Глава 14. "Обратная сторона милосердия" (1/2)

Мысль о том, что хотела бы обсудить услышанное от Фидеро с кем-то более долго живущим в этом мире, я отмела почти сразу по прибытии. Так что, по возвращении я спокойно закрылась в комнате, выкупав ребёнка и оставив его в колыбели. Сама же села анализировать. Отвлекало почти всё. И разговоры стражей, приглушённые дверью, и шаги на лестнице, и даже непоседливая суета сына. Прогнав воспоминания по третьему кругу, чтобы закрепить результат, я перехватила книгу по архитектуре, чтобы немного разгрузиться, и устроилась в кресле с чтением.

И всё же мысли возвращались к словам Заклинателя. Вспомнить прошлое, оглянуться на тех, кто был моим примером сейчас… Три камня, волей моего собственного желания оставшихся у фонтана. Двоих упомянули, но Дино, кажется, был промежуточным звеном, связавшим моё прошлое и будущее. Я видела в его памяти и маму, не так давно попавшую в мир бессмертных, и его отца, павшего по глупости и желанию обрести любовь. Проводник, позволяющий понимать собственное место между рождением и смертью. Покоробили и слова Фидеро о том, что мать всё же любила Фенцио. Не в её характере… Или я всё же смотрела слишком со стороны, не пытаясь вникнуть в ситуацию?..

В голове проплывали мысли о том, что я напрасно не прочла все письма, которые Ребекка вернула ему. Там могла быть разгадка, если она вообще существовала. Стоит попросить Мими передать их с кем-то из посыльных школы. Бережно собранную стопку искать слишком долго не придётся, я ведь всё сложила, когда забирала мяту из его кабинета в горшке. «Или если не разгадка, то хотя бы подсказка…» — вздохнула я про себя, покосившись на колыбель, из которой выбилось расправившееся крыло. Младенец уже пытался всеми силами перевернуться на живот самостоятельно.

Немного гордая усмешка от скорости его развития нервно погасла, когда распахнулась дверь, и на пороге комнаты появился Мальбонте. Я сглотнула, глядя на промятый доспех, царапины на лице. Кажется, был сравнительно цел, но стычка оказалась не такой лёгкой, как ожидалось.

На мой, кажется, испуганный взгляд, он усмехнулся, безразлично махнув рукой:

— Цел, если тебя это заботит…

— Заботит. И я действительно этому рада, — поднявшись из кресла, я отложила книгу и подошла к нему, зачем-то помогая справиться с кожаными крепежами доспеха, который в одиночку, как я знала, и снять, и надеть довольно сложно. — Расскажешь, как у тебя всё прошло?

Он усмехнулся, подняв руку и пытаясь расстегнуть содранными до крови пальцами крепёж нагрудника, раздалось шипение сквозь зубы, и я обошла, чтобы помочь.

— Полагаю, лучше начать тебе. Моя история будет куда короче. Из разряда: прибыли на сходку, разбили, взяли в плен… Словом, то, что ты терпеть не можешь. Насилие и смерти тех, кто призван заботиться о жизнях и спасать их в большем числе своём, — ответил полукровка, с любопытством наблюдая за моими действиями.

Я постаралась безразлично пожать плечами, откладывая примятые пластины брони на банкетку в изножье постели:

— Учителя будут. И набранные из Непризнанных, и те из бессмертных, кто сочтёт своё пребывание в новой школе целесообразным. Как ты понимаешь, насильно никого не будут отправлять, — я поджала губы, максимально спокойно и уверенно взглянув в его глаза. — И я попрошу тебя издать указ о их неприкосновенности, который будет стоять даже над тобой. Только после полного и досконального расследования — выбор наказания…

Повисла пауза, в которой я старалась скрыть дрожь в руках, пытаясь разобраться с крепежами. Идея была спонтанной, но я почему-то сочла, что это будет хорошим подспорьем, чтобы хотя бы дать фору на спасение тем, кто возьмётся учить полукровок и чистокровных на свой страх и риск, покинув автономию «старшей школы». Мальбонте молча смотрел в моё ничего не выражающее лицо, отчего-то покорно поднимая и опуская руки, сгибая их в локтях.

