Глава 16. "Острие боли" (1/2)
Я зашипела, но старалась не дёргаться сверх меры, пока Полидор ощупывал переломанные крылья. От принятых зелий беспощадно тошнило. По ощущениям меня сбил поезд. Когда лекари появились в комнате по приказу полукровки, я продолжала сидеть на балконе и отказывалась покидать покои. Фобии разрастались. И тем страшнее было ощущение полной беспомощности. Кажется, даже все прежние сомнительные приключения меркли перед тем, что случилось. В голове прокручивалась не один десяток раз вся ночь от момента, когда в комнате вспыхнули свечи, и до самого рассвета.
Взгляд сместился на Гидеона, в очередной раз перевернувшегося на живот без посторонней помощи и активно разминающего крылья, лёжа по центру занятой мной койки в отдельной «палате». Внутренне я была невероятно рада тому, что эти события он не вспомнит никогда. И всё же оставались тысячи вопросов, ответы на которые предстояло найти так или иначе.
Лёгкий укол в лопатку и я всё же одёрнулась, чувствуя, что разбитое лицо сморщилось, снова принося боль. Заживление работало на износ, но не справлялось. Слишком много попыток восстановиться за короткий промежуток времени, слишком сильные были травмы. В голове невольно мельтешило, что, оставайся я смертной, уже ушла бы вслед за матерью после первого же полёта в сторону стены. У бессмертия были свои плюсы, хоть и минусов хватало с избытком — прокатывающиеся по телу волны боли почти ослепляли. Хотелось скулить и жалеть себя, но при этом не позволять подобного окружающим.
Полидор отступил в сторону, встревоженно качая головой:
— Госпожа, должен признать, вы невероятно живучи. Большинство урождённых не пережили бы третьего удара. Но крылья… Я не могу быть уверенным в том, что всё восстановится должным образом и…
Скрипнула дверь палаты, в помещении показался ещё более бледный, чем обычно Торендо, старательно прикрывающий ладонью глаза:
— Надеюсь, королева одета…
Я с трудом фыркнула, завязала едва гнущимися пальцами шнуровку на очередной хлопковой сорочке и подтянула к груди одеяло.
— Не думаю, что бессмертный с вашим стажем обнаружит что-то новое в женском теле, даже будь оно в куда лучшей форме, чем моё сейчас…
Лекарь усмехнулся в бороду:
— Язвительность точно не подверглась травмам, — он чуть повернулся в сторону серафима. — Полагаю, госпожа готова к вашему визиту, советник.
Торендо неловко потоптался на пороге, убрав наконец ладонь от своего лица, придирчиво и с ноткой ужаса оглядывая всё, что не было скрыто покрывалами. Гидеон неожиданно издал боевой клич и вытянул руку в его сторону. По комнате пронёсся порыв тёплого ветерка с ароматом лавров, заставив серафима качнуться. Гладкие рассыпанные по плечам волосы пришли в полный беспорядок, и он с ворчанием попытался привести их в прежний вид. Впрочем, не удалось, и он с усмешкой отмахнулся.
— Наследник, слава всему святому, не пострадал, — он поджал губы, рассматривая гематомы на моём лице. — Вашими стараниями, Виктория. И я должен признаться, что восхищён мужеством столь хрупкой женщины, едва принявшей свою силу в полной мере…
Чуть повернувшись, я потянулась к кубку, но снова вздрогнула от потревоженных рёбер. Лекарь понял заминку, передав мне сосуд с водой. Пересохшее горло получило желаемое, и я всё же с трудом выдавила благодарную, пусть и несколько судорожную улыбку. Взгляд сместился на всё ещё выбирающего себе место серафима. Наконец, тот со вздохом подошёл к изножью койки, на лице стал более читаемым страх. Винить его мне было сложно — чем ближе мы к последствиям насилия, тем сложнее принять факт того, что причинивший вред не понесёт никакого наказания в этих условиях.
Я чуть усмехнулась, прикрыв глаза:
— Понимаю. Должно быть, даже казни не выглядят до такой степени отвратительно.
