Глава 18. "Последний Хранитель" (1/2)

Памятуя об опасности попыток прятать зелья и какие-либо флаконы в покоях, я решила руководствоваться правилом «хочешь что-то спрятать — положи на видное место». Флаконы встали на полку с многочисленными пузырьками парфюмерии. Эту полку запрещено было трогать даже прислуге. Не то, чтобы я излишне бережно относилась к тому, что имела… Просто стойкое непринятие некоторых ароматов заставляло беречь полюбившиеся. К тому же, львиная доля из них — подарки Мими, которая явно куда лучше меня разбиралась в косметике смертного и бессмертного миров.

Флакон со снотворным, памятуя сноровистость матери, убрала в подвёрнутый рукав платья. Достаточно маленький, неприметный. Не выделялся и движений не стеснял. Я не стремилась его использовать, только в качестве подстраховки. В голове нелепо проносилось, что заливать содержимое флакона безумному мужу в глотку будет смахивать на попытку вырвать больной зуб голодному тигру. Даже для ветеринара — опасный номер. Впрочем, Полидор говорил, что после травмы правитель почти не проваливался в безумие. Я пыталась отыскать взаимосвязь, но пока видела только одно сходство — он находился на другом конце цитадели от ребёнка. И это снова укрепляло меня в мысли, что чем дальше мы будем друг от друга, тем больше шансов выжить.

Вечером, когда должна была состояться выписка, я ушла к себе без «победы». Маль решил ещё один вечер провести в лазарете, и я лишь несколько часов потратила на ожидание у двери его покоев. Бестолково потраченное время. И всё же, не совсем… в голове промелькнуло всё, что находилось в комнате, что могло иметь тайники, где мог быть спрятан амулет, если он его вообще прятал, разумеется. Основным местом хранения была его шкатулка с украшениями, пусть и чуть менее внушительная, чем моя, но всё равно довольно массивная.

Примерный план первичных действий был распределён, и я всё же уснула, едва добрела к себе и покормила ребёнка. Гидеон умолк, не решаясь тревожить, видимо, чувствуя, что я и без того разочарована и устала. После короткой возни я уложила его рядом с собой, на случай, если нужно будет стремительно хватать и бежать. Паранойя приближалась семимильными шагами, но лучше быть живым параноиком, чем мёртвым флегматиком.

Отдых был удивительно глубоким и спокойным. Я видела маму, ещё до… до того, как авария отняла её жизнь. Образ прошлого не вязался с тем, что я увидела уже здесь. Слишком мягкая. Во сне она с восторгом возилась с Гидеоном, хотя даже «бабушкой» из-за внешности её назвать было весьма сложно. Я немного нервно поёжилась не просыпаясь, понимая, что так сознание рисует утрату моей бессмертной молодости. В двадцать четыре года мой возраст застыл в посмертии. Год заняли события в школе, повлекшие возвращение Мальбонте. Дальнейшее обучение завершилось экстерном, и со студенческой скамьи я угодила прямиком в кресло Судьи цитадели.

«Молодость не вечна… Можно иметь гладкое лицо, но в душе быть древнее всякого старика. И чем больше нами пережито событий, тем более «морщиниста и изношена» эта самая душа старика…» — подумалось мне, и перед глазами встал образ старшего советника Эрагона. Четыре тысячи лет бессмертия, молодое лицо с глазами старика, видевшего мир куда раньше, куда страшнее. Так стоит ли молодость кошмаров? Хотела бы я оставаться такой, видя, как умирают все, кто мне дорог? Определённо нет…

Рассвет ударил в смеженные веки через не задёрнутые шторы, и я вздрогнула. Гидеон издал недовольное ворчание от ранней побудки и через силу подобрался ко мне, устало уткнувшись лбом в мой живот, довольно улыбаясь. Судя по всему, снова голод, а дальше можно ещё подремать. Ему торопиться некуда. Пришлось выполнять свой священный материнский долг, привычно распуская ворот сорочки и перемещая ребёнка на руки. Непоседливо потянулся, разминая крылья, снова светлая чистая улыбка полукровки, которому я подарила жизнь. Ещё спустя час крепкий сытый сон без возмущений на тему перемещения в колыбель.

