Разбор полетов (1/2)

Так дышим. Просто дышим, ага? Ну подумаешь, дети швырнули стул. Ну подумаешь, они разбили стекло. Мелочь же, да? Главное дышать. Просто дышать и никого не прибить, ни на кого не наорать. Просто вспомнить, что мне говорил психолог. А что он говорил кстати? Ах да, мы же с ним не обсуждали, что делать, если дети натворили такое. Мне кажется, он даже предположить не мог, что какой-нибудь ребенок способен разбить это то ли окно, то ли витрину. Но это он просто моих не видел, мои способны на все. А я что? Я дышу и стараюсь не психануть. На детей ведь нельзя кричать. Нельзя же, да? А что делать, если очень хочется? Все равно нельзя? Ладно, тогда я просто продолжу дышать и считать про себя. Вроде бы это даже помогает. Знаете, там очень умные люди говорят, что с детьми нужно разговаривать, спокойно им объяснять в чем они неправы и что делать можно, а что нельзя. Да, и психологи тоже так говорят. А я же вроде бы уже упоминал, что слушаю психологов.

Так, нужно все разложить по полочкам. Это тоже рекомендация психолога, он говорил, что ситуацию нужно анализировать, прежде чем принимать какие бы то ни было действия. А потому, что я имею? Дети, слава богу, в порядке, это я проверил в первую очередь. Ни единой царапины, синяка или ещё чего-нибудь — это хорошо. Стекло, очевидно, разбито. Это ладно, это я уже понял. Очевидно, что в этом виноваты мои дети, это тоже становится понятным из того, как они прямо сейчас смотрят на меня. Вернее, как они не смотрят, взгляды то у всех дружно направлены в пол, но догадаться, что они откровенно боятся моей реакции, не сложно. Так, дальше. Как они додумались швырнуть стул? На этот вопрос, смею надеяться, они сами дадут мне ответ, потому что у меня даже предположений нет. Ещё больше меня интересует то, как они вообще этот стул умудрились поднять и кинуть с такой силой. Нет, просто поднять то ладно, он не настолько тяжёлый, а они не настолько маленькие. Но сколько сил нужно иметь, чтобы разбить им стекло? И, допустим, с очень сильной натяжкой, я могу поверить в то, что это сделали Дима или Сережа, но Антон? Ему четыре и этот стул чуть ли не больше него самого, как бы он смог его бросить? Но виноватыми ведь выглядят все трое. Так все, я запутался окончательно. Нужно узнавать все непосредственно у детей.

Но! Насколько хорошая идея устраивать разбор полетов прямо посреди торгового центра? Я на взводе, дети на взводе, сотрудники тоже недалеко от этого состояния ушли. Наверное, сначала мне стоит переговорить с последними, оплатить ущерб, а с мальчиками поговорить уже дома. Просто потому что, как минимум, я тогда точно сумею совладать с собственными эмоциями и точно смогу вести беседы. Да ещё какие беседы! Подумать только, воспитательные. Мог ли я раньше представить себе, что буду подобным заниматься? Ладно, вообще-то мог, я ведь прекрасно понимал на что иду, принимая решение об усыновлении. Другое дело, что я только сейчас осознал, что во-первых, четверо — это очень сложно, а во-вторых, действия детей порой бывают непредсказуемыми. Даже слишком непредсказуемыми. Но ладно, справимся и с этим, выбора то у меня особого нет.

— Никуда не расходимся, стойте тут и ждите, пока я разберусь, — так, мой голос не звучит зло или раздражённо, — это, определенно, прогресс. Кто бы мог подумать, что дыхательные упражнения и вправду помогут?

Дети мне, естественно, ничего не ответили, только еле заметно кивнули, вернее, кивнул только Сережа. Но я все равно не думаю, что они ослушаются и вот так просто уйдут, понимают же, что и так уже наворитили дел, значит не станут усугублять свое положение. Да и Арсений, который вместе со мной подошёл к ним ранее, вряд-ли позволит им совершить побег. Вообще, голубоглазый мальчишка выглядел таким растерянным. Кажется, даже для него, успевшего очень хорошо изучить младших товарищей, подобное оказалось полной неожиданностью и он, также как и я, не имеет ни малейшего понятия, как на это реагировать. В другой ситуации я бы, может, даже обрадовался бы, что Арсений не робот, а вполне себе живой человек, который не может знать всего и быть готовым ко всему. Но сейчас мне, если честно, совсем не до этого. Сейчас мне нужно поговорить с подошедшим администратором, пока он не прожёг дырку в моем затылке своим взглядом.