— Мне жаль, — серьёзно выпалил серафим. — Искренне жаль, что вам пришлось через это пройти. И всё же…
— Всё же, давайте… — я вздохнула, понимая, что мне не хватает деталей для того, чтобы мозаика сложилась, — Давайте подумаем, что происходит. Мне не удаётся связать происходящее. И от боли, и от недостатка сведений.
Серафим дёрнул подбородком, после благосклонного кивка опустившись на край моей койки, чуть ближе к ворочающемуся ребёнку. Я ждала, что он начнёт что-то объяснять, однако серафим молчал. Пауза затягивалась, но наконец была прервана тяжёлым вздохом советника:
— Рискну предположить, что ваша связь укрепилась во время обряда, проведённого покойным бывшим Престолом. Сознательно перемещённая часть сил была ему знакома — свет. Как порождение ангелов, он оперировал ею куда более ловко, чем тьмой. В итоге, повелителю в большей мере досталась безусловно подавляющая часть тёмной энергии, — серафим изобразил ладонями чаши весов, словно для наглядности начаровав пару светящихся импульсов: белый и чёрный. — Его это терзало, но почти не отразилось на вас. Слишком мало времени было проведено в этом мире. Вы ещё не осознавали всё происходящее, не понимали, как оперировать подобными величинами, не успевали вникнуть в то, как развить силу и уравновесить её в себе. Более того, выбрали путь, который позволил остаться на рубеже «сторон», уподобившись своему… мужу.
Шестерёнки разума пришли в неравномерное движение едва ли не со скрипом, и я сморщилась:
— Теория инь и янь? Малая часть света в полной темноте и малая часть тьмы в обилии внутреннего света… Допустим. Но прежде сила почему-то вела себя исключительно в рамках тёмной энергии. Как это объяснить?..
Полидор нервно кашлянул из-за моего плеча, вынудив вздрогнуть от неожиданности и в очередной раз зашипеть от боли. В голове пронеслось, что я неосмотрительно позволила кому-то быть за своей спиной, не озаботившись безопасностью. Лекарь виновато вышел вперёд, встав в зоне видимости.
— Возможно, как и в большинстве случаев — подавление более мощной родственной энергии влияло. Обряд, который скрепил брак, не просто церемония. Клятвы, которые приносятся супругами, это не просто слова. Не в этом мире, где правит нечто куда более высокое, чем доступно нашему пониманию, регулирует то, что осталось от прежнего Равновесия. Это выше любых правителей… — он осёкся под удивлённым взглядом серафима, снова смущённо кашлянув и проведя пальцами по подстриженной бородке, пытаясь скрыть волнение, — Что?.. Я изучал много трудов в библиотеке цитадели. В том числе невероятно древние, с разрешения советника Эрагона, когда попал после распределения в эти стены, как перспективный служащий…
Серафим хмыкнул:
— Я в очередной раз начинаю думать, что ушлость смертных на руку всем нам. Признаться, живя здесь от рождения, мы не принимаем во внимание все детали. Вероятно, вы правы… — он перевёл взгляд на меня, — Если взять эту теорию за правду, вырисовывается, пусть и не чёткая, но достаточно правдоподобная картинка. Две части с противоборствующими элементами объединились, породив первоэлемент, — он чуть склонил голову, улыбнувшись Гидеону, словно отвесив почтительный поклон. — Цельную личность, в которой сбалансировано то, чего в этом мире не существовало никогда.
Приподняв бровь, я удивлённо поинтересовалась:
— Но ведь полукровок уже множество, едва ли он…
Торендо хмыкнул, чуть качнув головой, с лукавой усмешкой взглянув на меня:
— Королева столь старательно принимает положение текущих дел, что отбрасывает самую важную деталь. Ваш сын далеко не так прост. Полукровки, рождённые от союзов бессмертных, принадлежавших разным сторонам, такие же бессмертные, даже Повелитель, принявший обе силы и умевший их обуздать до последнего времени. Они всего лишь обладают общей силой и управляют потоками светлой и тёмной энергии в равной степени.