Пальцы потянулись к нижней части доспеха, распуская завязки по бокам от мужских бёдер, когда на горле знакомо сошлась ладонь, слегка сдавливая, больше в предупреждение и с целью напугать, нежели довести начатое до конца. Не дрогнула, опустив руки вдоль тела, спокойно глядя в его почерневшие от подступающего гнева глаза.

— Что ты задумала, моя светлая половина?.. Чтобы эти так называемые учителя перебили полукровок первой же ночью, м?!

— Ты бредишь, — спокойно протолкнув слова через передавленное горло, я вздохнула, чувствуя, что хватка ослабла. — Просто хочу перестраховаться от того, что воспитательная функция будет воспринята попыткой навредить. Одна-две казни без причины и учителей не останется. Когда меня уже не будет рядом… по причине… — я сглотнула, сохраняя безразличие, — Словом, я хочу быть уверена, что проект, в который вложено столько сил, не зачахнет от недостатка компетентных кадров.

Маль шумно потянул носом воздух, пальцы дрогнули, поглаживая мою шею, притягивая почти вплотную:

— Если я узнаю, что это лишь для того, чтобы поддержать бунт…

— Это для того, чтобы ты, в конечном итоге освободившись от гнёта брака, не остался действительно совершенно одиноким узурпатором, которого ненавидят все от самого захудалого падшего до гнущего спину серафима, — я прикрыла глаза, чуть качнув головой. — Полагаю, дальше ты управишься сам. Если хочешь, я наберу тебе воду для мытья.

Колючий взгляд сместился за мою спину, рассматривая ширму, за которой скрывалась ванна. Он недоверчиво поджал губы. Чёрные зрачки порывисто ухватились за мои, в миллиардный раз пытаясь считать мысли, надёжно укрытые татуировкой, созданной ядом Змея Искусителя. Он дёрнул головой, разжав ладонь и сделав полшага назад, пытаясь непослушными пальцами справиться с оставшимися крепежами. Поддоспешник кое-где был в разводах крови и пота, но я буквально приказала себе не реагировать на шипение, после кивка развернувшись и скрывшись за ширмой.

Вода с шумом начала наполнять мраморную ванну. Щепотка соли, вытяжка из трав, пара капель успокаивающего масла. По поверхности пошла едва приметная пена. Не пышная шапка, только следствие добавления того, что он едва ли использовал прежде. Чуть отрегулировав температуру, я оставила на скамейке пару полотенец и вышла обратно. Правитель продолжал возиться с тесёмками. Удержав усмешку, я спокойно вытащила из шкафа его спальные брюки и собиралась уже вернуться к чтению, когда услышала неожиданную просьбу, пусть и произнесённую сквозь зубы:

— Помоги мне, — я красноречиво приподняла бровь, и он всё же насмешливо добавил. — Пожалуйста…Надеюсь, поклоны отвешивать не придётся, чтобы вернуть твою благосклонность? Я несколько не в форме для такого рода благодарностей…

Удержав усмешку, я спокойно подошла, за считанные секунды освобождая его от поясной части доспеха. Стянутая рубашка поддоспешника открыла покрытое синяками тело в кровоподтёках. Невольно сглотнув, я взглянула на погнутую броню. Били в сочленения, чтобы иметь хоть какой-то шанс добраться и ранить. И несколько раз удалось, судя по расположению гематом. Мальбонте хмыкнул от моей озадаченности, освободился с трудом от брюк и обуви, полностью обнажившись, и босиком направился по каменному полу в сторону исходящейся паром воды. Я в очередной раз вздрогнула от вида клейма и торопливо отвела глаза от спины полукровки.

