Глава 44. "Божественное воздействие" (1/2)

Я сидела на краю больничной ванны, пока бушующий демон маячил перед носом, бурно жестикулируя и обещая мне все кары от порки и до того, что самолично запрёт в кондо и будет выпускать только в сопровождении своём или Пиф. Максимум — с Шерри. Однако стоит ли уточнять, что виновной я себя не ощущала? Все эти метания лишь немного мешали сосредоточиться, чтобы получить более внятный анализ произошедших в часовне событий.

И тем не менее я покорно слушала бесконечную, судя по ощущениям, тираду.

— Уокер, ты хоть примерно понимаешь, что могла попасться?! Что, если этот урод такой же, как наш «мистер», который просто-напросто укрылся среди смертных, но легко и быстро выдаст твоё местоположение и местоположение мальчика полукровке?! — шипел Геральд, не желая повышать голос, чтобы не испугать Гидеона, сидящего в палате с Пифеорикой. — Сегодня же. Немедленно, чёрт тебя побери, пакуй шмотки. Возвращаешься домой с сыном. И только попробуй…

Подняв на него больной взгляд, я спросила:

— Ты действительно не понимаешь, что происходит?

— Я понимаю, что ты наплевала на мою просьбу не лезть бесконтрольно в петлю, — неожиданно спокойно ответил Геральд. — И, уж прости, но за это точно последует наказание. И не надо на меня так смотреть. Буду поступать, как с ребёнком — домашний арест. Иначе ты не понимаешь.

— Это ты не понимаешь… — вяло ответила я.

Опустившись на корточки, демон встряхнул меня, сидящую на краю ванны, за плечи.

— Я обязался защищать тебя и Гидеона. Я готов угробить на это свою жизнь. А ты?! Что ты делаешь?! — рыкнул он сквозь зубы. — Ты…

Вздохнув, я положила пальцы на его виски. Не была уверена, что выйдет. Переброс воспоминаний не получался уже достаточно давно. И всё же, видимо, на волне стресса удалось. Картинка, развернувшаяся перед собственными глазами, улетела в разум Геральда, заставив его шатнуться. То, что происходило в башне Мальбонте после зелья подчинения. Мысли о собственном бессилии, злость, боль, ненависть, желание погибнуть, только бы моим телом перестали пользоваться для достижения целей, какими бы по итогу они не стали благими, как бы я не любила сына, а насилие того времени так и осталось насилием. Ломающим, коверкающим, уродующим до такой степени, что с трудом удалось научить себя снова доверять и не бояться прикосновений и близости.

Геральд шатнулся, хмуро глядя на меня. В бирюзовых глазах начал переливаться гнев, знакомое холодное пламя в оттенках синевы, которое причиняет куда больше боли. И если сжигает — то сразу и дотла. Злость, направленная на то, что уже не изменить, с оттенками такой яростной грусти, что не понимал при прежних встречах и десятой доли того кошмара, через который я прошла. Татуировка не позволяла читать меня ровно до тех пор, пока я сама не хотела показать что-либо. И, пожалуй, сегодняшний день был первым, когда я всё же рискнула сдвинуть этот блок в сторону, чтобы он понял, чтобы хоть отчасти почувствовал то, что испытывают девушки в этом госпитале, если имеют хоть малый шанс восстановится.

— Я прошла через это. Была на их месте. Понимаешь? Безмолвная, бессильная, вынужденно исполняющая волю того, кто сам себя нарёк моим мужем. Такое же тело, но в котором заперт разум. Такая же боль, если они её испытывают. Такое же желание спастись от каждого совокупления. Не акта милосердной любви, Геральд. Это совокупление. Животное, часто жестокое и болезненное оттого, что, не питая маломальских чувств, даже возбуждения нет, — я сглотнула, прямо глядя в его глаза. — Я была телом, а не человеком.