Поощрительная улыбка, предлагающая мне самой найти ответ на загадку. Голова начинала болеть не только после ночного побоища. В памяти ветерком прошелестело, подражая интонациям Фидеро: «Человеческие привычки и поступки привели вас к этому дню, и вы запоздало учитесь быть той бессмертной, которой следовало появиться куда раньше, Виктория. Вот только сейчас не стоит полностью отбрасывать прошлое, каким бы оно не было…». Загадки увязывались, и я взглянула на сына, едва уловив нужную мысль за хвост.
Снова сделав глоток воды, я тихо проговорила:
— Он не просто полукровка… Три части… — Серафим снова кивнул, подтверждая догадку, — Я была смертной, но разве здесь это имеет значение?..
Лекарь усмехнулся:
— Ваша кровь прошла через множество поколений в мире смертных, чтобы получить идеальное сочетание баланса для попадания в школу, чтобы проявился с виду незначительный талант сосуда… — он долил воды из кувшина в мой кубок, — Так стоит ли сбрасывать это со счетов? Наследник Гидеон — тот правитель, каким не могли бы стать ни Шепфа, ни Шепфамалум. И даже первичные Свет и Тьма… Это разделённые структуры, которые с миром смертных едва ли когда-то имели связь, разумеется, если не считать, что они его создали. Но создать не значит заниматься этим постоянно, верно? Всё равно, что посадить цветок, но не заботиться о нём. Результат предсказуем — он погибнет. Однако, человечество, да простит меня достопочтенный урождённый бессмертный, слишком живуче. Оно придумывало тысячи способов бороться со смертью, и смогло преодолеть множество трудностей, чтобы не исчезнуть. Более того, ещё и стало источником нашей подпитки, когда появились первые религии.
Торендо скривился:
— Да простят меня бывшие смертные, в компанию которых я угодил волей обстоятельств и собственных ошибок, но люди, это… — он осёкся, перехватив мой насмешливый взгляд. Я буквально видела, как в его памяти пролетели наши многочисленные разговоры о мире людей. Кажется, из советника выпустили воздух, — Хорошо, признаю, вы правы…
Ещё глоток воды, взгляд на сына. Правитель, перед которым склонится Ад, Рай и смертный мир? Власть, сосредоточенная в непоседливом мальчишке, который всеми силами старается дольше удержать поднятую над койкой голову. Власть, которая может загубить, развратить и уничтожить то, что осталось. «Недопустимо…» — вздохнула я внутренне, давая себе клятву, всё же показать ему, что власть не так лакома, как чудится на первый взгляд. До последнего вздоха буду показывать.
Дёрнув головой и чувствуя очередной хруст в шее, я проговорила:
— По итогу, могу сделать вывод, что, когда во мне проявилась светлая часть силы, произошёл очередной дисбаланс. Пришедшая в сравнительный покой мощь Мальбонте снова пошатнулась, ощутив влияние своей «пары». Тьма стала шириться, противоборствуя свету, и… — я поджала разбитые губы и снова сморщилась от ссадин, — Но по сути, противоборство, как это было в прежние времена, должно идти между ним и мной. Гидеон не увязывается в единую концепцию…
Усмешка лекаря:
— Первичные материи были в союзе, если помните, они не противоборствовали. Братья — да. Равные по силе, равные по происхождению, баловень и угнетённый… История стара как мир. Что до наследника… Опять же гипотеза — конкурент на правление. Однако, памятуя детали вашего рассказа, я полагаю, что остатки светлой части в душе повелителя всё ещё сознательны и не позволили уничтожить мальчика. В противном случае, он едва ли колебался бы.
Сын любопытно хлопнул глазами, улыбаясь мне со своего лежбища. Внутренняя пружина чуть расслабилась — даже в куске избитого мяса он всё равно видит меня, а не кошмар последующих ночей. «Спасать тебя до последнего вздоха — моя единственная задача. Иных уже нет… Но что будет дальше?..» — с содроганием подумала я, выдавив ответную кривоватую от боли улыбку.