Повисшая в воздухе саркастичная усмешка:

— Ты должна понимать, что любая война… Совершенно любая — это гибель пацифизма. Обойтись без крови нельзя. На ней бывают травмы и страшнее.

Послышался плеск и очередное шипение от того, как вода пощипывала потревоженные травмы. Внутри что-то тревожно скребло разум, и я нерешительно подошла к своему туалетному столику, перебирая склянки. Вовремя вспомнилось, что после ухода за своим импровизированным «кладбищем» я не раз обзаводилась ожогами от чистотела и натирала руки, обрывая лишнюю траву. Для бессмертной залечить такие раны не сложно, но нужно время, а касаться оцарапанными руками сына я не хотела. В лазарете Полидор без промедления выдал флакон ранозаживляющего настоя, ускоряющего регенерацию бессмертного тела в несколько раз.

Перехватив несколько тканевых салфеток, я прошла за ширму, глядя на блаженно раскинувшегося в ванне мужчину. Крылья, с которых стекала вода, свесились с бортов, едва не застилая собой весь пол в отведённом для мытья углу. Он лениво приоткрыл глаза, оторвав затылок от подголовника из свёрнутого полотенца:

— В чём дело?..

— Ты не просил перестать помогать, — опустившись коленями на пол, я смочила салфетку в настое, обрабатывая гематомы и ссадины на его плечах, груди и лице. — К тому же, ты обещал рассказать, как прошла… облава? Или что это было?..

Усмешка:

— Весьма точное определение, Виктория. Именно облава. Меня невольно посетило ощущение дежавю от вида бараков. Словно снова оказался в начале войны в своём лагере. Около семи десятков бунтовщиков, остальных пришлось отлавливать стражам — пытались скрыться. Кого-то взяли в плен. На охрану не отвлекались, — он усмехнулся, но чуть сморщился, дёрнув головой от салфетки, прижавшейся к щеке. Снова шипение, словно у нетерпеливого ребёнка, которому антисептиком обрабатывают коленки после падения. — Представляю их удивление, когда «цель» сама пожаловала в их обитель с миссией возмездия за нападение на наследника.

Я молчала, продолжая втирать настой в его щёку, придерживая свободной рукой за подбородок, чтобы сократить лишние шевеления. В слова старалась не вслушиваться, словно боялась, что сейчас начнётся подробный рассказ о том, как расправлялся с заговорщиками. Он умолк следом, прислушиваясь к ощущениям. Закрывшиеся глаза и слишком стремительно перетекающая гамма эмоций от отвращения к расслабленности, от гнева к довольству, что я снова касаюсь его добровольно.

Порывистое движение, стиснутое горячими пальцами запястье, рывок за руку ближе. Он сел в воде, притягивая меня вплотную, почти вынудив перевалиться через бортик верхней частью тела. Рукав платья намок, холодя прилипающей тканью кожу. Свободная рука притянула за затылок ближе к его лицу, сгребая волосы в пригоршню, чтобы не позволить вырваться.

Сглотнув, я тихо поинтересовалась:

— Зачем?..

Чернота глаз изучающе скользила по моему лицу:

— Ты ставишь меня в тупик всё чаще. Это раздражает, но и… возбуждает. В этом мире для меня не существует серьёзных противников. Это касается и анализа событий, и силы… Впрочем, последнее после рождения Гидеона уже весьма спорно. Но ты учишься колоть словом, делом, — ожёгшее губы дыхание. — Ты снова даёшь надежду, как когда-то Бонту, но я — не он. Я не прощу, если ты переменишь решение и развернёшься на половине пути. В этом случае сила не успеет тебя уничтожить. Я сделаю это сам.

Спокойные слова, произнесённые с полной уверенностью, с желанием вдолбить истину: своим желанием просто помочь снизить боль я оказалась выведенной в прежний статус той, чьё тело снова представляет интерес. «Если, конечно, он когда-то угасал…» Втянув носом воздух, я попыталась отстраниться.

