Часть 3 (1/2)
Вот что-то свербит настойчиво под ребрами. Не могу, как ни стараюсь, перестать прокручивать дурацкую историю с неудавшимся поцелуем в голове, а заодно страдать желанием вернуться назад и собственную реакцию переиграть. Мы с Шакалом не парочка и ничем друг другу не обязаны. Глупо, казалось бы, кидать какие-то обидки при сложившихся обстоятельствах. Но, знаете, стоит вспомнить, как у него рожа скукожилась, когда я к нему потянулся — и у меня банально разгорается пердак. Можно же было по-человечески. Ну, по-мужски сдержанно подставить рыло под поцелуй, и ничего бы с Шакалом не случилось.
Так что обидку я все-таки кидаю. Понимаю, что мой маленький бунт тотчас не заметят и не оценят по достоинству глубину своего проеба, нет.
Я просто терпеливо жду.
Хожу на пары, часто гуляю с Янкой, потому что Тимур укатил на две недели к бабке в деревню — честно, надеюсь, что за время разлуки Яна прочувствует разницу между нормальной жизнью классной девчонки, которой не приходится ежедневно реветь, и жизнью на побегушках у говна и сделает выводы быстрее, чем с моими советами. Гуляю с Бимом. Клепаю ремиксы для папки «Творчество» и ремиксы для папки «Коммерция». Зарабатываю немного деньжат и возвращаю в свой рацион завтраки. Короче, не убиваюсь днями и ночами, не думайте. Что немаловажно, я целую неделю не выхожу постоять с Шакалом, пока он курит. Не буду врать, без его звуков меня ломает. Хочется безумно этого «Тш-ш-ш» тлеющего табака, да даже стремного «Клац-клац-клац» цепочкой иногда не хватает позарез. Но запрещаю себе со всей строгостью предпринимать какие бы то ни было первые шаги. Не на того напал! Я. Обижен.
Шакал особой разницы не замечает. Мы с ним пересекаемся в коридорах универа и на парах, но садимся по разным углам и друг на друга привычно не смотрим. На лекциях упорно делаю вид, что не палю, как он скрывается за боковой дверью с пачкой сигарет и курткой, только поглубже в ухо, прикрыв волосами, сую капельку наушника и на полную громкость слушаю «Дайте танк!»
«Я ду-у-ума-а-ал, ты чу-у-удо, а ты-ы-ы Иу-у-уда…»
Злободневно, правда?
Короче, неделю жду, гоняя одну и ту же песню по кругу. И тут в субботу, когда меня уже подмывает малодушно написать «Ты там не охуел?? Ну не дрочить же собрался в одинокого весь остаток жизни?», мне прилетает свежее сообщение.
Роман Шакалов. 19:01:
Я у себя.
О да, Ром, дрочить ты будешь, как пить дать будешь. Как минимум сегодня. С самой коварной ухмылкой в мире выжидаю пару минут и печатаю ответ.
Ars Veter. 19:03:
Не, я занят.
Лаконично-безразлично, как кто-то любит. И пусть сидит и думает, чем я так занят.
Ответ не приходит долго.
Кручусь в кресле на колесиках перед письменным столом, отталкиваясь ногой от системного блока, и нервно покусываю губу. Нет, если он проигнорит, это будет вполне в стиле Шакала, но…
Опа, снова звук уведомления.
Роман Шакалов. 19:21:
Отец вернулся?
От удивления закашливаюсь на глотке «Байкала» не первой свежести, со вчерашнего дня оставшегося в кружке. Не поймите неправильно, но Шакал никогда, НИКОГДА, блядь, не спрашивает, в чем причина моего «Не могу». Обычно я объясняюсь сам. Чтобы спросил он? Стояк-то, небось, там что надо, здоровенный такой, бери и… Так, Сеня, стоп, хватит думать о члене Шакала! Лучше напиши что-нибудь небрежное, мол, и без тебя есть чем заняться.
«Я думал, ты чудо… А ты Иуда…» — играет в колонках.
Нет, не надоело. Если что-то заедает в моей голове, будьте уверены, оно там останется до тех пор, пока я не хапну храбрости и обожания песни настолько, что спою ее в караоке. Вот потом как отрежет, а до тех пор — слушаю.
«Я не злопамятный – держу для этого блокнот…»
Ars Veter. 19:23:
Иду гулять с друзьями!