Ситуация была патовой. Мне не позволят уйти, не позволят забрать сына, не позволят отдалиться от правителя. Мимолётная мысль о том, что выхода нет. Только смириться, защищать и ломаться снова и снова, пока последний удар не лишит жизни. И уже плевать — нанесён он будет своей собственной силой, или самим… «мужем». Следом привычная внутренняя оговорка о том, что мне всего лишь нужно чуть больше времени, а выход… выход я найду. Стремительно пролетающие перед внутренним взглядом воспоминания. О рождении ребёнка, о том, как пальцы его отца скользили по младенческой голове, перебирая мягкие тёмные волосы. Я помнила то его умиротворение. Редкое, прекрасное в своей искренности. Единственное проявление…
Прочистив горло, я нервно поинтересовалась:
— Полагаю, нет возможности использовать подавители, схожие с теми, что принимала я, чтобы держать развитие силы в узде, — Полидор отрицательно качнул головой. — Понятно… Какова вероятность, что дисбаланс окончательно вытравит остатки светлой части, и он решится убить наследника?
От собственного вопроса по коже прошла толпа мурашек. Отчётливый укол паники, которую силой воли приходится прогонять.
— Такую возможность нельзя исключать, Виктория, и я бы настоятельно рекомендовал вам…
Договорить он не успел, в очередной раз открывшаяся дверь палаты лазарета. На сей раз без стука и какой-то деликатности. Полукровка с каменным лицом вошёл внутрь, холодно взглянув на серафима и лекаря. Короткое движение подбородком и он отступил в сторону, словно указывая, чтобы те вышли, оставив нас наедине. Я напряжённо потянулась к ребёнку, перекладывая его в свои руки, на случай если нужно будет передать его Торендо, а самой из последних сил сдерживать его отца.
Серафим и лекарь остались на месте, на свой страх и риск. Попытка, которую я одновременно уважаю и за которую буду в очередной раз укорять себя, если сейчас повторится побоище.
Мальбонте вздохнул:
— Все мы понимаем, что, если я захочу что-то сделать, даже сотня превосходящих вас по силе бессмертных не остановит. Сейчас я желаю лишь поговорить. Оставьте нас.
Торендо поднял голову, встав перед моей койкой и заслоняя собой:
— Повелителю не стоит сейчас тревожить королеву. Она недостаточно восстановилась. Полагаю, главный лекарь цитадели подтвердит мои слова? — Полидор сдержано кивнул, положив руку на моё плечо. — Вам лучше уй…
— Пошли. Вон. Отсюда… Если жизни дороги, — внятно и чётко произнёс полукровка.
Я сглотнула, с трудом разлепив губы:
— Оставьте нас. Полагаю, повелитель отдаёт себе отчёт в действиях, в отличие от прошлой ночи… — лицо Мальбонте дрогнуло, но иной реакции не последовало, — Всё в порядке.
Заметно напрягшаяся спина Торендо, сжавшиеся в кулаки ладони лекаря. Оба чуть обернулись, засвидетельствовав уважительный поклон в мой адрес, и направились к двери. Я невольно отметила, что привычного приветствия в адрес повелителя не было. Уважение иссякло. Вспомнились слова советника, что, когда страхи переходят все пределы, они иссякают, и наступает время обороняться. Та самая суть загнанной в угол крысы, готовой вцепиться из последних сил в горло обидчика, истратив остатки запала на смертоносный бросок.
Когда они вышли, и закрылась дверь, послышались шаги стражей, вставших у палаты снаружи. Хоть какой-то мифический гарант, что на сей раз удастся избежать повторения произошедшего. Впрочем, как он и сказал — и сотня бессмертных не помеха. Он просто уничтожит их, переступив через мёртвые тела, чтобы добиться желаемого. Как тогда, в видении у обрыва, когда отчаянный крик мальчишки уничтожал бессмертных, словно огонь надоедливых мошек.