Мешающиеся в лице Геральда ненависть и горечь можно было зачерпнуть рукой. Он чуть качнул головой, опустив её и сжав в ладонях мои пальцы, снятые с собственного лица.

— У меня не выйдет исправить твоё прошлое, но я хотя бы постараюсь дать тебе возможность узнать, что будет в будущем. Но не в том случае, если тебя убьют, Уокер, — он с тоской посмотрел в мои глаза. — Последняя попытка сегодня ночью. Если нет — к чёрту. Я постараюсь договориться в департаменте на случай, если история повторится, чтобы облаву проводили подготовленные детективы и подсадная «коматозница» из полиции.

— Он не смертный. Ты понимаешь, что если облаву будут проводить люди, то есть шанс, что кто-то пострадает?.. Персонал, девушки, которые вовсе без сознания и не могут защититься? Это должны постараться сделать именно мы. У остальных слишком мало шансов выжить, — я вздохнула, выжав усталую улыбку. — Всё как раньше: либо мы, либо кто-то пострадает…

Демон хмыкнул, поднимаясь на ноги и отступая к двери, после чего прислонился к ней спиной, потирая пальцами глаза. Кажется, он готов был послать меня к чёрту, но понимание, что тварь, облюбовавшая госпиталь и часовню, действительно опасна для смертных. Я нервно поёжилась, вспоминая то, что случилось в исповедальне. Руки покрылись мурашками, и я со вздохом поднялась с края ванны, глядя на себя в отражение зеркала. Бледная, дёрганная, словно снова вернулась на несколько часов в своё прошлое, в котором так ничего и не смогла противопоставить опасности. Собственно, и не могла, как выяснилось. Слишком сильное подавление воли от того, кто меня «исповедовал».

Пальцы сжали край раковины, когда Геральд всё же подошёл ближе, притянув меня в кольцо рук. Потянулся было к амулету на шее, чтобы материализовать крылья, но фыркнул, опомнившись: места в комнатушке явно было недостаточно для привычного успокоения в тёмном безопасном коконе. И всё же от скользящих по спине ладоней уверенность возвращалась. Как и возвращалась от голоса Пифии, доносящегося из-за двери, знания, что у часовни будет дежурить Риз, сам Геральд, который сможет вызвать подкрепление.

«Я не одна…» — мелькало в подкорке. Среди бессмертных, наверху, я тоже не была одна, но там меня ограничивали в любой помощи, какая только могла понадобиться, чтобы не позволить сбежать. Здесь готова была на риск самостоятельно и добровольно. Просто потому, что другого варианта действительно нет. Я больше не могла позволить издевательства над теми, кто не способен дать отпор. Слишком много воспоминаний, всё ещё порой удушающих ночами. Слишком много бессознательных флешбэков, которые, как не вытравливай, а где-то в подсознании всё равно мельтешили, действуя на нервы.

Демон поддел моё лицо, заглядывая в глаза.

— Это прекрасно, что ты осознаёшь важность своего решения, что готова на риск, чтобы спасти тех, кто тебе подобен, кто слаб, кто не может защититься. Но не забывай и другую важную деталь — Гидеона. Ты не должна пострадать и тем более не должна погибнуть, — он тронул губами мой лоб, снова обняв. — Я не смогу защитить его в одиночку. И тем более не смогу дать ему ту светлую часть, которой ты делишься со всяким, кого зацепит твой взгляд и сострадание.

— Понимаю, но…

— Просто будь осторожна. Помни, что под простынёй кнопка реагирования, которая даст сигнал мне, Риз и в участок; что есть твоя энергия, на самый крайний случай — одна вспышка, и я потороплюсь оказаться в палате…

Я нахмурилась:

— Боюсь, в этом случае здесь поторопишься оказаться не только ты.

— Не без этого, Уокер, — Геральд вздохнул, через силу улыбнувшись. — Потому, прошу, будь внимательнее.

