Глава 43. "Пленники сознания" (2/2)

— Но я могу помочь! — Гидеон широко улыбнулся, демонстрируя два ряда чуть неравномерно выросших молочных зубов. — Давай?!

— Пока нельзя, — я качнула головой, взяв с тумбочки солнечные очки и сумку с завтраком, документами, ключами от машины и бумажником, после чего прислушалась к происходящему в коридоре и приложила палец к губам. Сын понятливо кивнул, и мы быстро проскочили дверь палаты, свернув в сторону пожарной лестницы за угол. — Нам нужно поймать очень плохого человека. Иначе такие, как она, будут в опасности.

Гидеон снова хмуро свёл брови к переносице, не выворачиваясь, когда я взяла его на руки, чтобы преодолеть несколько лестничных пролётов. Уже на улице его взгляд неизменно переметнулся к часовне, почти незаметной за зелёными кронами деревьев. За эти дни он утягивал меня туда трижды. Безрезультатно в отношении поисков маньяка, но заставляя снова и снова смотреть на фреску, словно видел что-то, кроме внешней схожести, но объяснить не мог. Пожалуй, если бы изображение не было огорожено, он бы подошёл ближе и указал пальцем, но становиться участниками скандала мне не хотелось, и мы всё же уходили из часовни, гуляя по окрестностям.

Уйдя поглубже в парк, я нашла ориентир — ещё одну скульптуру Святой Анны — и опустилась прямиком на траву, под ближайшим деревом, чуть закатала штанины своих джинсов и полезла в сумку, чтобы дать Гидеону заслуженный завтрак. Мюсли, фрукты, крекеры, сок… Кажется, он наслаждался тем, что не приходится питаться кашей каждое утро, периодически получая за хорошее поведение мороженое в качестве поощрения, когда жара была уже слишком невыносимой. Самым сложным, пожалуй, было вернуться в палату и успеть запереться, когда начинался откровенный солнцепёк. Я устраивалась на койке, подвинув столик и расположив на нём ноутбук, начиная рисовать. Гидеон либо наблюдал, либо листал книги, либо развлекался с какими-нибудь тихими игрушками-головоломками, изредка шёпотом рассказывая что-то из своих приключений в подготовительной группе.

Когда завтрак закончился, я подняла голову, чувствуя приближающуюся знакомую энергию Оракула и приветливо махнула рукой. Непривычный внешний вид заставил меня удивлённо вскинуть брови. Обычно отдающая предпочтение шортам, джинсам и футболкам, Пиф сегодня была в лёгком хлопковом платье с юбкой клёш и тонким шарфом в тон босоножкам. Прямо сказать, выглядела она прекрасно, но уж очень непривычно для меня. Зато в руке был почти неизменный набор из пакета фастфуда и подстаканника на четыре порции напитков.

— Привет… Хорошо выглядишь, — я улыбнулась.

— Привет! — Пиф, не мудрствуя, устроилась рядом, расправив юбку и стягивая с носа очки. Сияющие глаза сверкнули, отражая лучи солнца. — Ночевала у Шейна, но стало ещё жарче и пришлось влезть в свой старый гардероб, который я так у него и не забрала, подбирая что-то более лёгкое на сегодняшний день. Бар сейчас на управляющем…

Я заметила, как она вспыхнула, уже явно не только от жары, но и оттого, что «попалась с поличным», проболтавшись о том, где проводит свободное время, пока любовник оставался в Чикаго. Дёрнув плечами, она выдала мне стакан с прохладным кофе глясе, Гидеону — клубничный молочный коктейль и сделала глоток из оставшегося стакана, протянув мне пакет.

— Но мы только позавтракали! — попыталась откреститься я.

— Там тёплый салат. Зная тебя, погрызла морковку и закусила сэндвичем с курицей. Это сил не добавит, — ворчливо отозвалась Пиф.

— С ветчиной, — буркнула я, но всё же благодарно полезла в пакет с угощением.

— Итак, я тебя внимательно слушаю. Прежде всего, как идут поиски? Ну и дальше, в чём причина приглашения? Что-то удалось узнать?