Полукровка дёрнул головой, делая несколько шагов к постели, но я предостерегающе вскинула руку, на которой заплясали искры. Белые, слепящие… Он сморщился.
— Я не причиню тебе зла.
— Боюсь, после произошедшего, я не могу верить твоим словам.
— Сын жив. Ты тоже…
Снова боль в поджатых губах:
— Чудом… Будь честен со мной, как давно это происходит?
Вздох, сжатая ладонями голова, словно в попытке унять шум в ушах. Широкие крупные ладони сместились на лицо, которое он потёр, выдавив гримасу отвращения:
— После рождения сына. Короткие вспышки, которым я не предал значения. Напрасно, как теперь понимаю, но… — он неожиданно сглотнул, нервно помотав головой, — Я… нормальный большую часть времени.
Звучало, словно оправдание. Попытка обелиться… Быть может, если бы он рассказал обо всём прежде — катастрофы удалось бы избежать. Но, очевидно, привычка хранить тайны неискоренима, даже если они влекут смерть тех, кто дорог. Ещё несколько шагов, от которых я дёрнулась, отползая с ребёнком на руках подальше, к изголовью постели, совершенно забыв о крыльях на волне страха. Боль отрезвила, но заставила вскрикнуть, вздрогнув всем телом. Гидеон отозвался писком и взволнованно выпустил энергию, качнувшую занавески в палате лазарета.
Смахнув непроизвольно выступившие от боли слёзы, я чуть тише, но более уверенно попросила:
— Не подходи. Я… не доверяю.
Сморщился, чувствуя страх, оставшись на месте, сложив руки под грудью.
— Придётся, Виктория…
Я помотала головой:
— Не теперь.
— Значит, лишишься сына, — спокойно ответил он. — Я не трону его, но тебя…
По спине пробежал холодок:
— Ты себя слышишь? Сейчас сознание при тебе, ещё есть некоторый шанс, чтобы спасти его, если всё усугубится!
— Не усугубится… — без особой уверенности проговорил он, всё же не выдержав и сделав несколько шагов вперёд, невзирая на очередную волну моей паники. Порывисто, быстро, сократив несколько футов расстояния, опустившись у постели на корточки. Отчаянный шёпот, притянутая насильно рука к покрытому испариной лицу, — Я не безумен! Слышишь???! НЕ. БЕЗУМЕН!
Заскулив от боли в костяшках пальцев удерживаемой им ладони, я попыталась её вытянуть, но не выходило. Вспышка силы, и пальцы снова осветились от прилива мощи. Полукровка одёрнулся, держась за очередной ожог. В глазах читался страх и боль, ничуть не меньшая, чем сейчас испытывала я. Короткая вспышка — то ли воспоминание о ударах, то ли просто моё личное сумасшествие… Его глаза почернели лишь на мгновение, проявился оскал гнева.
Свободная ладонь сжала моё горло, перекрывая воздух. Свистящий шёпот:
— Положи… ребёнка. Немедленно, — он сглотнул. — Я не хочу вредить, но ты вынуждаешь в очередной раз быть радикальным. Не желаю видеть твой страх, Виктория. Я справлюсь с этим. Гидеон… не умрёт. По крайней мере, не от моей руки.
Оговорка заставила судорожно забиться в захвате, но вывернуться не представлялось возможным. Понимая, что ещё немного и я рискую навредить сыну, решила всё же разжать руки. Младенец был отнят, издав недовольный вопль, снова плеснув энергией. Я через силу поднялась с постели, едва он понёс сына к выходу. Ноги слушались плохо, но, как и вчера, всё имело смысл. До последнего… Только сохранить его жизнь, слыша надрывный писк, в который превращался плач, когда сын боялся.
Мальбонте не успел сделать нескольких шагов в сторону двери, когда та распахнулась. Торендо решительно вошёл в палату, готовясь принять на себя основной удар. Всё происходило слишком стремительно, не поддавалось логике… Я сделала несколько неуверенных шагов, дёрнув полукровку за предплечье. Впрочем, безуспешно — лишь очередной ожог, даже через свободную рубашку. Полукровка зашипел, опасливо сунув ребёнка в руки опешившего серафима. Разворот, едва уловимый взглядом. Раскрывшиеся крылья, кажется, одним взмахом разметали стоявших в полном облачении стражей. Торендо лишь успел отвернуться, укрыв собой ребёнка.