— Я не готова к близости.

— Тогда зачем ты делаешь это, милосердная Виктория? — усмешка, снова притянувшее ближе движение. — Помощь монстру? Ублюдку-узурпатору, который силой зачал тебе сына, которого ты так безмерно любишь, невзирая на попытку…

— Замолчи, — я прикрыла глаза, сглотнув пересохшим горлом. — Пожалуйста, замолчи…

Усмешка:

— Ты знаешь, как заставить меня умолкнуть, моя светлая половина…

— Ты снова меня принуждаешь.

— У меня нет другого выхода… — горячее дыхание щекотнуло подбородок, — Ты не первая женщина, с которой я был, но единственная, к которой притяжение не пропадает что бы я не делал. Извращённое чувство обладать… Даже силой, если я не получаю взаимности. И ты прекрасно знаешь, что я слишком чистоплотен, чтобы делить постель с кем-то ещё, чтобы…

Внутренний щелчок, я дёрнулась вперёд, перекрывая поцелуем поток его слов. Улыбка в прикосновении губ. Жадном, жгучем. Расслабившиеся в волосах пальцы погладили затылок. Острое движение зубов, прикусывающих нижнюю губу, заставляя вскрикнуть и поддаться окончательно, пропуская искушающее «жало» в собственный рот. Предательски закружившаяся голова, участившееся дыхание. Что не говори, а восприимчивость тела всё же никто не отменял. Непроизвольное возбуждение…

Прервавшееся после резкого стона от боли. Поцелуй оборвался, и Мальбонте отстранился, потирая ладонью травмированное плечо. Усмешка осталась, но обрела болезненную тональность. Откинулся обратно на подголовник, стараясь больше не тревожить лишний раз руку. В глазах читалось, что не будь ему больно, начатое бы завершил. Как и обещал — даже силой. Чего бы не стоило…

Я сглотнула, отшатнувшись от ванны во избежание ещё одной попытки, которую всё же мог реализовать. От него можно было ждать чего угодно. Желание помочь улетучилось словно его и не было. Поднявшись на чуть подрагивающие ноги, я шагнула за ширму, пытаясь успокоиться. Контакт, который был мне нужен для дальнейшего налаживался, но всё выходило на ту грань, что постель придётся снова делить не номинально и ради сна, но фактически, как предписано браком. Я боялась этого.

«Нужно пересилить себя и донести вполне определённо эту мысль, чтобы снизить риск вероятной близости…» — отчаянно проносится в голове. Из-за ширмы слышится ругань и очередное шипение, когда мой монстр-супруг пытается одной рукой намылить голову. Приходится несколько раз вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться, но я возвращаюсь под настороженным взглядом, снова опускаясь коленями на каменный пол позади ванны, бережно запуская пальцы в жёсткие ещё более отросшие волосы Мальбонте.

Напряжение постепенно пропадает, и он прикрывает глаза, глубоко дыша от удовольствия и от вернувшегося покоя. Травмы ничто не тревожит. Слышится шепоток заклинания, и подостывшая вода снова становится достаточно горячей для него.

— Своей благосклонностью ты делаешь хуже. Пойми это.

— Это забота. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Только и всего. Без подтекстов… — глухо отозвалась я. — Я не хочу близости. У нас идеальная совместимость. Ты сам знаешь об этом. Второй ребёнок вернёт нас к тому, с чего появился этот мир. Два Брата. Тёмный и Светлый. Или полнейший перекос, если оба займут одну сторону. Это опасно… Нынешний, хоть и хрупкий покой обошёлся огромным количеством крови…

Вздох:

— Контрацепция есть и в этом убогом отсталом мирке. Тебе достаточно обратиться к главному лекарю, чтобы…

— Уже узнавала, — соврала я. — Это влияет не только на зачатие, но и на лактацию. Ещё не время… Просто пойми и прими это.