Я ещё раз глянул на детей, в который раз убедился, что смотреть на меня они не намерены, развернулся и пошел в сторону ужасно недовольного мужчины. Он смотрел на меня с таким пронзительным прищуром, словно и вправду надеялся, что сможет испепелить меня своим взглядом. Наверное, посмотри он также на детей, они бы пребывали в ужасе. Но я — взрослый человек и к таким взглядом давно уже выработал иммунитет. Более того, я и сам так смотреть умею, просто не стремлюсь этого делать, прекрасно зная, что лучше холодная безразличность, чем открытая демонстрация своей ярости.

— Я имею полное право вызвать полицию и заставить вас выплатить компенсацию! — ну да, именно так разговоры начинают взрослые люди, конечно. Этот человек только что потерял уважение в моих глазах. И это при том, что он его и не зарабатывал вовсе. Где «здравствуйте»? И он мог бы представиться для приличия. — Да я засужу вас!

Интересно однако. Он? Меня? Сомневаюсь, что ему это удастся, я, при желании, могу такого адвоката найти, что у этого мужчины не останется и шанса на победу в суде. Да вот только мне бы все же не хотелось доводить дело до такой крайности. Я более чем уверен, что мальчики, даже если и намерено бросались стулом, то точно не имели своей целью разбить стекло. То есть, причинение ущерба не было умышленным, глупая случайность, за которую суд даже не факт, что возьмётся. А оплатить все я и так собирался вообще-то. Потому, совершенно непонятно, почему этот человек решил начать беседу с угроз и обвинений. Очень по-взрослому, неправда ли?

— Я бы попросил вас снизить тон, — четко, размеренно, без лишних эмоций. Я также разговариваю со своими подчинёнными.

— Но ваши дети! — возмутился администратор, — Вы видели, что они сделали?! Дикари!

Да вы, господин, стремитесь разбудить во мне зверя. Я прекрасно видел, что сделали мои дети, но на то они и мои, чтобы я сам с ними и разбирался. А вот по какому праву этот человек оскорбляет мальчишек — это уже вопрос. Нет, безусловно, «дикари» — это не самый худший вариант оскорбления, но даже он вызвал во мне такое негодование, какого раньше я, кажется, вообще никогда не испытывал. Да, я и сам очень недоволен и, наверное, даже зол на поведение мальчиков. Более того, я официально их усыновил, а значит имею право не только хвалить и обеспечивать их всем необходимым, но и отчитывать. Да вот только это не значит, что я потерплю такое к ним отношение со стороны других людей, тем более, со стороны какого-то администратора, который даже собственные эмоции под контролем держать неспособен.

— Вы не имеете никакого права оскорблять моих детей, — я невольно сделал акцент на слове «моих». Впрочем, это же правда, чьи же они ещё если не мои? — И, поверьте, вам все-таки стоит пересмотреть вашу манеру общения. У меня создаётся впечатление, что я веду беседу не со взрослым уравновешенным человеком, а со вспыльчивым подростком. — я уже говорил, что когда злюсь, то голоса, как правило, не повышаю, просто он становится таким стальным и тяжёлым, что буквально давит на собеседника, как небо на плечи атлантов? Нет? Ну вот, теперь сказал значит.

И знаете, такой метод работает очень хорошо. К чему все эти крики и скандалы, если от одного моего такого тона администратор замолк и, не поверите, даже пристыдился? Удивительно, просто удивительно, но интонация решает все. Впрочем, мне от этого только легче, смею надеяться, что теперь он будет нормально со мной разговаривать. А то от повышенных тонов, знаете ли, голова начинает болеть.

— Надеюсь, теперь вы готовы меня выслушать, — сухо произнес я, столкнувшись со взглядом мужчины. В глазах его все ещё явно читалось недовольство, но и некоторое раскаяние от явного осознания собственной несдержанности виднелось на лице, — Если вы того хотите, то вы, конечно, можете вызвать полицию, можете решать все через них, можете отнять как ваше, так и мое время. Возможно, у вас этого самого времени много, но, поверьте, у меня его нет, а потому я предлагаю вам разобраться здесь и сейчас. Я просто оплачу вам ущерб и вы не будете иметь ни ко мне, ни к моим детям никаких претензий. Как вам подобный вариант?