Со вздохом закопавшись носом в его плечо, я прикрыла глаза, чувствуя, как сквозь футболку скользили тёплые ладони, успокаивающе поглаживая спину. Он был прав, и я это понимала. Прав в том, что каждое неверное решение, каждый поступок, который я не обдумываю до мелочей может поставить жизнь Гидеона под вопрос. Но оставить как есть то, что происходит здесь… Чем я лучше буду того же Шепфа? Или Мальбонте, до того увлёкшегося насаждением справедливости среди бессмертных, что не пытается даже понять, что среди людей в помощи и справедливости нуждается не меньше, а то и больше душ.

Ещё через час ушла Пиф. Начинался вечер. Стандартный обход пациентов, завершающийся тем, что койку с Виолетт переместили в смежную палату. Я же, закончив наносить грим, закрепляла лангеты и все необходимые приспособления на своём теле, чтобы занять место девушки под приборами. Инструктаж уже, кажется, сотый от Геральда. Сын задремал от скуки довольно быстро. Обычный вечер и последняя попытка поймать выродка до появления подходящей по типажу жертвы, если этот раз всё же окажется провальным.

Доктор Майклс закрепила дыхательную трубку пластырем в очередной раз прощупала наличие тревожной кнопки под простынёй. Пожалуй, мы обе не могли понять, печалила нас эта ситуация или нет. С одной стороны, отвратительно, что поймать не удавалось, невзирая на то, что мы доподлинно знали, что маньяк бывает на территории госпиталя. С другой — всё же облегчение от того, что на сей раз никто не пострадал. У меня же появлялись более обоснованные опасения, что нас элементарно засекли. Или же кто-то покрывает носителя энергии мирты, не позволяя ему угодить в подготовленную ловушку.

Остался только тусклый диодный светильник в изголовье койки, остальной свет погас, и дверь в палату закрылась. В отдалении слышались голоса медсестёр, направляющихся в ординаторскую, чтобы переодеться перед пересменкой с дежурным ночным персоналом. Эти звуки стали привычными и почему-то внушали куда больше надежды, чем то, что я слышала в беспамятстве, оказываясь в лазарете цитадели или школы. Быть может, всё ещё уповала на человеческую природу и взаимовыручку, которая смертным свойственна куда больше, чем небожителям.

Тело расслаблялось, проваливаясь в чуткую дрёму. Почему-то без труда представлялось возвращение к знакомому быту в кондо. Первичный план действий с уборкой и покупкой продуктов, сводить сына в парикмахерскую, что приготовить и куда выбраться ближайшие выходные, чтобы все могли отдохнуть. Набор привычных действий, как и прежде являющийся для меня спасением от прошлого. Невольно подумала и о том, как приходилось заново осваивать старый мир после неполного десятка лет, проведённого среди бессмертных. Новую технику, новые девайсы, правила общественного порядка.

Разум почему-то погрузился в одно из первых самых ярких сновидений после череды кошмаров. В то, где мой прежний дом из смертной жизни ещё полнился шумом жизни. Где сын уже бегал по комнатам, устраивая суету и образ мужчины, моющего посуду после обеда, и определился. Показывал теперь Геральда в неизменных спортивных штанах. Там всё несколько иначе и происходящее казалось совсем не таким, как оно есть на самом деле. Словно бесконечный побег остался в прошлом.

Вздрогнув, будто пропустила во сне ступеньку, я застыла в койке, не совсем осознавая происходящее. Боковое зрение выцепило электронные часы в углу кардиомонитора. Время близилось к полуночи. Что-то было не совсем так, как обычно… За несколько часов дремоты произошла всё же пугающая дезориентация, и я отчаянно пыталась увязать реальность и то, что осталось где-то в подкорке. Не выходило. Пришлось вспоминать техники, которым научил Геральд. Успокоить дыхание, расслабиться, провести кончиками пальцев по больничной простыне, незаметно шевельнуть головой.

Реальность возвращалась слишком медленно.