Повисла тишина, в которой я молилась о том, чтобы с утра перехватить Полидора до Мальбонте и подтвердить собственные слова. Маль вздохнул, резко втянув в воду крылья и опускаясь в ванну с головой, чтобы смыть пену. Искажённое пузырьками воды лицо, упрямый взгляд в потолок. Он вынырнул, отфыркиваясь и отплёвываясь. Едва успев отползти, чтобы не окатило волной не слишком уже свежей воды, я поджала губы и ушла переодеваться, мысленно ворча, что ребёнок, охотно принимающий банные процедуры, ведёт себя сдержаннее, чем его отец.

Полукровка между тем, судя по шуршанию полотенца, решил заканчивать с мытьём. Спустя несколько минут он появился с полотенцем на бёдрах, здоровой рукой просушивая мокрые волосы полотенцем. Я застыла с платьем на изготовку: сырая после его порывов, с паникой где-то в глубине, которую старательно осаживала, и явным ощущением, что все мои слова едва ли отложились в его голове.

Усмешка, щекотнувшая нервы:

— Странное время для демонстрации своей скромности, Виктория.

— Не хочу провоцировать, учитывая произошедшее несколько минут назад, — я поджала губы, собираясь уйти за ширму, но была перехвачена за локоть. Горячие пальцы сомкнулись на локте до синяков. — Ты делаешь мне больно. Отпусти.

Хищная улыбка:

— Тогда прекрати играть в недотрогу. К тому же ты сегодня великодушна и милосердна, как я и сказал. Подари раненому мужу хотя бы отраду для глаз, раз уж иного не доступно… Ведь ты последнее время неспроста играла в «покорную супругу», — сморщился, подняв травмированную руку, отводя с моего лица сырую прядь и приподнимая лицо за подбородок. — Можешь считать, что это приказ правителя, если тебе так будет проще…

Пальцы разжались, и я сглотнула, чувствуя, что обстановка накалилась до предела. Хотелось сбежать, но этим сделаю только хуже. Застыла, опустив голову, пытаясь понять, где допустила тактическую ошибку. В мыслях пролетали разговоры последних дней, вообще всё, что приключилось с тех пор, как на меня навесили клеймо ходячего инкубатора, всплывшее после. В том числе и разговор с Торендо после похорон серафима Кроули. «Милосердие — проявление слабости для бессмертных. Я снова действовала по смертной привычке, как в прошлом с Бонтом. Помощь воспринимается как однозначный сигнал к действиям, которые мне не нужны…» — прошелестело внутренне. Ловушка… Вина в том, что я в ней оказалась, полностью теперь лежала на мне.

«Нужно выкручиваться…»

Выхода я не видела. Едва ли прислуга появится, чтобы всё прервать. А если и появится — нет гарантий, что его это остановит. Проверять свою удачливость не хотелось совершенно, но выбора не осталось. Я наблюдала, как на банкетку были отброшены оба полотенца. Полукровка с усмешкой покосился на подготовленные брюки для сна и опустился на постель, как был, с любопытством и ехидством глядя на меня в ожидании действий.

Вздохнув, я просушила заклинанием волосы, и прошла к шкафу, вешая платье обратно, вытаскивая сухое бельё и чистую рубашку. Сумерки уже опустились на цитадель. Уйти из комнаты мне едва ли позволят. Да и куда, если ребёнок наверняка останется здесь. Злить дополнительно не хотелось совершенно. Распустившаяся шнуровка корсета, осевшая к ногам отсыревшая ткань, которую я спокойно бросила к использованным полотенцам. Следом исподняя рубашка, бельё. По телу блуждал обжигающий взгляд, от которого приходилось отчаянно абстрагироваться.