Самостоятельно приняв ванну и начав приводить себя в порядок, я получила недовольный выговор от Дэлии, появившейся в комнате в обычное время. Девушка была тихой ровно до того момента, пока я не начинала своевольничать. Как удалось понять — боялась лишиться головы, в случае, если она плохо справляется. Пришлось со смехом уточнить, что есть нечто, что я пока в состоянии делать самостоятельно хотя бы время от времени. И, что ещё важнее — хочу. Надувшись, она перестелила постель и забрала грязные вещи в стирку. В комнату принесли поднос с завтраком. Ароматная каша, фрукты, чай и какие-то орехи. Я попросила подготовить прикорм для Гидеона к обеду из перетёртых овощей. Срок уже был нормальным, чтобы попытаться ограничить грудное вскармливание до трёх раз в день, добавляя перекусы из растительной пищи.

Ребёнок спал, когда я в девятом часу всё же выскользнула из покоев, попросив усилить охрану и оповестить, если наследник проснётся. Очередная попытка попасть в покои Маля. Я нервно провела пальцами по запястью, нащупывая флакон со снотворным, и всё же пошла вперёд. Волнения не было… Был страх. Но успокаивали слова Миндера о том, что достаточно лишь крика о помощи, чтобы спасение перестало быть отдалённой перспективой. В моей комнате уже ждал небольшой мешочек с парой украшений на случай, если нужно будет продать у смертных. Самых обычных и простых. В него оставалось только вложить зелье изменения энергии, прихватить сына и бежать без оглядки.

У дверей покоев была суета. Служанка активно перестилала постель и собиралась подготовить комнаты к возвращению правителя. Я спокойно дождалась, пока тяжёлое покрывало скрыло постель, и отпустила её, попросив принести завтрак на случай, если он будет голоден.

Едва дверь закрылась, я начала метаться по комнате, дрожащими руками распахивая шкафы, перебирая вещи. Торендо говорил, что амулет не слишком большой. Гранат в золотой оплётке на длинной цепочке. Спрятать в складках платья — труда не составит. Главное, не вызвать подозрений и найти с первого раза. Повторное посещение покоев может вызвать лишние вопросы и мысли в его голове. Уже сейчас, вполне вероятно, вызовет. И всё же, разговор в лазарете немного давал мне надежду, что между нами ещё возможен адекватный диалог.

Тумбы, ящик для шахмат в резном столике, прощупанная одежда. Результата никакого. Какие-то мелкие побрякушки, завалившиеся за подкладку запонки, но на этом — всё. Я внутренне помолилась, скрестила пальцы и села за туалетный столик, остававшийся в комнате с тех пор, как мы жили вместе. Часть моей косметической мелочёвки была заботливо расставлена по баночкам, словно в напоминание о том, что у этой комнаты когда-то была хозяйка, а не только хозяин. На месте моей шкатулки стояла небольшая чёрная с четырьмя секциями и ящиком вверху, в котором под стеклом лежал венец, который он надевал на праздники.

Пара секций — запонки и кольца, так же педантично разложенные в одном ему известном порядке. Третья — ворох цепочек с мелкими амулетами на все случаи жизни. Не слишком важные, но которым должно быть под рукой. Я дрожащими пальцами выдвинула четвёртую секцию рассматривая очередной ворох спутавшихся цепочек с разномастными камнями в оправе. У самой стенки ящичка тускло блеснул тёмно-багровый камень. Сердце ударилось в горло, и я торопливо распутала находку, убирая её в карман платья.

На лестнице послышались шаги, и я лишь успела захлопнуть шкатулку, вскочить со стула, и отступить к центру комнаты. Слабо верилось, что вернулась служанка с подносом. Эти шаги я научилась различать ещё до того, как родился Гидеон. Когда была под воздействием зелья покорности. Тогда они означали для меня отсчёт до начала пытки. Сейчас же — закономерный стресс и всплески адреналина в предвкушении, что я попадусь с поличным. Секунда размышлений, и я метнулась к шкафу, вынимая стопку полотенец.

Манёвр удался. Дверь распахнулась, и полукровка застыл на пороге, наблюдая, как я отношу за ширму полотенца.

— Неожиданно… — чуть усмехнулся он, — Снова попытка «помочь»?