А обоняния и всех прочих чувств, которые смертным не доступны, коснулись отголоски мирты…

Тело, ещё секунду назад полностью послушное, словно парализовало. Накатывала отчаянная волна страха из-за воспоминаний того, что происходило в цитадели после зелья. Попытка сбросить оцепенение ни к чему не привела. Только скачущие мысли и возможность смотреть по сторонам из-под полуопущенных век. Сердце словно замерло, и это наконец позволило понять, что именно вывело меня из сна — полное отсутствие звуков.

Показатели приборов жизнеобеспечения продолжали измеряться, но знакомого писка, жужжания техники и шума систем вентиляции не было. Как и не было звуков со стороны сестринского поста, которые прежде всё же долетали даже через закрытую дверь палаты. Сейчас всё смахивало на попытку пробиться через абсолютный вакуум.

Дверь в палату приоткрылась и внутрь, словно в замедленной съёмке шагнул… Настоятель Бенджамин. Вот только мирта, накрывающая с головой, кутающая в вязкий покой, не могла бы смениться на энергию рододендронов, которую я ощутила буквально сегодня утром после случая в часовне. Я не могла его перепутать, даже не имея возможности шевелиться. Боковое зрение улавливало залысины, пергаментную кожу старика и тёмный костюм с колораткой. Единственное, что вызывало недоумение, дополняющее панику, — наличие трости, на которую он ощутимо припадал, делая шаг левой ногой. Утром его походка не выдавала никаких проблем с передвижением, и он вполне твёрдо стоял на своих ногах.

Слуха, словно частично вернувшегося, коснулось бормотание:

— Славься, Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься. К Тебе взываем в изгнании, чада Евы, к Тебе воздыхаем, стеная и плача в этой долине слёз… — шаркающие шаги, пугающие до дрожи, приблизились, и мне отчаянно захотелось зажмуриться, но тело всё ещё не слушалось. Лба коснулись пальцы, и молитва оборвалась. В палате повисла пауза и вихрь энергии мирты ударил с такой силой, что сложно было сделать вдох. Я услышала то, что заставило тело покрыться потом от страха. — Нашлась… Святая дева нашлась! Господи, благослови! Сын твой придёт в мир и закончится эпоха вечного мрака заблудших душ…

По щеке скользнула слеза, путаясь в волосах, когда он отстегнул колоратку и отставил трость. Блаженное лицо настоятеля склонилось над моим, прижавшись губами ко лбу, покрытому испариной. Снова шёпот молитв, перетекающих от одной к другой. О здравии и плодородии чрева, убаюкивающий и в то же время пугающий речитатив. Издевательский плеск собственной энергии ландыша пытался пробиться через протекающую по палате бурю мирты. Ни черта не выходило, и от этого становилось лишь страшнее.

Он снял пиджак, небрежно бросив его на спинку стула для посетителей, очки. Воздетые в очередной молитве руки простёрлись к потолку и скользнули на лицо, потирая, снова благодаря за то, что миссия, возложенная «свыше», будет исполнена. Через несколько секунд, когда он опустил руки, открывая истинный облик, я хотела бы завопить, но не могла: лицо было совершенно другим. Моложе. Смуглый мужчина средних лет. Тёмные волосы, едва поблёскивающие первой сединой, карие глаза, взирающие на моё тело с восторгом и обожанием.

Осторожно стянутое одеяло опустилось к щиколоткам, и мозолистая холодная рука скользнула под подол ночной сорочки начиная двигаться от колена к бедру и выше. Напрягая все мышцы, я старалась заставить себя нажать чёртову кнопку, но тщетно. Внутренняя паника подскочила до невероятных пределов. Хотелось вопить от собственной слабости. Страх зашкаливал, мешаясь с энергией, всё ещё лишающей возможности шевельнуться и мыслить трезво. И всё же собственный страх помог очистить мысли от воздействия. Жаль, что этого было слишком мало.