Возросший градус разочарования, когда манипуляции были завершены и длиннополая рубашка скрыла своим просторным кроем всё, что могло вызвать интерес. Несколько шагов к туалетному столику. Порхающая в руках расчёска и снова пристальное наблюдение за каждым движением. Гоня неуютные мурашки, я взяла со столика книгу и опустилась на постель, сосредоточенно демонстрируя безразличие. Внутренний голос вопил о том, чтобы забрать сына и уйти, но я слишком хорошо знала, чем это может закончиться. Меня выкинут из комнаты и снова переведут в разряд кормушки. Не тогда, когда наклюнулось подобие выхода из ситуации…

Я привыкла к его требовательности. Привыкла ко всему, кажется, и, как и он, знаю каждый его последующий шаг. Выдернутая книга отброшена в кресло. Даже не целился. Словно несколько минут назад он не шипел от боли. Едва ли настой лекаря помог так быстро. Скорее слишком острое желание сиюминутного удовольствия, которое я не готова предоставить. И, да, чёрт возьми, я знаю, что это его злит. Как и знаю, что если сейчас последует скандал…

Давление на сжатые бёдра коленом. Сильно… Хрустнула рубашка, разрываясь в попытке выпростать её из-под тела. В итоге ткань просто рвётся. Придавливающий сверху жар закапывается лицом в мои волосы, обжигает дыханием висок, ухо, смещается, ниже, задевая лихорадочно горячими губами шею:

— Ты когда-нибудь будешь делать это не отворачиваясь, не брыкаясь, как ужаленная оводом лошадь, Виктория? Секс — приятное дополнение к браку, который ты так старательно имитируешь… — хрипотца накаляет воздух в комнате, обещая, что, если не расслаблюсь — будет больно. Возможно даже слишком, –Хорошо… Я даже соглашусь, что мы оба его имитируем. И всё же, мне бы хотелось вспомнить «первую брачную ночь». Даже не так…

Я сглотнула, поддевая его лицо за подбородок пальцами, чтобы видеть глаза:

— Секс приносит удовольствие только если его желают оба. Сейчас же… Угадаешь, в чём проблема? — поджимая губы, имитирую мимику матери.

Усмешка всё ещё обжигает, Мальбонте склоняется ниже, шепча почти в мои губы:

— Захоти, Виктория. Захоти, как в тот раз. Иначе… — из колыбели, словно в ответ на мои панически мечущиеся мыслишки раздался требовательный рёв сына. Полукровка сморщился, не торопясь откатываться в сторону, — Я начинаю думать, что он куда больший демон, чем даже я…

Замерев, я опустила руки, ожидая, пока он сместится. Прочитав в глазах очередной отказ, Маль опустил голову, боднув лбом мою грудь. Несколько секунд в попытке осадить собственное возбуждение, и он откатился всё же, позволяя мне сесть и свесить ноги с постели, поправляя незапланированный «разрез» на ночной сорочке. Ребёнок, заметив меня, умолк, протягивая руки. Выжав судорожную улыбку, я перетянула его на колени, распуская ворот.

«Маленький спаситель…» — нервная внутренняя усмешка, когда Гидеон, могу поклясться, с насмешкой взглянул на собственного отца. Знакомо сжатые детской ладонью мои волосы, которые мгновением спустя он перебирает пальцами, успокаиваясь, кажется. Кожу привычно холодит умиротворённое дыхание младенца, охватившего сосок. Спиной чувствовался раздражённый взгляд, словно ожидая ответа на происходящее.

— Желание не просыпается просто так. И ты старательно делаешь так, чтобы я его не испытывала вовсе. Как в тот раз?.. Едва ли когда-то получится. Но быть может, когда-то я захочу подарить тебе ещё одну ночь. Не такую, но похожую…

Усмешка, и шелест одеял в ответ. Он отвернулся, погасив свечи на своей тумбе движением ладони. Я же продолжала внутренне молиться и благодарить сына, уловившего пресловутый «сигнал опасности». В такие моменты всё чаще приходило понимание, что рассказы о связи матери и младенца не для красного словца придуманы.