Жёсткие пальцы нырнули в мои волосы, заставив дёрнуться вслед за притянутой головой, скуля от боли. Сын был в сравнительной безопасности. Снова агрессивная вспышка в лице, окаменевшем, кажется от гнева, вычернившиеся за секунду склеры карих глаз. Коротко, но хватает… Он зажмурился, поджимая губы. Попытка осадить то, что изводило…
Срывающийся шёпот:
— Я был мягок… Терпел. Терпел непокорность, твои попытки вести игру против меня. Но настраивать сына против себя не позволю, — глаза открылись, снова нормальные, пристально рассматривающие моё избитое лицо с долей горечи и… отвращения. — Кажется, тебе пора понять, что без меня ты — ничто. Жалкая смертная, не имевшая бы ничего, кроме собственной шкуры, если бы не была нужна здесь. Волей случая попавшая на самую верхушку, но так и не понявшая и не познавшая смирения…
Рывок за волосы в сторону выхода. Ощерившиеся оружием стражи. Клинки направлены на правителя. Он отвёл свободную руку в сторону, и в ней выплелся боевой сгусток силы. Я вскрикнула, опасаясь больше того, что помимо смертей невинных, он может сгоряча задеть сына.
Едва разлепив губы, я проговорила:
— Не стоит — отступите… — никто не двинулся, пришлось прошипеть, — Приказ… королевы.
Мальбонте усмехнулся, за волосы вытаскивая меня в освободившийся после слов коридор:
— Умница, но теперь этого мало. Посмотрим, усвоишь ли ты очередной урок… Королева, — выплюнув последнее слово, он потащил меня в сторону лестницы.
Страх, паника, неведение — всё металось суматошно в голове. Я лишь пыталась удержаться за его запястье, уже молясь, чтобы сила не дала на волне паники очередную вспышку. Понимала, что дополнительная боль его сейчас лишь сильнее разозлит. А дальше… дальше я буду бессильна. Смиренная попытка идти ровнее, не волоком за сжатые в его кулаке спутавшиеся волосы. Босые ноги оскальзываются на мраморных полах и ступеньках лестниц, энергия не справляется уже даже с попытками избежать холода, перестроить потоки в теле. Или это из-за всё того же безотчётного страха, или же я просто не готова…не готова признать поражение, стараясь забиться в скорлупу.
Распахнутые врата цитадели, длинная лестница, ведущая к ограде, которая отделяет щитом оплот Рая от серого заснеженного города. Я с ужасом представила, что сейчас произойдёт, но не могла сопротивляться силе, многократно превосходящей собственную. Ступени закончились, и я застыла, снова вздёрнутая им выше, поднявшись на цыпочки, глядя в мечущие гневные молнии… абсолютно нормальные карие глаза, которые поминутно покрываются то паутиной и пеленой мрака, то снова возвращаются к своему виду.
Рывок вперёд, впечатанный грубый до боли поцелуй в разбитые губы, разомкнувшиеся от крика, рывок за волосы вперёд, туда, где снег обжог стопы. Я поскользнулась, рухнув на колени, чувствуя, что сил больше не осталось.
Горькая усмешка над головой:
— Надеюсь, это остудит твою своенравность и отрезвит разум, слишком замкнувшийся в петле страхов…
Сглотнув, я опустила голову:
— Не делай этого…
— Уже сделал, — ответил он, разворачиваясь на пятках, бросив через плечо. — Приходи, когда осознаешь ошибку, моя светлая половина. Но… не раньше.