Ландыш панически взбурлил, но снова затух под натиском, и насильник улыбнулся.

— Новое воплощение Святой Божьей Матери отзывается на прикосновения своего смиренного раба… — он склонился ниже, почти интимно шепнув мне на ухо. — Плод чрева твоего вознесётся над грешниками, став спасением и мессией для слуг света и тьмы и тех, кто явит себя новыми апостолами.

Пальцы коснулись ластовицы белья, и мне отчаянно захотелось умереть уже сейчас. «Соберись! Немедленно соберись!» — приказ внутреннего голоса в позабытом сонме голосов. Не выделяя кого-то одного. Разум на секунду померк, подбрасывая картинку из воспоминаний: Мальбонте, глаза которого скрыты за пеленой Небытия склоняется с оскалом, разрывая ночную сорочку на бесчувственном после переломов теле. Визгливое многоголосье душ бессмертных, застрявших в междумирье перемежается с агрессивным рыком и тяжёлым жгучим дыханием.

И на смену, словно издеваясь, речитатив очередной молитвы. С запинками оттого, что маньяк отвлёкся на собственные брюки. Внешняя тишина и бесконечный внутренний крик с просьбой о помощи. Понимаю, что не в состоянии справиться ни как человек, ни как бессмертная. Провал, который в очередной чёртов раз сломает только недавно восстановленное самообладание и дух, который удалось воспитать в себе после побега, после насилия. Быть игрушкой… Снова… В руках того, кто сильнее, в руках того, кто подавляет волю и уничтожает всякое сопротивление. Ещё слезинка, скатившаяся из другого глаза…

«Я не игрушка…» — неожиданно чётко пронеслось в мыслях. Буря затихла, словно кто-то переключил кран. Кончики пальцев начали нагреваться. Повторялась история с тем, как в кафетерии Джеферсона меня пытался тронуть нетрезвый посетитель. Тот самый предел, когда сила пробуждается от страха, а не от желания защитить ребёнка. «Но мать с разбитой вдребезги сызнова психикой ему точно не сможет стать защитой…» — усмехнулось подсознание.

Койка просела под двойным весом, когда ластовица белья скользнула в сторону. В ту же секунду пробуждающаяся сила вспышкой сдёрнула оцепенение, и я широко открыла глаза, глядя в лицо нависшего насильника. Нет. Не страх… Триггером стало воздаяние. Так же, как с архитектором в темницах цитадели. Воздаяние за грех. За насилие. За то, что безмолвные жертвы ни единого раза не смогли избежать этой участи. Слабыми толчками подбирающаяся к поверхности светлая материя прилила к рукам.

Напрочь забыв о кнопке быстрого реагирования, я дёрнула ладонью, положив её на середину груди мужчины и выпуская импульс. Всё же пока ещё слабый… Только слегка отклонился, удивлённо глядя на дымящуюся рубашку на груди, на которой даже пятна не осталось, но боль его словно отрезвила, выведя из благословенного транса. Улыбка перетекла в оскал из чуть пожелтевших зубов. На моём горле сошлись пальцы, перекрывая кислород. Ещё и чёртова трубка, всё ещё прилепленная к лицу пластырями мешалась, не давая кричать и позвать на помощь. Однако стремительно возвращающаяся подвижность, кажется, придала столько сил, сколько я ещё никогда в запасе не имела.

Насильник дёрнулся, не сумев увернуться от посыпавшихся градом ударов. Локоть наконец ткнулся в кнопку, мигнувшую под простынёй голубым диодом переданного сигнала. Борьба продолжалась. Попытка разжать стискивающие глотку пальцы и взгляд в чёртовы карие глаза… На дне которых мелькало знакомое пламя демонов. Такие же сполохи были у Люцифера и Мими, когда их гнев переваливал за определённую отметку допустимого.

«Какого дьявола?!» — отчаянно пролетело в подкорке.

