Часть шестая (1/2)
— Ты уверена, что стоит ехать именно сейчас? Мы можем это сделать в любой момент…
— Нет, Паш, я хочу поскорее начать действовать.
Разговоры «под луной» вопреки общему мнению шли не о любви и взаимности, а о деле, которым жила Юля последний год. После того, что для нее нашел Пчелкин, кровь в ее жилах вскипела так, как никогда ранее, а мозг яростно пытался доказать, что если его хозяйка будет медлить, то может не успеть ухватиться за ниточку.
— Просто пойми, я за то, чтобы продумать детальный план, — продолжал дискуссию Павел, перевесившийся через балкон на втором этаже дачи (к удивлению Холмогоровой, без «вечной» сигареты в зубах). — Мы не полиция, чтобы просто так взять и прийти допрашивать родителей этого Андрея. Даже ты так не можешь сейчас!
— У меня есть удостоверение курсанта Академии МВД. Не думаю, что они будут вчитываться в то, что написано в «корке». — возразила Юлиана. — Я даже больше скажу: когда они увидят за дверью человека в форме, то им даже никакое удостоверение не понадобится.
— О нет, солнце, ты глубоко ошибаешься! Не все так просто в этом бренном мире!
Юлиана раздраженно закатила глаза. Иногда молодой журналист Пчелкин начинал злоупотреблять своим отнюдь не скудным словарным запасом, намеренно приукрашивая простые фразы. Будучи человеком, желавшим связать свою жизнь с системой безопасности, Холмогорова терпеть не могла излишеств и предпочитала сухую информативность, хотя это вовсе не значило, что она была обладательницей лишь небольшой кучки заезженных синонимов — просто не видела смысла их употреблять для того, чтобы покрасоваться и привлечь ненужное внимание к себе.
— Знаешь, после встречи с родителями этого бедного парня нужно будет съездить в тот автосервис, где работал Миша. — сделать вид, что ее ничего не взбесило в Паше, было сложно и Юлиана буквально стиснула зубы, чтобы сдержаться.
— Без проблем, — легко согласился Пчелкин. — Только в город ты едешь с родителями, а встретимся спустя пару часов. Ты же понимаешь, что не нужно вновь привлекать их внимание к этому делу?
— Понимаю… — расстроенно вздохнула Юля, которой, на самом-то деле, очень хотелось просто взять и сорваться на «Ауди» Белова с этой треклятой дачи в Москву, хоть и знала, что в такое время суток это будет пустым номером. Даже рано утром, как она и планировала изначально.
— Вот и умница! — наигранно погладил ее по густым темным волосам Пчелкин, отчего та дернулась и отошла на шаг назад, вызвав недоумение, а после сконфуженность парня. Он только хотел было открыть рот, чтобы что-то сказать по этому поводу, но тут же закрыл его и, грустно улыбнувшись, пожелал девушке спокойной ночи. Та ответила сдержанным кивком и осталась на балконе в одиночестве.
Когда Паша оказался в тускло освещенном коридоре второго этажа, то тут же схватился за голову. В буквальном смысле.
«Что же я за идиот? Почему я не могу контролировать свои желания, слова, эмоции? Вечно пытаюсь показать ей, что она мне нравится и это так навязчиво!» — мысли лихорадочно скакали по его черепной коробке и давили на него своим количеством, умножавшимся в геометрической прогрессии.
Это состояние младшего Пчелкина длилось уже несколько лет и, если в то время, когда Холмогорова встречалась с этим слесарем, он не так сильно и пытался обратить ее внимание на себя, то после его загадочной гибели Павлу показалось, что шлагбаум для него поднят. Даже после первого столкновения с холодом Юли Пчелкин не терял надежду и всеми силами старался показать ей свои чувства, хотя и осознавал, что частенько делал это невовремя.
А что ему было делать, когда в такие моменты он просто-напросто терял контроль над своим телом, которое очень уж хотело то погладить ее по волосам, то обнять, то еще что-либо… Мозг тогда работал из-под палки, контролируя лишь то, что было ниже пояса — чтоб уж совсем не распоясался его владелец.
Пчелкин обернулся в сторону балконной двери, где по-прежнему стояла его собеседница спиной к нему. Их разделяла не только эта стеклянная дверь, но и отсутствие понимания чувств друг друга. А разве из этого что-то когда-то получалось хорошее?
Ему решительно стоило забыть об этой истории, забыть о Юле и попытаться построить жизнь по вектору, предназначенному именно ему. А с другой стороны… Если Миша умер, значит, так было надо? Это сама судьба расчистила ему дорогу к сердцу Холмогоровой?
Как бы то ни было, а все равно Пчелкин не сумел воспользоваться данным ему шансом, ведь Юлька его еле терпела. Это чувствовалось и особенно остро чувствовалось сейчас, когда Паша ненадолго смог вырваться из рук страсти и взглянуть фактам в глаза. Реальность была разрушительна и тем самым поучительна.
Павел резко замотал головой из стороны в сторону, приводя тем самым в негодность свою прическу. Этот жест с детства помогал ему вернуться к делам насущным и заставить самого себя поступать по велению разума, а не сердца или души. Сделав это, он тут же развернулся и едва ли не бегом спустился вниз по лестнице. Там ему выделили небольшую комнату. Отец, вероятнее всего, уже сопел в гостиной, где расположили всех, кто нынче перебрал. Путь Паши не лежал через гостиную, он мог только лишь мельком заглянуть туда и то — при желании. Рядом с его спальней должна быть спальня Филатовых: мать и дочь легли, скорее всего, вместе, ведь больше спальных мест не было.