Сглотнув, я вытянула из сумки книжку со сказками и протянула радостно вытянувшемуся на подстриженной траве сыну, потягивающему коктейль через соломинку. Безотказный метод отвлечения внимания сработал и на этот раз. Я села ближе к Пиф, открывая пластиковый бокс и перемешивая содержимое из зелени, овощей и тушёной индейки в соусе. Начать хотелось далеко не с новостей о поисках маньяка, которые становились всё менее действенными. Геральд был прав: слишком мало времени прошло. Но как минимум меня успокаивало, что Виолетт не пострадала, побывав пациенткой госпиталя, в отличие от прочих девушек схожей внешности.

Прожевав первую вилку салата, я вздохнула:

— Кажется, на сей раз выловить не выйдет. На следующей неделе девушку выводят из искусственной комы и переведут в интенсивную терапию. Дальше останется только оправиться — и на выписку. Маньяк не появился, что логично. Судя по всему, как и ожидалось, слишком короткий промежуток времени, — в какой-то мере я испытывала всё же облегчение, в чём не боялась признаться. — Может, и к лучшему. В конце концов, это можно считать репетицией. Две недели в стенах госпиталя мы провели не без труда, но это не слишком обременительно с учётом условий.

— Меня удивляет, что доктор Крус не обратилась ни к кому из нас, чтобы попытаться его поймать.

— Боюсь, у вас не вышло бы, — я нервно поджала губы, ковыряя вилкой в салате и стараясь выловить листок «айсберга», — Геральд не различил энергию плода у Джиллиан. Мы пришли к выводу, что такие тонкие связи уловить проще на раннем сроке тому, кто когда-то был человеком и чувствует более слабое ментальное поле, как своё.

Пифия задумчиво махнула рукой, признавая, что мысль не лишена логики.

— А теперь, что случилось, если маньяк не появлялся? Ты взволнована…

— Каков шанс, что светлая часть полукровки смогла пробудиться после того, как я сбежала? — я отставила салат, понимая, что аппетита от волнения всё же нет, а запихивать в себя пищу через силу не хотелось.

— В каком смысле «пробудиться»?

Я вздохнула, без утайки пересказывая свой сон. Всё до мелочей, включая собственные эмоции и страхи, которые чувствовались даже сейчас. Пиф задумчиво слушала историю, которую рассказал Бонт, пытаясь сразу выстраивать логику происходящего. Не знаю, что творилось в её голове, я же по итогу словила себя на мысли, что вероятнее всего это действительно не попытка Маля приблизиться. В большей мере я думала об этом потому, что помнила почти все проблески сознания в его голове. После травм, с появлением сына, во время нападения и покушений. Полагала, это же происходило и тогда, когда мы летали на стройку младшей школы. Мальбонте мог казнить всех, кто был нечист на руку, но дал мне возможность найти действительно виноватых.

К концу повествования, оракул потёрла лицо ладонями, внимательно глядя то на меня, то на Гидеона, увлечённо листающего книгу. Она чуть устало улыбнулась.

— Если взять за основу теорию воздействия — всё это более чем вероятно. Вы с полукровкой — сопряжённые сосуды с изначальным равенством. Он бессознательно наделил тебя правом быть его уравновешивающей силой, не учитывая последствия, руководствуясь правилом «жёсткой руки правления» и какой-то, пусть и утрированной системы законодательной справедливости. На себя взял право казни, на тебя взвалил необходимость искать источник проблемы. Однако оступался сам же, зачастую устраивая казни без особых разбирательств, — она поджала губы. Кажется, на лице тысячелетней бессмертной отразилось то ли отвращение, то ли сожаление. — Сейчас же вынужден тянуть обе лямки, всё же ориентируясь не только на уничтожение опасности, но и на поиск корня проблем. Для этого один только мрак не подходит, по понятным причинам. В итоге во Тьме начали появляться просветы, позволившие ангельской части получать управление.

— Вот только его сознание едва ли станет снова цельным. Особенно если я вернусь по истечении времени и когда Гидеон окрепнет, чтобы получить законное право власти, — внутри почему-то кольнуло, и я поинтересовалась: — Как думаешь, я могу ему доверять?

Она пожала плечами.

— Если Бонт, как ты объяснила, заперт в подсознании, имитирующем комнату в башне, то, вероятно, для цельной личности полукровки он остался всё тем же узником, неспособным к самостоятельности и трезвым суждениям. Он не прислушивается к ангельской части. Не потому, что не хочет — не может, — Пиф неожиданно расфокусировано уставилась перед собой, пробормотав. — Чёрт побери…

— В чём дело? — я вздрогнула.

— Ты представляешь, что случится, если казни продолжатся?.. Чем больше по его воле погибает, тем больше голосов в его голове и тем безумнее он становится. Небытие стало замкнутым, если вообще существует после смерти своего первого хозяина. Возможно, будь он там, всё двигалось бы как прежде и Мальбонте не обезумел бы. Виктория?..

Я отключилась примерно на середине её монолога. В отдалении неуловимо и почти неразборчиво мелькнула энергия мирты. Мигнула и испарилась, словно меня подводило чутьё. И всё же долгая охота на маньяка и визиты в часовню наложили отпечаток. Распознала, словно собака, повернувшись в сторону источника и застыв. Но больше вспышек не было. Червячок сомнения ширился… Первое проявление вело в сторону часовни.

Повернувшись к Пиф, я попросила:

— Дай, пожалуйста, шарф, — сама же судорожно полезла в сумку за солнечными очками и начала расправлять джинсы.

— В чём дело?.. — оракул безоговорочно потянулась, развязывая шарфик на шее.

— Он здесь, — я перехватила из её рук тонкую шёлковую ткань, заматывая голову и пряча волосы под шарфом. — Нужно хотя бы попытаться…

— Вместе пойдём, — Пиф попыталась подняться, но я остервенело помотала головой. — Если он распознаёт энергии, тебя почувствует наверняка. Как и Гидеона. Моя пока ещё слабая, едва ли спугнёт.

Сверженный серафим сморщилась.

— Ему вообще нельзя ощущать твою энергию. Иначе вы точно не поймаете его в палате в момент преступления, — она поджала губы, скручивая с пальца довольно массивный перстень, и протянула мне. — Искажающий амулет.

— Спасибо. Будьте здесь, — я подумала и, срываясь на бег, попросила: — Если через полчаса не вернусь, позвони Геральду. Сами не приближайтесь. Гидеон не должен пострадать.

Она, должно быть подтверждая просьбу, кивнула, но я уже не видела, стремительно несясь в сторону часовни. Прислушиваясь к энергиям, не улавливала ничего. Абсолютно. Только приближались отголоски чего-то, что уже было в часовне. Того, что пропитало её. Опасаясь потерять след, я перестала петлять по дорожкам, соскочила с них и понеслась уже по газонам. «Ещё один всплеск?» — мелькнуло внутри, улавливая кратковременную вспышку. Едва не споткнувшись, успела выровняться, уперевшись ладонью в крону дерева.

В часовне было тихо весь промежуток времени. Редкие посетители забредали послушать музыку, отдохнуть в прохладе часовни, осмотреться и полюбоваться фресками. Вот только их энергии не задерживались, выветриваясь так же быстро, как испарялись бы ароматы самой лёгкой парфюмерии. Ещё вспышка, уже гораздо тише, хотя до часовни оставалось чуть больше шестидесяти футов. Пришлось замедлиться, чтобы не выглядеть подозрительно из-за сбитого дыхания. Взгляд был прикован ко входу в ожидании того, что хоть кто-то появится прежде, чем я подойду.

Тишина.

Только неизменная церковная музыка, доносящаяся изнутри… На сей раз, правда, она переменилась. Хор пел благословение Иоанну Крестителю. Я судорожно напрягла память. «Двадцать четвёртое июня. День появления на свет самого крестителя…» — пронеслось в голове. Вспомнился наш с сыном первый визит сюда. Тогда я почему-то подумала, что церковники в часовне не бывают в обычное время. Судя по всему, догадка угодила в цель. Сегодня преступник оказался на месте, чтобы попытаться отмолить свою чёрную душонку.

Сглотнув, я шагнула в тёмный провал входа в часовню. Почему-то вопреки страхам внутри со смехом промелькнула мыслишка, что Геральд меня убьёт, когда узнает, что сунулась сюда в одиночку. Впрочем, ждать наряд полиции и объяснять причины вызова, не имея доказательств, было глупо по двум причинам: ложный вызов привлечёт внимание ко мне, которой ещё как минимум две-три ночи нужно провести в палате, и вдобавок, если маньяк всё же внутри, это его наверняка спугнёт. Сам демон приехать не успеет наверняка. Тянуть было нельзя.