Снова подобравшаяся сила, попытка попасть ладонью в корпус, уже понимая, что сейчас смогу, наконец, сбросить с себя ублюдка и позвать на помощь. Он оказался проворнее, перехватив трость, прислонённую к койке. Удар металлической рукоятью по голове я даже не почувствовала до тех пор, пока за ним не последовал второй, третий… Пока кровь не начала заливать глаза. Глухо рыкнув, я наконец дотянулась до его лица, выпустив всю скопленную волну. Ублюдок, словно тряпичная кукла, отлетел к стене, ударившись о неё, но не вырубился.

— Помогите! — содрав трубку, я соскочила с койки, придерживая голову и пытаясь смахнуть текущую по лицу кровь. — Кто-нибудь! ПОМОГИТЕ!..

Маньяк усмехнулся, поднимаясь на ноги, хоть и покачиваясь. В руке вспорхнула снова занесённая трость. Он, хромая, двинулся вперёд, когда сила, утратив его давление, взбурлила снова. История повторялась. Снова тепло, перерастающее в жар, скапливающийся на кончиках пальцах, а после и в ладонях. Колыхнулась энергия ландыша, хлёстко разлетаясь от моего тела. Вся дремавшая мощь с момента побега, с той минуты, когда был уничтожен водоворот на парящем острове с десяткой стражей цитадели, словно вышла к поверхности.

Я вернула усмешку сторицей.

— Наследник «Господа» уже родился…

Взмах трости, которую я перехватила, не без труда отводя от себя, глядя в глаза незнакомца. Вторая ладонь, окровавленная, легла на его лицо. Вспышка миртовой энергии на секунду ослепила. И неосознанно в голову рванулся поток воспоминаний. Через блоки, выставленные бессмертными, через непорочный образ священнослужителя, который был взят им ещё до того, как сумасшествие подкралось. Моя собственная сила вытягивала каждое из них, забирая и сжигая каждое из них в его разуме, словно пергаменты, убористо исписанные судьбой демона, ставшего изгоем за связь с представительницей противоборствующей стороны…

Меценат, попавший в секту на западном побережье, откуда его турнули за совращение прихожанок. Следом попадание в клинику после потасовки в ночном клубе Чикаго. В коридоре взгляд задел женщину, стоящую около отделения интенсивной терапии новорожденных, в которой я с трудом узнала собственную мать. Ребекка Уокер, худая до болтающейся одежды, перебирала чётки в дрожащих пальцах, читая одну молитву за другой. Он прошёл мимо, но образ отпечатался в подкорке и не отпускал из тисков несколько дней кряду. Дальше — голос извне, вещающий о грядущей Новой Эре. Новой эпохе утраченного им мира, когда дитя из того самого отделения интенсивной терапии недоношенных, подарит жизнь Мессие.

Голос, который ублюдок воспринимал Божьим, однако… Я слишком хорошо знала, кому он принадлежал, хоть и был искажён «видением». Отец Тьмы. Шепфамалум. Приказ — спасти дочь женщины. Любыми средствами, любой ценой. Он делает щедрое пожертвование на то, чтобы младенца не отключили от аппаратов в отделении для недоношенных. Следом, за одну ночь «Господь», отдавая часть своей мощи, возвращает его силы, которые помогают спасти ребёнка в образе одного из докторов. В разуме чётко вспыхивает энергия юного ландыша, который не отпускает более никогда.

Кадры меняются на мой… Университет. Меценат, уже принявший сан и постриг, был приглашённым лектором на курсе религиозной росписи и узрел ту самую «Мадонну», что долгое время помогал реставрировать в чёртовой часовне за госпиталем, с которым его связала вера. Противоборство светлого помысла и сумасшествия вернувшейся силы при полностью заблокированном прошлом. Сознание спуталось, особенно когда воспоминанием от событий двадцатилетней давности по восприятию стегнула почти позабытая энергия ландыша, которую довелось почувствовать в отделении интенсивной терапии.