Ворота с грохотом захлопнулись, порывом ветра заставив меня повалиться на спину, издав болезненный крик от веса, пришедшегося на изломанные крылья. На лицо падал мокрый отвратительный снег… путался в волосах, таял на коже, мешаясь со слезами. Внутри скручивалось предвкушение финала. Опустошение, боль… Попытка вытолкнуть немного энергии, но я была пуста и истощена. Таящий под пока ещё тёплым телом снег и полная беспомощность.
Невольно вспомнился умиравший на моих руках Кроули. И ведь сейчас… сейчас на улицах города сотни бессмертных наблюдали всю картину от начала до конца, но не решаются или не желают помочь… «А смертные?..» — отчего-то отчётливо пронеслось в голове, — «Из десятка увидевших подобное кто-то вызвал бы полицию или скорую… Из двух десятков кто-то попытался бы помочь ещё до их приезда… Из полусотни, возможно, кто-то вступился бы…». Бессмертным неведомо милосердие — истина, которую я поняла. Будь ты Непризнанной, или королевой их мира…
Холод начал пробирать до костей, и я попыталась встать, хотя бы подняться на локтях, но и те разъехались. Затылок ударился о мокрую брусчатку, и сознание погасло, проваливаясь в очередную волну боли.
Размеренная качка, крепко удерживающие руки. Тошнота и боль в каждой, кажется, клетке. Жар, распирающий изнутри, сжигающий каждую часть безучастного тела. Крылья покачиваются под порывами бьющего в бок ветра. Удаётся с трудом разлепить глаза, попытаться рассмотреть происходящее, но и тут провал. В них словно песка насыпали, и я не в состоянии сосредоточиться. Тело, будто лишённое воли, куда-то несут… Удаётся различить только чуть щетинистый подбородок… всадника, управляющего, кажется, морским драконом, белые шапки облаков. И всё. На этом всё.
Короткая команда и зверь закладывает вираж. Направление ветра меняется, снова тревожит повреждённые крылья, заставляя всхлипнуть от острой боли, проваливаясь в очередную волну агонии.
— Потерпите… Уже близко… — почти невнятно, словно через пуховую подушку.
Хочется кивнуть, но… не могу…
Ещё некоторое время беспамятства. Чувствую только торопливые шаги, ругань. Кто-то благоразумно требует уложить на носилки животом или боком, а не спиной. В голове мечется отчего-то почти осознано, что подобрали повстанцы. И наверняка те самые остатки «радикальной ячейки», как их назвал Торендо. Ирония — быть беспомощной до той меры, чтобы не суметь защитить сына, изломаться до того, что даже каждый вдох даётся с трудом, получить очередной «урок», который, кажется, я не переживу. Наверняка не переживу.
Вокруг отчаянно теплеет воздух. Укладывают на живот, снова. Что-то мягкое. Всхлипываю, чувствуя, что жар снова усиливается, начинается озноб, и по телу прокатываются судороги. Промёрзла, кажется, до самой своей сути. Облизываю саднящие губы пересохшим языком и через несколько секунд чувствую, как бережно приподнимают. В губы утыкается… соломинка. Короткое повелительное: «Пей», и я с благодарностью послушно делаю несколько глотков. Не просто вода. Очередной «коктейль» из зелий, который усиливает жар, заставляя пропотеть до костей всего за одно мгновение.
Беспамятство…
В очередной раз…
В лицо бьёт пронзительно яркий свет. Обжигает, кажется, через смеженные веки. «Может, всё-таки мне всё приснилось, и ночь только закончилась?.. Я в лазарете цитадели?..» — робко проносится в голове. Приоткрыв глаза, щурюсь от яркого солнечного света, бьющего в окно… Лазарета. Но не в цитадели, а в школе. Приходится несколько раз проморгаться, чтобы навести резкость. Попытка пошевелиться, на удивление, удачная… Удаётся чуть повернуть голову, пошевелить пальцами руки, чуть согнуть в колене ногу. Подушка под щекой слишком горячая уже.
Над головой пролетает давно знакомая реплика, от которой хочется разреветься как маленькой:
— Потише, ангелочек… Тебе пока не стоит слишком много шевелиться. — без церемоний произносит лекарша школьного лазарета.