Ещё шаг, и мне отчаянно захотелось стянуть с носа затемнённые очки. Сумрак после яркого июньского солнца снаружи ещё давил на восприятие. Пришлось спешно адаптировать зрение, но это почти не спасало положение. Сегодня светлые стены, кажется, непередаваемо душили посвежевшей энергией миртового дерева. Списать всё на распустившиеся в кадках цветы на одноимённых деревцах уже не выходило. Иная тональность. Цветы были куда приторнее и могли только отвлекать, если не знаешь, что именно искать.

Впереди раздавалось бормотание, от которого я невольно вздрогнула. Поначалу неразличимое, оно сейчас донеслось, подгоняемое то ли сквозняком, то ли акустикой. Я несмело, на цыпочках, двинулась вперёд, пробираясь к алтарной части, чтобы увидеть молящегося. Удавалось различить обрывки фраз, славящих Божью Матерь. Однако чем ближе я подходила, тем менее ощутимой становилась миртовая энергия. Более того — алтарная часть оказалась… пуста. Однако бормотание продолжалось.

«Обманка акустики», — поняла я, глядя на угол, скрывающий кабинки исповедальни. Сердце сжалось, и, несмотря на прохладу проветриваемой часовни, по спине побежал липкий ледяной пот. В голове спешно проносились варианты того, что можно было сделать. Если одёрнуть шторку со стороны священника — может напасть. Поддержки у меня нет. Пифия не успеет помочь. Возможности сына в исцелении меня самой я проверять не хотела. «Меня скрывает амулет, внешность тоже не отследить, если не слишком близко знакомы… Попытка не пытка…» — сглотнув, я всё же поплелась к кабинке для прихожан.

Губы на автомате шептали конец молитвы, я сложила пальцы и перекрестилась на случай наблюдения, после чего вошла в кабинку и задёрнула шторку. В сумраке стало неуютно. Миртовая энергия была на расстоянии вытянутой руки, скрытая довольно толстой фанерной стенкой. Опустившись на твёрдую скамейку, я услышала шелест распахнувшегося на уровне груди окошка. Тайна исповеди береглась сейчас не вовремя. Наклониться, чтобы взглянуть ублюдку в лицо, я не могла без шанса быть пойманной.

Прозвучал чуть каркающий, неприятный голос, искажённый акустикой кабинки и перегородкой. Я невольно втянула голову в плечи: так звучал голос серафима Кроули, когда он умирал у меня на руках под стенами цитадели.

— Благословит тебя Господь, дитя, решившее покаяться во грехах. Что тебя привело сюда? Грехи будут отпущены, если душа очистится примет прощение и снова обернётся к Господу. Поведай мне и покайся…

Всплеск мирты спутал мысли. В голове мельтешили мысли, навеянные ею. Стыд и страхи, все мои грехи проплывали в голове, заставляя сжаться, втянуть голову в плечи. Ещё одна вспышка — и я едва не всхлипнула, стиснув зубы, понимая, что, если бы каялась во всём, что произошло наверху, меня бы подвергли анафеме, даже если отбросить возможность вызова работников отделения психиатрии, если в госпитале Святой Анны такое отделение было.

Пальцы вцепились в ремень сумки, соскользнувший ноготь ткнул ладонь, отрезвляя болью.

— Я каюсь во грехах. Каюсь в том, что забываю почивших, оставляя их за спиной. Каюсь в том, что не вспоминаю своих усопших детей, и в том, что не смогла облегчить их боль. Каюсь… — невольно побежали слёзы. Не знаю, что влияло больше — воздействие или то, что я действительно не вспоминала о своих первых попытках стать матерью. Не знаю, но стало больно внутри до дрожи. — Каюсь в том, что не ценила жизнь… И порой снова забываю, чего она стоит. Каюсь в том, что… любя одного, принадлежу другому по закону свыше… Каюсь, что не могу изменить своё прошлое, чтобы получить свободу в будущем…

Слёзы текли вопреки неожиданно выпавшему из прострации абсолютно ясному разуму. По пальцам начали плясать искры энергии. Я вздрогнула, чувствуя, что пробуждаются обе силы. За перегородкой был кто-то враждебный моей природе, моему разуму. Цели моего здесь присутствия. Пришлось снова сжать руки в кулаки. Теперь — с целью погасить вспышку, которая может разнести часовню и половину парка в придачу. В ушах шумела кровь, и я не могла понять причины: почему воздействие было таким сильным. Не смертный. Их энергии не такие мощные, как у небесных. Даже у полукровок не вышло бы такого сильного удара в подсознание, выворачивающего душу наизнанку.