Обострение, когда захватившая мысли «Мадонна» исчезла. Из газет было известно, что девушка погибла, но всё тот же голос, который появлялся всё реже и тише убеждал, что лишь ушла на время в чертоги бессмертных, чтобы обрести божественное предназначение. На этом голос перестал откликаться вовсе и рассудок мецената помутился окончательно. Единственной целью стало встретить «Мадонну», когда та появится, чтобы… зачать ей нового сына Бога. Непорочность подобного зачатия покрывалась саном, а возможность посещения часовни за госпиталем позволяла проникнуть в отделение поддерживающей терапии в удобное время, чтобы совершить преступление.

Последнее воспоминание мелькнуло и испарилось. Я убрала ладонь, чувствуя лишь лёгкий отголосок прежде душившей всё вплоть до мыслей мирты. Маньяк упал на колени, выронив трость. Воспоминания о Шепфамалуме сгорели, оставляя только то, что он делал, пребывая в полной уверенности о праведности каждого из своих грехов. Демонический отсвет исчез следом. Почти человек, окончательно утративший себя, но осознавший истину.

— Воздастся каждому по грехам его… — я отступила прочь, отирая окровавленную руку о больничную сорочку. — И никакой больше милости грешникам.

Грохот ударившейся о стену дверной ручки. Крики. Почти от двери выстрел из электрошокера дистанционного действия, угодивший маньяку в шею. Показалось, что все заблокированные ублюдком звуки решили отыграться за одно мгновение, оглушив и мешая сосредоточиться. Кто-то крутил за плечи, кто-то торопился обработать разбитую голову хоть как-то, чтобы остановить кровь, заливающую лицо.

Как обычно, основным триггером стал детский плач из смежной палаты: Гидеон проснулся от грохота драки, колотя в запертую дверь. Встрепенувшись, я вывернулась из рук врачей, убегая к нему. Сын застыл на пороге, заплаканный, сонный, испуганный. Вцепившиеся в край окровавленной сорочки детские пальцы пришлось разжимать силой, чтобы обнять и успокоить. Он мгновенно овил свои подрагивающие ручонки вокруг моей шеи, словно чтобы убедиться, что я всё-таки жива. Через образовавшийся канал — волна первозданного ужаса, что повторяется история, точнее, обе из них, которые произошли в цитадели. И поверх — страх замкнутого шкафа, за стенками которого идёт стычка, а выхода нет как нет и сил выбраться и спастись.

По спине ползли мурашки, когда я всё же нашла в себе силы вернуться в палату, откуда ублюдка уже увели.

— Уходим… — Геральд понял всё по взгляду.

«Я использовала и энергию, и силу. Нас могут засечь…» — панически билось внутри.

Сын задремал, положив голову на мои колени в комнате отдыха полицейского участка, только к рассвету. На моём лбу «красовалась» основательная ссадина и несколько швов. Голова, по ощущениям была не просто разбита, а пробита. В итоге мешок со льдом придерживала из последних сил. Ещё и чёртова сорочка, которую даже не удалось сменить на нормальную одежду до тех пор, пока поднятые по тревоге полицейские не собрали показания и освидетельствования нападения. Только спортивная куртка Риз, также получившей по голове, когда маньяк решил пробраться в часовню, чтобы вознести очередную молитву фреске и наткнувшийся на неожиданную свидетельницу, мысли которой успел прочитать.

Ей повезло несколько больше. Удар пришёлся не рукоятью, а основной частью трости. Только ушиб, который должен будет пройти через несколько дней. Однако, это не отменяло воплей начальника участка, которые я слышала на этаже, когда его среди ночи выдернули на службу после того, как был пойман ублюдок. Сейчас подошла очередь Геральда для получения «выговора» от начальства.

Девушка заглянула в комнату, придерживая на затылке аналогичный моему медицинский пакет со льдом: