только одна мысль: «зря, зря, зря!»

***Юлиана уже составляла список, почему они с Пчелкиным, несмотря на его жгучее желание, не могли быть вместе. Туда входили разные его черты характера, которые она считала для себя неприемлемыми, различные прецеденты, в которых он повел себя не очень хорошо. Этот список пополнялся новыми пунктами с завидной регулярностью, но в последнее время Холмогорова чувствовала, что многие из них были, что называется, высосаны из пальца. Она будто пыталась забить человека его же собственными провалами и ошибками, чтобы не видеть другую его сторону — ту, которая могла бы ее привлечь и увлечь за собой.

Но уж последний проступок Паши точно был весомым аргументом против развития их отношений, что успокаивало девушку и снимало груз ответственности с ее плеч. Она ведь и простила Пчелкина только потому, что он неожиданно решил ей помочь в расследовании и очень даже преуспел в этом. Только так ли сильно тяготило его присутствие рядом с собой? Юлиана все чаще задавалась этим вопросом и все чаще стала давать самой себе ответ «нет».

Очередное дарованное ею прощение далось ей легко. Тогда, на даче у Беловых она простила его не только ради той информации, что он нашел, но и ради того, чтобы как-то стабилизировать их отношения, чтобы отец не приставал к ней с вопросами о их взаимоотношениях с Пашей. Сыграла свою роль и привычка «дарить» Пчелкину эти самые прощения. Эмоциональный, вспыльчивый человек — что тут поделаешь.

Загорится как спичка — и творит то, что велит ему такая же пылающая душа, а мозг будто отключается и начинает работать только тогда, когда самое важное уже сделано.

Воробьевы горы, казалось, были для семьи Пчелкиных каким-то особенным местом, значимым. Иначе почему они и жили в том районе, почему чаще всего гуляли там? Она отлично помнила, как во времена подросткового бунта Пчелкина чаще всего можно было найти там, сидящим на перилах мраморного ограждения на смотровой площадке. Он задумчиво смотрел вдаль и наотрез отказывался с кем-либо разговаривать, прося даже Юлиану оставить его в покое. Это был единственный момент в жизни, когда она видела его настолько сосредоточенным и серьезным: отношения с отцом значили для него гораздо больше, чем могло бы показаться со стороны.

Юлиана заправила за ухо выпавшую из хвоста прядь. То, что происходило вокруг нее, больше напоминало завязку какой-то большой истории, где еще ничего не было понятно. Огромное количество загадок и такое же большое количество разнородной информации создавали сейчас в ее голове непроходимые джунгли, а как разобраться с ними — неизвестно. Задремавшая рядом Дина была одной из таких же загадок.

Что она хотела им рассказать? Знала ли она, кто стоит за смертями Андрея и Миши? Впрочем, нет, это вряд ли, иначе давно бы уж покоилась рядом с ними. Значит, опять ничего резонансного; очередной маленький шажочек в сторону разгадки их совместной тайны. А может, Дина — это вообще пустой номер и она ничего нового и интересного не скажет. Кто ж знает ее, эту скрытную блондинку?

Вскоре они уже были у дома Пчелкиных. Растолкать Дину оказалось куда труднее, чем они думали: она, видимо, не спала из-за заказов несколько ночей и оттого теперь засыпала везде, где только была возможность. Юлиане даже пришлось следить за тем, чтобы Давыдова не терла руками себе свой роскошный «смоки-айс», который ей безумно шел. Увидев дом на Хамовническом Валу, куда ее и привезли, на лице тут же проявились собранность и выдержка. Дина даже спину чуть выпрямила — не хотела выглядеть на фоне привыкших к такой обстановке Юли и Паши блекло. Впрочем, она изначально так не выглядела: обладая хорошим вкусом, Давыдова умела краситься и подбирать одежду так, чтобы выглядеть дорого, даже не имея ничего дороже пяти тысяч в гардеробе.

— Я рисовала этот дом на вступительных, — вдруг сказала Дина, когда троица зашла в подъезд.

— Правда? — Пчелкин, кажется, был действительно шокирован этими подробностями. Юлиана же только одобрительно улыбнулась знакомой.

— У нас тогда проверяли умение рисовать все подряд. Поэтому так много людей и «засыпалось», — пояснила она. — А я… Я даже не знаю, почему выбрала именно это здание. Вообще, я тогда рисовала первое, что в памяти всплыло!

Юлиана многозначительно покосилась на Пашу. То, что рассказала Дина, было одновременно похоже и не похоже на попытки понравиться. Возможно, это и впрямь было милым совпадением, но Холмогорова все меньше и меньше в них верила.

Когда они добрались до квартиры Пчелкиных, Дина окончательно проснулась и даже немного разговаривала. Пчелкин поддерживал разговор, а Юлиана только продолжала улыбаться ей, надеясь при том, что такая атмосфера поможет им вытянуть из Давыдовой как можно больше информации.

— На кухню идите. Сейчас чайник «чикнем» — и поговорим, — распорядился Пчелкин, когда они уже оказались в помещении.

Внутри Дина держалась примерно также, как и тогда, когда только увидела дом: делала вид, что напускная роскошь, которую так любил Виктор Павлович Пчелкин, ее совершенно не удивила. Она спокойно выполнила просьбу и первой оказалась на просторной светлой кухне. Юлиана зашла следом за ней и села прямо напротив девушки, а Паша, запыхавшись, влетел последним и сразу же кинулся греть чай и переворачивать внутренности холодильника.

— Паш, чая достаточно, — сказала Холмогорова, которой уже не терпелось начать разговор о самом важном для нее. Дина посмотрела на нее исподлобья, но, как показалось Юле, не зло, а будто устало. Юлиана решительно проигнорировала этот взгляд.

— Точно? — нахмурился гостеприимный Паша. — Дин, ты ничего не хочешь?

— Нет, — холодно отозвалась она и тогда Пчелкин, к счастью Юлианы, наконец-то сел за стол.

Сел парень рядом с Юлей и она тут же ощутила, как внутри потеплело. Он на ее стороне.

— Тогда начинай рассказывать, — заявила Холмогорова, деловито поправляя китель.

На заднем фоне шумел электрический чайник, но ее это не смущало. И пусть, что им придется говорить на повышенных тонах. Главное — узнать хоть что-то новое, что поможет ей приблизиться к разгадке тайны.

— Я расскажу. Но сначала скажи мне, ты — девушка Миши? — скрестила руки на груди Дина и придвинулась ближе к спинке стула.

Юлиана знала, что подобный вопрос она обязательно ей задаст, но чтобы с такой формулировкой? Неужели Дина была права: родители Андрея могли многого не знать о жизни сына и его окружения, но сама Дина при этом знала все?

— Откуда ты знаешь? — задал встречный вопрос Пчелкин, не давая ничего сказать подруге, которая от удивления едва рот не открыла. — Ты же спрашивала меня, кто такая Юлиана!

— Забыла, — коротко ответила Давыдова, повернувшись лицом обратно к Холмогоровой. — А когда увидела, то вспомнила. Миша много рассказывал о тебе.

— Что рассказывал? — растерянно спросила Юлиана, которая все пыталась прийти в себя, но смятение оказалось столь глубоко, что у нее никак не получалось.

— Что ты — не та, кем кажешься.

На место смятению и растерянности пришел настоящий страх. Юлиана впервые пожалела о том, что ввязалась во всю эту историю. Дина наводила на нее совершенно адекватный испуг своей холодной интонацией и недосказанностью.

Пчелкин же, казалось, был будто ею загипнотизирован: у него на лице не было никаких чувств, он молча слушал их диалог и думал о чем-то. Сердце будто резко увеличилось в размерах и каждое его биение отзывалось глухой и щемящей болью в ребрах. Воздуха перестало хватать. Холмогорова была на грани того, чтобы просто-напросто выгнать эту девушку из дома Пчелкиных и отказаться от дальнейшего ведения дела. А Дина же, будто читая ее мысли, смотрела на нее изучающе, наклонив голову вбок, и будто бы даже с неким удовлетворением.

— Что это значит? — прохрипела Юля, в очередной раз поправляя форму.

— Он имел в виду, что ты кажешься очень злой, отстраненной, но на самом деле ты добрый человек, — вдруг сказала Давыдова. — Ты пытаешься казаться хуже, чем ты есть на самом деле — так говорил Миша.

Юлиана рвано выдохнула. Паша, услышав это, тут же взял ее за руку в качестве поддержки. Те страшные секунды ушли в прошлое и все, что она успела себе надумать в этот промежуток времени осталось где-то позади. Теперь Дина смотрела на подругу по несчастью с явным сочувствием и недоумением.

— Я понимаю, тебе больно вспоминать о Мише. Но ты же хочешь узнать, что тогда произошло? — Давыдова опустила руки на стол и оперлась на локти, подперев ладони щеки. — Я сама многого не знаю, иначе бы дело давно закрыли, а преступников поймали, но все же у меня есть мысли, откуда ноги растут.

— И? Откуда они растут? — с новым огнем в глазах спросила Холмогорова.

— Я Паше рассказывала, что Андрей, когда работал в одном автосервисе с Мишей, взялся за подработку, — начала Дина. — Меня это пугало и я пыталась узнать, где он теперь работает. Ну, в общем-то, лучше б не знала…