Нет, он серьезно задумался? Чего тут думать — непонятно. Согласился бы уже и перестал издеваться как минимум надо мной. Нам вообще-то уже домой пора, мне, во-первых, нужно детей накормить, а во-вторых, разобраться, наконец, во всем произошедшем. Да вот только если он продолжит молчать, то мы и до завтра не разберемся. А мое терпение небезгранично, я могу просто развернуться и уйти и вряд-ли кто-то сможет мне что-либо сделать. Да я давно уже мог уйти, но вместо этого я, как добропорядочный гражданин, пытаюсь разобраться с возникшей проблемой без конфликтов. А мне в ответ что? Задумчивое молчание! Замечательно, ну просто замечательно!

— Ладно, думаю, в этот раз мы можем обойтись без привлечения к делу полиции, — ну неужели он наконец-то решил, счастье то какое, я уж думал мы и вправду тут до завтра разбираться будем.

Правда мы все равно задержались ещё на полчаса, а может даже и больше. Пока администратор подсчитал сколько я ему должен за это дурацкое стекло, пока я ему эти деньги перевел, пока он убедился, что деньги пришли, короче катастрофа. Но, слава богу, разобрались. Дети все это время стояли в сторонке, явно опасаясь не то, что совсем уйти, а даже сдвинуться на шаг в сторону. Я видел, что Арсений о чем-то говорил с младшими, наверное, пытался разузнать, что именно случилось, но я разговора не слышал, поскольку они стояли чуть в стороне, а я был слишком занят. Но оно и не так важно, я с ними поговорю, просто чуть позже.

— Пойдем, — я подошёл к мальчишкам, указал рукой им на выход. А потом вспомнил, что у нас вообще-то там ещё множество пакетов с покупками.

Наверное, со стороны я выглядел забавно, всеми этими пакетами обвешанный. Не хотелось мне, чтобы их тащили дети, все-таки для них это было бы довольно тяжёлой ношей. Правда, с занятыми руками я не мог держать Антона, который по-прежнему боялся толпы, правда сейчас он явно побаивался и меня тоже, а потому был только рад, когда за руку его ухватил Арсений. Интересно, неужели я и вправду настолько грозным выгляжу? Я ведь уже даже успокоиться успел, ни на кого не кричал, никого не наказывал, так чего они так боятся? Что я, как только вернёмся домой, устрою скандал? Так это не в моей натуре, безусловно, мы поговорим, но не наврежу же я им в самом деле. С другой стороны, это я знаю, что планирую только поговорить, а они то нет. Иди знай, что ребятня там уже напридумывала, может, они искренне уверены, что на их головы сейчас свалятся все мыслимые и немыслимые кары этого мира. Вот они и ведут себя как-то чересчур примерно и поглядывают на меня настороженно. Явно думают, что я не замечаю, но это не так. Сложно не заметить эти перепуганные глазки. Зато, мы хотя бы до выхода добрались без приключений. Впрочем, куда уж нам ещё больше приключений, чем уже было? Я же с ума сойду.

Обратно ехали в молчании. Ну да, настроения петь песенки у них явно не было, а я не хотел устраивать разбор полетов в дороге. Неправильно это, да и неудобно, я же впереди сижу и детей даже не вижу толком с такого положения. Да и им явно требуется время, чтобы обдумать совершенное, может какие-нибудь светлые мысли их головушки посетят. А вообще, удивительно, стоило им один раз накосячить, а мне об этом узнать, так они сразу же такие шелковые стали. А ведь я ещё даже не сказал им ничего. Впрочем, я почти на сто процентов уверен, что они такие ненадолго, как только осознают, что я в целом недоволен, но уже и не злюсь, то наверняка все вернётся на круги своя. Тем не менее, я искренне надеюсь, что бить витрины не войдёт у них в привычку, потому что это уже будет явным перебором. Может по углам их поставить? Чтобы точно все осознали? Хотя, какой теперь смысл? Если и ставить в угол, то сразу, а тут уже столько времени прошло, что дети скорее сами себя накрутят, чем о поведении думать будут. Да и обед никто не отменял, как они есть его будут, стоя перед стенами? Нет, этот вариант сейчас точно не подходит, обойдёмся разговором.