— Если пожелаешь, я могу оставить тебя в покое, — почти безразлично проговорила я. — Или, могу набрать ванну и уйти чуть позже, когда ты будешь мыться.

Короткая пауза, пока он чуть пошатываясь входил в комнату, закрывая за собой дверь. Не на замок:

— Если твои страхи осели — оставайся сколько душе угодно, — он усмехнулся, потирая рукой грудь через рубашку. — Койка лазарета впредь — последнее место, где мне хотелось бы провести несколько ночей…

Я нервно улыбнулась от того, до какой степени ворчливо прозвучала эта реплика. Маль, живший в ободранной комнатушке подпольного повстанческого лагеря, после возрождения, страдал от дискомфорта, не имея возможности кататься по постели, которая была раза в четыре шире больничной койки… Нелепо и смешно одновременно. И всё же, смех смехом, а не хотелось провоцировать. Скорчив безучастное лицо, я скрылась за ширмой.

— Повреждения затянулись?

— Рёбра зажили, но ссадины от прутьев ещё кровоточат, — безучастно ответил Маль. — Как себя чувствует наследник? Надеюсь… события той ночи на нём не сказались…

Я нервно вздохнула. Мальбонте редко называл Гидеона сыном. Дистанцировался как мог. И тем страшнее было после того, что позавчера удалось увидеть в памяти ребёнка. Он помнил всё, чему становился свидетелем. По крайней мере наиболее испугавшие его события.

И всё же пауза перешла пределы, пришлось тихо ответить, проворачивая краны, наполняющие ванну:

— Гидеон в порядке. Растёт, как и любой другой ребёнок, но уже устраивает светопреставления. И, к сожалению, он помнит всё.

Снова пауза, следом вздох:

— Надеюсь, это сотрётся из его памяти.

«Едва ли…» — подумала я.

Позади послышались шаги босых ног по полу. Маль показался за ширмой в свободных брюках, подошёл к зеркалу, начав распускать бинты с шипением и недовольством, искажающим лицо. Я незаметно наблюдала, оставаясь безучастной. Закреплённые на узелок завязки на спине сам развязать не мог. Молчаливо опущенная голова, он застыл, переваривая гнев, бурю ненависти к собственной слабости и невозможности справиться с таким простым действием в одиночку, чтобы снова не повредить едва затянувшиеся ссадины.

— Тебе нужно только произнести это вслух, — спокойно проговорила я, капая успокаивающее масло в горячую воду.

Вздох, и следом на удивление, смиренное и спокойное:

— Пожалуйста, помоги мне.

Внутренний кивок и понимание, что он делает эти шаги чаще, чем привык. Даже в своём положении зависимого и заведомо нестабильного. Пальцы аккуратно распускают пару узелков, и я отвожу его руки, придерживая ткань бинтов на ране рукой. Несколько секунд возни с увлажняющим лосьоном, чтобы бинт не отдирать сухим, причиняя очередную боль. Мальбонте внимательно, не задавая вопросов, следил за действиями. Когда накладка из ткани почти безболезненно была снята с его груди, открыв длинную стёсанную ссадину в ореоле синяка, я не отвела взгляд.

Приглашающий жест рукой в сторону ванны:

— Не буду тебе мешать, — я развернулась, чтобы выйти из-за ширмы, но была перехвачена за запястье. — В чём дело?

— Останься.

Я чуть улыбнулась, спокойно переведя взгляд с горячих пальцев, сжимающих кандалами руку на его глаза:

— Приказ повелителя?

— Просьба мужа, — он чуть качнул головой, разжав пальцы, и отступив к ванне. — Я устал от чужих страхов. Ты не боишься… Меня по крайней мере сейчас. И я хочу насладиться компанией, пока снова не наступило помутнение. Быть диким зверем, который может наброситься без повода…

Невольно нервный прорвавшийся смешок:

— То есть, меня тебе не жаль будет убить, если волна безумия обрушится неожиданно?

— Ты единственная, кто может защититься. Ожоги проходят не сразу и отрезвляют, — он спокойно стянул штаны и опустился в ванну, раскинув крылья по бокам от мраморных бортов. — Дилемма — они срабатывают и как раздражитель, и как шанс вразумить. Чаще, к сожалению, первое, чем второе… Но сейчас, я не думаю, что будет приступ. Либо затишье перед бурей, либо я вымотан до той степени, что даже прежних отголосков Небытия не улавливаю.