«Я не забуду, месть – это блюдо… которое едят горячим, обжигая рот…»
Незапланированное мероприятие. Если честно, полный пиздеж — я вообще уже в пижаме, наелся пельменей от пуза и собирался блаженно потупить в компик. Но прямо в эту секунду я понимаю, что слова требуют дела. Пойду гулять, и что ты мне сделаешь? Сиди, Рома, с вот такенным стояком, и делай с ним много приятных… короче, ты понял, гуляй, свободен.
Роман Шакалов. 19:23:
С какими?
Я этого сообщения не ждал, поэтому замечаю, уже когда при полном параде — в неподранных джинсах, футболке с гусями, толстовке для утепления и дутой куртке — нахожу телефон свалившимся в открытую пачку с чипсами. Стою, варежку раскрыв, и не знаю, что думать. Ну ничего себе. Это как же тебе, Шакал, трахаться приперло, что я удостоился аж двух наводящих вопросов?
Сердце колотится о ребра с удвоенной силой.
«Тудумс-тудумс-тудумс…»
В любом случае нельзя давать заднюю — у меня же, кажись, действительно получилось устроить ему облом! Чего этим добиваюсь, правда, не очень понимаю. Поцелуи вне кровати мне не очень всрались, вроде бы, чтобы плакаты рисовать «Я имею право сосаться!». Просто на принцип пошел. Пусть не думает, что у него бессрочный абонемент на пользование моей задницы, когда ему вздумается. Меня могут ждать и не в его квартире. Вот Янка, к примеру, затею смотаться к местному торговому центру, на заброшенной парковке за которым вечно по выходным какой-то движ, поддержала на ура — мы с ней договорились встретиться через пять минут.
Бляха, а мне выходить, вообще-то, пора.
Ars Veter. 19:40:
Со своими, прикинь?
Зло вышло, но и у Шакала его вопрос — как будто я ему кругом должен. Бесит, сука, до трясучки.
«Трудно наладить отношения – легко испортить… лютая ненависть – наследница былой любви… и если ты всё осознаешь – реви…»
Вырубаю колонку. Убираю телефон в рюкзак, застегиваю куртку и влезаю в прихожей в зимние ботинки-говнодавы, чтобы не окоченеть через первые пару минут. Треплю Бима за ухом, обещаю ему вернуться до десяти с половиной и с ним погулять тоже — и пулей вылетаю в подъезд.
Натягиваю серую шапку в лифте, спуская всю челку на глаза.
Янка уже ждет меня на улице. В длиннющем пуховике с кроличьими ушами на капюшоне, с объемным шарфом, которым укуталась по нос, и в зимних сапогах. В универ гоняем налегке, потому что крутые, нам морозы, звенящие яйки и циститы не страшны (а еще мы не очень умные, ага). А как выбраться потусить, так заматываемся в три одежных слоя, чтобы между уличным холодом и попавшим в организм холодным пивком оставалась какая-то тепловая прослойка (не то чтобы пиво зимой тоже относилось к разряду умных поступков, ага).
— Мы ж ненадолго? — уточняет Яна, считая мелочь на раскрытой перчатке.
— Конечно, — подтверждаю, деятельно колупаясь в своем кошельке. С пельменей осталось немного как раз на то, чтобы устроить им веселую компанию.
Мы заглядываем в магаз на углу дома, покупаем по пивасу и черному пакету-майке для шухера, убираем добро мне в рюкзак.
Идем длинным путем через дворы, любуясь блестящими, покрытыми ледяной коркой сугробами в лужицах рыжего фонарного света, короткими сосульками на подъездных козырьках. Прислушиваемся к хрусту песка, которым дворники забросали пешеходные дорожки, под ботинками. «Шорх-шорх-шорх…» Красота.
В середине декабря в дворах по-особому тихо. Вроде привычная жизнь кипит, и то тут залает собака, то там пропищит сигналка криво припаркованного авто, а люди бегут суетливо с работы и на работу, из магазинов и за покупками, гулять с детьми и волочить их на санках домой, но все вокруг будто замирает поминутно, оглядываясь через плечо, в ожидании волшебства, в ожидании боя курантов. Мне уже двадцать, а впечатления от этой поры одинаковы из года в год. Будто что-то хорошее рядом, надо только потерпеть и дать этому хорошему шанс собраться с духом и тебя догнать. «Эй, ты про меня не забыл? Я знаю, ты ждал. Прости, что задержался».
Сдуваю залетные снежинки с челки и очень-очень глубоко в себя погружаюсь. Надо назад выныривать — я, вообще-то, не один.
— Уже не скучаешь по Роме? — спрашиваю, прерывая молчание, а Яна таращится на меня широко распахнутыми глазами, чуть не врезаясь в урну.