***</p>

Мы вошли в дом. Мальчики все ещё молчали. На самом деле, эта напряжённая тишина меня начинает напрягать. Я, за столь короткий срок, уже успел привыкнуть, что мальчишки постоянно болтают обо всем на свете, а тут. Нет, я понимаю, что, наверное, сам в этом виноват, может, и вправду стоило поговорить с ними сразу же и не мучить детей, да и себя заодно. Но и вправду, что бы я им сказал, находясь среди толпы? Это неудобно. Одно дело — отчитать на месте за небольшой побег, как получилось с Димкой, это дело пяти минут. И совсем другое — добиться того, чтобы дети полностью осознали, что бросаться стульями и бить стекла нельзя. Это не тот разговор, который занимает пару минут. Да и настрой для него нужен соответствующий, боюсь, что, начни я сразу же ругаться, то не смог бы сдержать стали в голосе, просто потому что был зол. А разве оно мне нужно? Кому станет легче, если мальчики после такого начнут от меня шарахаться, как от прокаженного? Вот и мне кажется, что никому.

Наверное, я мог бы прямо сейчас начать разговор, правда мог бы. Да вот только время обеденное, а я совсем не хочу, чтобы дети ходили голодные. В конце концов, воспитательная беседа может подождать ещё полчаса. Именно поэтому я объявил мальчишкам о том, чтобы они шли мыть руки, а потом садились за стол. И меня послушали и действительно ушли в сторону ванной. Все, кроме Серёжи, который не сдвинулся с места, а посмотрел на меня. То ли так сильно раскаивается, что не может выносить томительное ожидание, то ли причина была в чем-то другом. В любом случае, я решил не игнорировать ребенка, присел около него, чтобы быть примерно одного роста, и вопросительно посмотрел в глаза. Удивительно, взгляд он не отвел, а продолжал смотреть прямо на меня, хотя его выражение лица ясно доказывало, что он испытывает сильнейшее чувство вины.

— Паш, послушай, — надо же, неужели он отбросил ненужный официоз и решил перейти на «ты». Что же, я не против, я наоборот очень сильно за, также как и за то, чтобы его выслушать. — Антон совсем не виноват. Это мы с Димкой стекло разбили, а Тоше перепало, просто потому что он все время около нас стоял.

— Я понял, — я даже кивнул, стараясь подтвердить собственные слова. В целом, это звучит очень даже правдоподобно, ну не мог четырехлетний мальчишка с такой силой стул кинуть, просто не мог. — Мы с вами обязательно обсудим произошедшую ситуацию, но сначала пообедаем, хорошо?

Я чуть улыбнулся, пытаясь подбодрить Серёжу, а то он поник как-то сразу, ссутулился весь и взгляд все-таки отвёл. Похоже, все ещё опасается моей реакции. А я что? Нехорошо конечно получилось, но кричать, как я уже говорил, не собираюсь. Это же просто дети, конечно, для большинства людей это не является оправданием, но, как по мне, в какой-то мере, это все-таки оправдывает глупость их поступков и действий. То есть, Серёже с Димой по семь лет, разве ж могли они предугадать к чему приведут их действия? Да я более чем уверен, что они просто хотели подурачится и точно не хотели ничего портить. Хотя, конечно, головами своими подумать могли.

— Ругать будешь? — тихонько так спросил у меня ребенок. Ну вот, а я что сказал? Он точно боится, что я сержусь.

— Разговаривать, — я старался звучать максимально дружелюбно, незачем ещё сильнее пугать и так напуганного мальчика, — Но это все чуть позже, а сейчас иди ручки помой.

Не знаю, поверил ли он в то, что я ругать их не собираюсь, или нет, но мальчик кивнул и действительно пошел в сторону ванной комнаты за остальными. Что же, ситуация стала самую малость яснее, по крайней мере, я теперь точно знаю, что хотя бы Антоша тут ни при чем. На самом деле, я даже не удивлен, что Сережа сообщил мне о невиновности младшего, они тут все дружно за Антошку больше всего переживают, как за самого младшего. Поражает другое, ребенок не стал отпираться и доказывать, что он не виноват в содеянном, также как не стал мне доказывать и невиновность Димы. Явно понимал, что я в это не поверю, а потому решил, что признать вину проще, чем врать и оправдываться. И это, на самом деле, очень хорошо, я не знаю, сделал бы тоже самое Димка, но Сережа явно не из тех, кто станет скрывать собственное участие. Может привык отвечать за свои поступки, может просто понимает, что есть такое слово как «справедливость» и будет нечестно, если он станет отнекиваться от содеянного. В любом случае, мне такое отношение ребенка очень импонирует, также как импонирует и тот факт, что он перешёл таки со мной на «ты». Уж не знаю подлизывался ли ко мне таким образом или просто от страха позабыл, что до этого мне выкал, но это и неважно. Настроение он мне явно поднял, что не может не радовать.