Я сглотнула, стоя истуканом рядом с ванной. Протянутая рука… Просто, как просьба приблизиться, коснуться. Несмело вытянув свою в ответ, я приготовилась одёрнуться, но кроме знакомого жара не было ничего. Осторожно сжатые пальцы, притянул ближе, позволяя сесть на борт мраморной ванны. Тело напряжено: понимаю, что один рывок, и всё может привести к плачевным последствиям — пожелает убить, утопит в ванне и дело с концом. Но ничего не происходит. Только мокрая горячая рука, сжимающая мою. Закрытые карие глаза.

Потянув носом воздух, я поинтересовалась:

— Неужели всё это должно было произойти, чтобы ты образумился, и хотя бы попытался строить отношения, как человек, а не как животное?..

— Человек, да и бессмертные, которых ты по привычке относишь к человечеству, и есть животное. Неужели, ты этого не поняла, пока вершила правосудие в этом мире? Инстинкты, требования плоти и крови, отхватить кусок побольше и остаться безнаказанным; забрать непринадлежащее тебе силой; желать недоступное, но оступаться в его завоевании… — он скривился, открыв глаза, глядя на меня: — Мы ничем не отличаемся от смертных, хотя созданы прежде них, куда более «совершенными», по задумке Первых. И люди уже после нас… Как говорится в религиях смертных: «по образу и подобию». Возможно, на деле всё куда проще. Человечество было, как Гидеон сейчас: чистое, невинное, не осознающее себя и своё предназначение. А мы — осквернители, которые показали им путь, разрушающий всё созданное.

Повисло молчание, в котором я переваривала услышанное. Попытка была засчитана… Вот только…

— Смертные всё ещё чисты больше нас. Не каждый успевает исправить ошибки, но многим удаётся. Они успевают за свою жизнь куда больше нас, теряют чаще, и обретают с куда большим трудом…

Маль усмехнулся:

— Имея жизнь не короче нашей, они бы грешили с куда большей отчаянностью, полагая, что срок позволяет всё изменить, как ты говоришь, — он вздохнул. — Останься со мной ночью.

— Мне нужно покормить сына, — нервно сглотнув ответила я.

— Вернёшься, когда закончишь. Он сейчас в приоритете… — неопределённое движение руки, — Дай попить, будь добра…

Очередное вежливое обращение ввело в ступор, но я всё же поднялась:

— Минуту, — я поднялась с борта ванной направляясь за ширму.

Задетая бедром рука напомнила о склянке с зельем. Я застыла на месте, размышляя — нужно ли добавить снотворное сейчас, или сберечь до более отчаянного момента. Всё же сейчас он был спокоен. Отголосков безумия не было. «Ни к чему сегодня…» — отчаянно помотав головой, я налила воды в кубок, искренне надеясь, что поступаю верно, и вернулась за ширму, протягивая питьё, ожидая, чтобы забрать кубок.

Маль протянул его обратно через несколько секунд, снова прикрыв глаза:

— Каждый раз, когда мне кажется, что ты вот-вот сдашься, я открываю для себя чудо женского терпения. Спасибо, — я кивнула и отнесла кубок обратно, слыша за спиной. — Иди. Покорми Гидеона и возвращайся…

Снова молчаливый кивок…

Я вышла из покоев, прислонившись к стене, едва дверь закрылась. Стражи стояли с каменными лицами, стараясь слиться с пейзажем. Их присутствие было номинальным — удержать не удержат, если безумие всё же настигнет. Разве что смогут подать сигнал тревоги, чтобы разбудить остальных. Основные боевые десятки несли дежурство в моей башне. Вот только мы оба прекрасно понимали, что даже сотня бессмертных не остановит его, если задумка внутренней Тьмы всё же придёт в движение.

Оторвавшись от стены, я побрела в свои покои. Всё на уровне автоматизма: разбудить ребёнка, покормить, прежде попытавшись дать тёртые овощи, которые были размазаны по детскому лицу на манер индейской раскраски. Судя по всему, время ещё не пришло, чтобы переводить с грудного вскармливания. С одной стороны, это было хорошо, если побег состоится ближайшее время… С другой… «Маленький крылатый гурман» — вспомнились слова Мальбонте. Умыв притихшего сытого ребёнка, осоловело хлопающего глазами, я переложила снотворное и амулет сокрытия энергии в мешочек, и на автомате положила его под перину колыбели, чтобы не мешался.