Из соседней кабинки снова раздавалось бормотание молитвы. Шёпот знакомых с детства слов об отпущении грехов. Милости и благодати, права на ошибки и Господней доброты в прощении тех, что исправить невозможно. На сей раз тональность миртовой энергии переменилась. В кабинке стало непередаваемо душно, но я не могла даже руку поднять, чтобы сдвинуть немного шторку и впустить хоть каплю прохладного воздуха. Виски сдавило.

Сквозь пелену удалось расслышать обрывки изменившихся слов:

— Матерь Божия! Умягчи сердца злых человек, восстающих на него. Ты видишь труды отца моего духовного, его скорби Тебе Единой известны. Ты ведаешь все тайны души его, воззри милостиво на него с небеса, облегчи его страдания, покрой его покровом Своим, посети его Своею небесною милостью, пошли благословение на дела его и подай ему невидимую помощь…

«Это уже не благословение на отпущение грехов. Ублюдок снова переключился на творящийся в его голове хаос». Я искренне молилась о том, чтобы Пифия уже позвонила Геральду. Сейчас приходило понимание, что одна я с этим точно не управлюсь. Сознание снова померкло, кажется, на секунду всего. Я только моргнула, и шёпот за стенкой затих. Оборвался. Испарилась и энергия… Оставался только осадок в пространстве, но источника в кабинке не было.

Дёрнувшись всем телом, я сбросила оцепенение, чуть не упав на колени от резко скользнувшей в сторону шторки исповедальни. Воздух был прохладным и чуть сладковатым. На сей раз от цветов. Голова кружилась, и меня невероятно тошнило. Внутри образовался вакуум, словно кто-то выдернул часть мыслей и чувств, но ничем не заменил образовавшуюся пустоту. Отдышавшись, я повернулась ко второй, всё ещё задёрнутой шторке и резко отвела её в сторону.

Пусто…

— Твою мать!.. — резко распрямившись, я понеслась к выходу, ударившись бедром о скамейку, сдёргивая с носа очки, сдавливающие вспотевшую переносицу и виски.

Впереди был обжигающий, слепящий свет, словно я только что прозрела или выбралась из склепа. Спотыкаясь, всё же добралась до порога, прикрыв глаза локтем. Носок кроссовка зацепился за высокий порог часовни, и я буквально вывалилась на улицу, но кто-то подхватил под локти, не дав удариться головой о бетонную площадку крыльца.

— Мисс, с вами всё в порядке?.. — поинтересовался знакомый, старчески дребезжащий голос настоятеля Бенджамина.

— Я… Вы… — мысли путались, но вопрос у меня был только один. — Из часовни сейчас никто не выходил???

Святой отец-настоятель приподнял бровь, оглянулся через плечо на дорожку, ведущую в сторону госпиталя. Абсолютно пустую. Отрицательное движение головой.

— Нет. Я бы увидел, если бы кто-то вышел ещё с порога госпиталя, — чуть плеснула энергия уже знакомого рододендрона. Нотки удивительного сочувствия в его мыслях, передавшихся через прикосновение. — Вам плохо?.. Может, воды?

— Спасибо. Не стоит. Просто довольно душно в кабинке исповедальни. Простите моё состояние, святой отец.

Он взглянул на наручные часы, всё же выпустив один мой локоть.

— Служба исповеди должна начаться только во второй половине дня, мисс… — он удивлённо заглянул в часовню поверх моей головы. — Сейчас там нет никого из церковного персонала.

«Что за чёрт?!.. — отчаянно подумала я, глядя на приближающихся Пифию с Гидеоном на руках и Геральда со стороны дороги. — Сумасшествия быть не могло. Отключилась я на секунду всего… Или нет?.. Если демон уже здесь, значит, времени прошло куда больше. Какого дьявола тут творится?!».