Когда я вошёл в комнату, то дети уже сидели за столом, к ним присоединилась и Евгения, которая этот самый стол и накрыла незадолго до нашего прихода. Хотя «накрыла» — это громко сказано. Ей всего-то и нужно было, что разогреть еду, наполнить тарелки и перенести их на стол. Разговор откровенно не клеился, Евгения, не привыкшая ещё к нам, не решалась заговорить первой, Дима с Серёжей только переглядывались между собой, Антошка затравленным взглядом смотрел в пространство перед собой и елозил ложкой по тарелке, а Арсений в принципе натура молчаливая. А я… Ну я откровенно не знал, что именно мне сейчас говорить и, наверное, уже даже начинал ненавидеть себя за это. Ну нет, после обеда мне нужно срочно убедить детей, что да, они, конечно, накосячили, но это совершенно не значит, что произошло что-то уж совсем катастрафичное. Потому что впереди ещё целых полдня, я просто не вынесу этого отвратительного молчания. Мне кажется, что даже воздух густым стал, словно кисель, настолько сильным было царившее вокруг напряжение. И все из-за чего? Из-за разбитой витрины. Глупо, ну в самом деле. Разве стоят материальные вещи вот этого напряжения? Почему у меня есть четкое ощущение, что что-то я делаю не так?

И вот сколько мы так сидели? Минут двадцать, наверное. А потом я заметил, что Антон, съев чуть больше половины порции, начал клевать носом. Вот-вот и заснёт лицом в тарелке. Точно, его ведь спать уложить нужно и, раз уж он полностью оправдан благодаря Сережиным стараниям, то стоит этим заняться. К тому же, я, в отличие от остальных, с обедом уже закончил.

Я поднялся из-за стола, дети одарили меня испуганными взглядами, ну кроме Арсения, он посмотрел на меня почему-то настороженно, но без страха. Остальные правда как посмотрели, так тут же взгляды и отвели. А Антошка, казалось, даже перестал засыпать, но все равно его глазки были сонными и он постоянно тер их руками. Я сначала отнес тарелку на кухню, а потом уже вернулся и подошёл к зеленоглазому мальчишке.

— Наелся? — ну и почему он посмотрел на меня так, будто я — воплощение его самого страшного кошмара? Я ведь говорил спокойно и даже улыбался. Ах да, он же считает, что я его все ещё считаю виноватым. Тьфу ты, вот это я дурень конечно, нет чтобы сразу успокоить ребенка. — Антош, расслабься, я же не кусаюсь, — я снова улыбнулся, но ребенку явно не было до этого дела. Видимо, он считает, что все-таки кусаюсь, причем очень больно. Ох, как сложно однако.

Я вообще не понимаю, почему он боится, если не виноват. Или это правило «один за всех, все за одного» действует? Неужели считает, что раз уж он находился рядом со старшими, то в любом случае виновен, даже если не принимал непосредственного участия в беспределе? Впрочем, он такая повторюшка, что не исключено, что боится он только потому что боятся Серёжка с Димой. С одной стороны, это очень мило, а с другой, Антоша выходит сам себе придумал, сам себя накрутил и сам же теперь меня боится. Чудик, как есть чудик. И кушать он больше явно не собирается.

— Иди-ка ко мне, — сказал я и тут же подхватил мальчика на руки. Да ну что ж он так испуганно на меня смотрит то? Ещё и дернулся так, будто я его пытать собрался, — Так, малыш, успокойся, пожалуйста. Не собираюсь я тебя ругать, — я говорил все это, а параллельно двигался к выходу из комнаты и следом к лестнице.

— Правда не собираешься? — недоверчиво так протянул он, когда мы уже поднимались на второй этаж.

— А разве есть за что? — Антоша пожал плечами. Ну вот, как я и думал, он ничего не сделал, а испугался за компанию. — Тоша, послушай, я знаю, ты не виноват, мне Сережа рассказал, что ты просто рядом с ними был. Так чего ты так боишься? Я невиновных не ругаю, — да и виновных тоже не то, чтобы прям ругать собираюсь, но этого я говорить не стал.

— Но они же на нас кричали, — негромко сказал мальчишка, опустив голову.

— Кто «они»? — на самом деле я и сам догадываюсь кто, и меня, если честно, совсем не устраивает этот факт, но сделать я уже ничего не могу.