«Пока буду рядом, смогу проследить…» — пронеслось в голове, когда Гидеон снова оказался в руках. Размеренное укачивание, блаженное выражение лица. Унесли поднос с перекусом. Солнце клонилось к закату. Почему-то внутри всё замерло в предвкушении. Стоило снова уложить крепко спящего ребёнка, как один из стражей сообщил, что правитель уже ожидает. Я нервно сглотнула, на всякий случай отцепив клинок с ножнами от кровати и застегнув крепления на бедре. Отвести разрез и извлечь сталь — может быть вполне актуально. Сдвинутая на всякий случай щеколда балкона…

Оставив Дэлии указание позвать меня, если сын проснётся, я всё же побрела обратно. Внутренние молитвы непонятно кому, о том, чтобы ночь была спокойной. «Он обессилен. Близость — последнее, что будет нужно нам обоим… Последняя глупая попытка отыскать точки соприкосновения, чтобы… Чтобы — что? Попытаться направить Тьму на путь света?» — истерический внутренний смешок голосом матери, — «Наивная девочка, которая всё ещё верит в исправление?.. Не пора ли примириться с тем, что этот мир чернее сам по себе изначально?..».

Ступени закончились, и я занесла руку перед дверью, почему-то не решаясь постучать.

— Виктория, входи… — донеслось из-за преграды.

Вздох и, распахнув дверь, я оказалась в покоях Маля. Полукровка уже вытянулся в постели. На прикроватной тумбе лежали подготовленные бинты и флаконы с ранозаживляющими зельями. Внутренне вздохнув от того, что мне снова придётся подставиться со своей помощью, я всё же подошла к краю кровати, опустилась на край, откупоривая плотно притёртые пробки.

— Полидор, судя по всему, уже заходил. Почему ты не попросил его повторно наложить повязку после мытья?

— У тебя руки нежнее, — хмыкнул полукровка, с трудом садясь на постели и поднимая руки, чтобы удалось перебинтовать максимально удобно. — Да и… Что в этом такого?

— Ничего. Просто я не лекарь…

Усталая усмешка и чуть прикрытые глаза:

— Ты не осознаёшь своей силы.

— О чём ты? — я удивлённо приподняла бровь, едва не обняв его, чтобы протянуть бинт за спиной из одной руки в другую.

Мальбонте закатил глаза:

— Шепфа был благословляющей силой. Сейчас ты — его смена, если до сих пор не поняла.

На секунду замерев, я вспомнила их сражение. Руки белокрылого гиганта светились, когда он наносил удары, точно так же, как мои, когда пробуждалась Тьма. Обжигающие, жалящие удары, чистое пламя Света. Чуть мотнув головой, я продолжила перетягивать грудь Мальбонте.

— Не говори глупостей…

— Отчего же «глупости», моя светлая половина? Вспомни, сколько времени затягивались мои травмы, нанесённые им. Та же история, — очередной раз протянутый бинт, и полу-объятие. Я почти уткнулась носом в его шею. Волосы на макушке колыхнуло горячее дыхание. — Знаешь, я сейчас думаю о том, что мне надо было чаще травмироваться, чтобы получать от тебя хотя бы это невинное прикосновение.

— Тебе надо было меньше принуждать меня.

Закатились саркастично карие глаза:

— Возвращаемся к тому, с чего начали. Ты будешь мне припоминать всё это до самого конца?.. — я одёрнулась, гневно припечатав его взглядом, почти поднялась с постели, когда чуть выше локтя сошлись горячие пальцы в захвате, — Прости. Ты права… права.

Я подняла глаза, глядя в его лицо. «И ни капли согласия с собственными словами. Лишь уверенность и сарказм…» — проносится в голове, но остаюсь на месте. Так будет, надеюсь, безопаснее для сына. Мальбонте сдвинулся глубже в постели, освобождая мне своё прежнее место.

Мотнув головой, я нервно проговорила:

— У меня не было в планах остаться на ночь. Я не думаю, что…