Будто бы навстречу его мыслям из той самой комнаты показалась рыжая голова Саши. Длинные волосы были распущены, а поверх пижамной майки была надета толстовка с капюшоном.
— Ты чего не спишь? — нахмурившись, спросил Паша, когда девушка подошла к нему ближе. Выглядела она то ли сонной, то ли растерянной.
— Да так… — отмахнулась она. — Бессоницей мучаюсь.
— Таблетки пить не пробовала? — насмешливо спросил ее он, за что Филатова одарила друга уже более живым, презрительным взглядом.
— У нас с таблетками все очень строго. Только то, что тренер разрешает, а иначе на самых важных соревнованиях может оказаться, что ты вовсе не таблетки от бессонницы принимал, а настоящий допинг.
Паше потребовалась пара минут, чтобы переварить эту информацию. После этого он взглянул на Сашу и вдруг понял, что она все это время была зажата не только со стороны Белова, о котором не могла рассказать родителям, но и со стороны любимого вида спорта. Этой девочке всего через две недели исполнялось семнадцать лет, а ее судьба находилась не в ее собственных руках и даже не в руках родителей или тренера, а у спортивных чиновников, которые и решали, что признавать допингом, а что нет.
Это было чудовищно рано для нее. Да и вообще чудовищно, что человек был просто марионеткой в их руках, роботом, которому уже отмерен срок службы и до конца которого она будет исправно приносить медали. А потом… Потом, по плану, все должно пойти на спад: придут в команду новые девочки: совсем свежие, только вышедшие из юниоров, и еще максимум пару сезонов Саша будет как-то пытаться быть в той же форме, но у нее ничего не будет получаться и ее участие в игре будет приносить команде серебряные или бронзовые медали. Потом ей это надоест и она сама покинет мир большого спорта.
Через два года должна состояться летняя Олимпиада. Пчелкин, как и многие, с кем Саша могла поделиться чем-то сокровенным, знал, что они будут пробоваться на Олимпийские Игры. И с нынешней Сашиной формой ее команда имеет все шансы на это. Только Пчелкин, Юля, Ваня и остальные, смотря на упорную Сашу, понимали, что это будет ее первая и последняя Олимпиада. После этого как раз должен был пойти период спада и завершение карьеры.
Саша была хрупкой девочкой, которая изо всех сил старалась казаться сильнее и злее, чем была на самом деле. И Паша осознавал, что однажды эта маска должна сорваться с ее лица. Тогда-то их и ждали потрясения, слезы, эмоции…
— А у тебя есть сигареты? — вдруг шепотом спросила его Саша, отчего задумчивость Пчелкина как рукой сняло.
— То есть, лекарства принимать тебе нельзя, а курить можно? Тебе не кажется, что здесь нет никакой логики?
Саша в ответ на это только пожала плечами:
— Многие ребята постарше курят и берут золотые медали. А я… — тут она потупила взор и скрестила руки на груди. — Я сегодня сказала, что и пробовать не хочу эту гадость, но сейчас мне кажется, что это мое единственное спасение от всех этих дурацких мыслей! Черт, я совсем запуталась!
— Тише, тише!.. — шикнул, но без злости на нее Паша, воровато оглядываясь на спящих рядом четырех друзей, двое из которых приходились им отцами. — Разбудишь ведь…
Саша испуганно приложила руку ко рту и совершенно не сопротивлялась тому, что Пчелкин сжал ее плечо и спешно повел к выходу. Оказавшись на просторной веранде, они плотно закрыли дверь за собой и подошли к столику с плетеными креслами, которые в теплое время года предназначались для чаепития в приятной компании. Осенью они выглядели сиротливо, даже печально и навевали тоску по тем самым теплым весенним или летним денькам. Саша устало упала в одно из кресел и положила руки перед собой, на столик. Павел сел напротив нее и, пошарившись по карман спортивных штанов, понял, что сигареты оставил в спальне, что вызвало у него очевидное негодование.
— Твою мать! — он грубо сплюнул за «борт» веранды, но не вызвал у обычно очень чувствительной Филатовой никаких эмоций. — К моему величайшему сожалению, сигарет нет.
— Да плевать уж на них, — голос ее прозвучал очень даже презрительно и высокомерно, будто бы она всего минуту назад не говорила о том, что курить ей позволительно. Это заставило Павла закатить глаза и усмехнуться:
— Ты определись уж, чего тебе надо! — сказал он, по-хозяйски положив руку на белые перила.
— Я жить честно хочу, понял? Вот чего мне надо! — тихо, но в то же время с невероятной драмой в голосе ответила ему Саша. — Я больше не могу прятаться с Ваней по углам. Я чувствую себя преступницей, я не хочу жить в вечной лжи! Юля права была, когда говорила мне, что я полная идиотка, раз связалась в Беловым…
— Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал… — послышался знакомый девичий голос где-то совсем рядом.
Она вздрогнула и обернулась. Пчелкин наклонился вбок, чтобы увидеть говорившую. Юля с видом прожженного безопасника зашла на веранду и встала между парнем и девушкой.
— Я смотрю, до тебя что-то начало доходить… — менторским тоном высказалась Холмогорова, глядя сверху вниз на Сашу. Та же, вопреки ожиданиям Пчелкина, не набросилась на нее с горячими увещеваниями в невинности и чистоте Белова, о их невероятной любви, которой «все возрасты покорны».
Когда тебе семнадцать, то четыре года разницы играют достаточно большую роль.