— Те тетеньки. Они очень сильно кричали, когда стул попал в окошко.

Ну да, «тетеньки». Черт бы побрал таких работниц. Какое вообще право они имеют повышать голос на моих детей? Я этого всячески стараюсь избегать, а тут какие-то вообще неизвестные особы, которых мы все дружно впервые в жизни увидели, позволяют себе подобное. Вот серьезно, почему они считают, что лучше знают, что нужно делать и как воспитывать? Детвора моя, значит и задача воспитания лежит на мне, так какого лешего все лезут куда не просят? Антона вон мне перепугали. Может и Дима с Серёжей такие зашуганные, потому что считают, что если уж какие-то незнакомые женщины на них накричали, то я и подавно должен это сделать. И ведь когда я пришел, то этих женщин рядом с детьми уже не было. Явно ведь не сразу мне позвонили, понимая, что я не позволю орать на своих мальчишек. Из всех людей на них вообще только мне позволено орать, раз уж я родитель. Нет, я как бы не собираюсь этого делать, но иди знай до чего они доведут меня в будущем, может и прикрикну вопреки собственным словам и рассуждениям. Что я не человек что-ли? А вообще о чём я думаю? О какой-то гипотетически возможной ситуации, в которой мне придется повысить голос? А зачем? Мне дитя успокоить и уложить спать нужно, а в голову ерунда какая-то лезет.

— Так, Тошик, слушай меня внимательно, — я донес мальчишку до комнаты и опустил на кровать. Вообще-то, ему бы ещё в пижаму переодеться, но пусть сначала выслушает, а потом уж этим займёмся. — Я никогда никого из вас не стану ругать за то, чего вы не делали, это понятно? — ребенок кивнул, это хорошо, значит, он и впрямь меня слушает, — И в данной ситуации ты не виноват, мог бы, кстати, и сам мне об этом сказать, правду от лжи я отличать умею, а потому поверил бы тебе. Димка с Серёжей напортачили, это правда, но это не значит, что ты должен попадать под раздачу, просто потому что находился около них. И уж тем более, никому из вас не нужно принимать всерьез слова и крики всяких тетенек. Не они за вас отвечают, а я, потому и кричать на вас они не имели никакого права.

— А почему тогда они это сделали? — спросил и посмотрел на меня так наивно, но с интересом и любопытством. И, слава богу, страх из этих зелёных глазок исчез, а то я бы точно не вынес, если бы дети меня боялись.

— Иногда люди совсем не способны контролировать свои эмоции.

Интересно, это слишком сложное объяснение для четырехлетнего мальчишки? Но вообще-то мне говорили, что с детьми в любом возрасте можно и нужно как со взрослыми разговаривать, так что это, наверное, не проблема. По крайней мере, Антон вроде бы меня понял, да и взгляд у него по-прежнему заинтересованный. А если он вдруг что-то и не поймет, то всегда может спросить, так?

— Они могут разозлится, но не могут с этой своей злостью справиться и тогда они начинают кричать, — продолжил я. Забавно, Тошка же заснёт сейчас, а все равно слушать продолжает.

На самом деле, я всегда считал, что крик демонстрирует слабость. Если человек кричит, значит он просто не нашел другого способа совладать со своими чувствами. И нет, я не утверждаю, что я весь из себя такой правильный и никогда не кричал. Кричал и ещё как, и нет никакой гарантии, что в будущем не произойдет какой-нибудь ситуации, в которой я тоже сорвусь на крик. Я не святой и не идеальный. Идеальных людей не бывает в принципе. Все мы совершаем ошибки, просто нужно учиться на них, анализировать их. Я же для себя четко осознал, что если орать на человека, то ничего никогда не добьешься, более того, потом ещё и пожалеешь о собственной несдержанности.

— А ты? — спросил мальчишка, потерев глаза рукой. Нужно заканчивать разговоры и уложить его спать.

— Что я, Антош? — я встал, нашел пижамку, которую мальчик ещё с утра бросил на стуле и вернулся к нему.

— Кричишь, если злишься? — пояснил ребенок. Какие у него интересные вопросы однако. Чудесный любознательный ребенок.

— Я стараюсь этого не делать, — я чуть улыбнулся и растрепал его невозможные кудряшки. Как вообще можно иметь такие пушистые и непослушные волосы? И при этом выглядеть так очаровательно мило? — Давай переодеваться и ты поспишь, а то глазки твои вон уже закрываются.

***</p>