Здесь не королева. Здесь нет нелепой субординации и здесь меня даже не ненавидят, невзирая на то, что все поголовно знают, что кошмары начались именно с моего появления. Я просто «ангелочек», и по щеке заботливо пробегаются ласковые прохладные пальцы. Лекарша улыбается, снова помогая мне приподняться, чтобы выпить довольно вкусный отвар. Терпкий, чуть сладковатый…
— К… Как я сюда по… попала… — облизываю губы, которые больше не саднят.
Лекарша морщится, но всё же улыбается, пытаясь шутить:
— Срочная доставка твоего тела из столицы одним не слишком чистоплотным ангелом… — она чуть фыркает, но настороженно прислушивается к чему-то в конце коридора, — Ох, полагаю, сейчас с тобой будут говорить. Постарайся не напрягать спину. Я наложила шины… Не знаю, до какой степени удастся восстановить маневренность твоих золотых крыльев, но как минимум планирование, если всё будет успешно, останется доступным.
Я удивлённо приподняла брови, понимая, что… крылья почти не болят. Зафиксированы, примотаны к какому-то каркасу из дерева, полностью, повторяющему изгибы скрытых под кожей и перьями костей. Лекарша погрозила мне пальцем с очередной нравоучительной усмешкой.
— Полидор почему-то не стал накладывать шину… — я невольно поморщилась.
Лекарша снова фыркнула:
— Этот несносный грек… Он в моём лазарете не проработал и пару месяцев! Естественно, что не знает всех хитростей… — чуть лукавая усмешка на лице ангела, — Пробыл бы здесь дольше, посмотрел, как ставят на ноги подрастающие поколения, справился бы не хуже, я полагаю. Молодняк ломается постоянно на крылоборстве, так что мне удалось освоить эти техники едва ли не в совершенстве.
Нервно сглотнув, я попыталась подняться на локтях и сесть хотя бы на пятки, чтобы иметь больше обзора:
— М-мне надо вернуться в столицу. Там сын… Как долго нужно носить шину? Я смогу улететь?
Она сморщилась:
— Ангелочек, не меньше суток. Ещё двенадцать часов, если ещё хочешь полетать не только на драконе, как покойный бывший директор этой школы, — лекарша с горечью отвела глаза. — Сын… Я полагаю, наследник в надёжных руках…
По спине пробежался холодок:
— Что вы имеете в виду?
— Я отправила свою помощницу с посланием госпожи директора, едва вас привезли. Час назад был доставлен ответ от советника Торендо, что девушку допустили к наследнику для ухода. Она достаточно подкована, чтобы не дать ему навредить.
«Я бы не была так уверена…» — отчаянно пронеслось в мыслях. Вторая попытка подняться — успешная. Я покрутила головой, разминая шею, ожидая, что боль вернётся, но оставалась только слабость. Просыпалось ещё более сильное уважение к мастерству лекарши. Я поблагодарила, получив ещё порцию отвара, слушая приближающиеся по коридору голоса. Мими, Генри, ещё кто-то пока плохо узнаваемый, но голос я слышала, кажется, перед тем, как сюда попала. И ещё чуть более басовитый, грубый. Двери лазарета распахнулись, являя внушительную делегацию из едва ли не десятка бессмертных. Лекарша всплеснула руками, выпроваживая половину, подгоняя звонкими репликами и обещаниями какой-то довольно своеобразной расправы над нарушителями тишины и спокойствия.
Мими встревоженно подошла к моей постели, садясь на край, притягивая меня в осторожные объятия:
— Всё будет хорошо! — вместо приветствия выпалила она. — Как же ты меня напугала…
Я выжала усталую улыбку:
— Прости… Это какой-то… Какое-то… — слов не находилось, и я закрыла лицо руками, сгоняя остатки усталости. Снова не ощутила боли даже отголоском, — Мне нужно вернуться…
— Вернёшься. Соберём армию, и будем возвращаться… — она поджала губы, торопливо взглянув поверх моей головы, — Есть ответ от Аббадона?