Глава 2. "Три исповеди" (2/2)
Просмотр набросков плана работы на день, короткий взгляд в окно, попытка собраться с мыслями. Теперь я не видела смысла в этой работе вовсе. Слишком расплывчатые формулировки, слишком разные ситуации. Я могу найти в них что-то имеющие причинно-следственные связи, подсказать мысль о помиловании, но едва ли кто-то услышит. Маль видит только последствия, которые неизбежно приведут либо к казни, либо, что куда как реже, к заточению в казематах цитадели, которые по его приказу переоборудовали и превратили в куда более жуткую тюрьму, чем была даже в преисподней, и где мне довелось побывать всего час.
Появившийся Генри сообщил, что Мальбонте ждёт меня в судебном зале. Вздрогнув в предвкушении, поплелась «блюсти справедливость», которой даже ждать не приходилось. Почтительное поклоны, стоит пересечь порог зала, встать на своё место за троном, занятым Мальбонте. Каждый шаг отдаётся в нервах, его взгляд прошивает меня, затрагивая что-то внутри усмешкой — я не меняюсь. Что ж, этого стоило ожидать. Внутренний протест вынуждает гордо поднять голову и остаток пути до своего места преодолеть, расправив плечи и выпрямить ссутуленную от избытка внимания спину.
— Рад, что ты почтила нас своим присутствием, — почти насмешка.
— Не более, чем фарс, и мы оба это знаем, не так ли?
— Не перегибай, — предостерегающе отвечает он. — Я не в настроении терпеть твои выходки.
Я хмыкнула, холодно взглянув на него:
— Так не терпи. В чём проблема?..
Короткий рык, повелительный взмах руки, и стража увела вереницу провинившихся. Меня же за локоть дёрнули в сторону бокового служебного коридора. Хватка мёртвая — не вывернуться. За его шагами едва поспеваю, рискуя упасть, но не доставлю такого удовольствия. Должно быть, смешно смотрится со стороны: бегущая за великаном девица, утягиваемая то ли к своей каре, то ли к очередному разносу. Но мне всё же плевать. Улыбаюсь безумно, чувствуя, как меня вталкивают за дубовую дверь, скрытую от прочих занавесом, ведущую к балкону, где полукровка любит переводить дух в перерывах между «судами».
Не останавливается, утягивая туда, к свету из сумрачного коридора. Пальцы разжались, и от неожиданности я едва не рухнула. На ногах удержалась чудом.
Маль прошёл дальше, уперевшись ладонями в высокий поручень, опустив голову:
— Прекрати устраивать эти никому не нужные бунты, Виктория. Делаешь хуже себе самой.
— Думаю, я в состоянии сама выбрать линию поведения. Если тебя что-то не устраивает…
Незаметное глазу движение. Спина врезалась в стену, сложенную из грубо отёсанного светлого камня. Сдавленное горло, не душа, но предупреждая последующий поток колкостей. Движение пальцев, пережавших подбородок, заставляет задрать голову, но не страшно. Смотрю в чёрные глаза с расширенным зрачком холодно, но чувствуя электризующийся воздух вокруг. Мысленная просьба завершить начатое — убить.
Вместо этого порывистое движение вперёд, впивающиеся горячие пересушенные губы. Колючие, жёсткие. Попытка отпихнуть — тело вжато в стену до треска в позвоночнике и дрогнувших от боли крыльев. Укус за губу заставляет вскрикнуть, и я допускаю очередную ошибку, разжав стиснутые зубы. Поцелуй почти животный, словно попытка откачать воздух, вытянуть со дна то, что я прячу на его взгляд. Сознание гаснет от удушливо бурлящей вокруг энергии лавров. Победитель снова забрал трофей. Строптивый, но уж что поделать. Робко высунувшийся поток свежей энергии ландышей душится на корню.
«И так во всём…» — отчего-то спокойно проносится в голове, когда перестаю вырываться, понимая, что не выйдет. Напряжённое мужское тело в чёрном мундире правителя расслабляется в ответ, словно поверив в то, что я сдалась. В голове собственная кривая усмешка. Толчок ладоней в широкую грудь, укрытую тёмной материей изо всех сил, какие только есть. Следом ладонь обжигает болью от того, как она влетает в его щёку. Звук хлопка резонирует в коридоре башни и отражается от каменных стен балкона, словно усиливаясь.
— Я даже не знаю, нравишься ли ты мне такой ещё больше, или лишь раздражаешь?.. — тихо проговорил Мальбонте, потирая место удара ладонью. — Не стоит провоцировать. Последствия тебе могут не понравиться. Поверь, тебе лучше быть моим союзником, как и прежде, а не врагом.
— Лучше бы ты убил меня тогда, на крыше школы. — прошипела я, потряхивая полыхающей после удара ладонью, — Ненавижу тебя…
Снова рывок, впечатавший в стену:
— Ненависть порой бывает невероятно полезной, Виктория. Я ненавидел тебя за часть сил, которые ты смогла отнять во время ритуала, но они же дали мне право на будущее. Те самые крохи, которые делают тебя такой же, как я. И ты даже… — он подался вперёд, ведя кончиком носа по моему виску, — Даже не представляешь, до какой степени мы похожи. Дай срок и, как ты выразилась, тайна откроется. И, поверь, тогда твоя ненависть станет чем-то куда более испепеляющим.
— Ты мне противен. Сколько раз повторить нужно, чтобы дошло наконец? На смену одним тиранам и убийцам пришёл другой. Многократно хуже, и, что ещё более страшно: уверенный, что ему дано право судить в одиночку, — рыком вырвалось из меня, очередная попытка оттолкнуть. — Отпусти!
Мальбонте отступил неожиданно, несколько недоверчиво рассматривая меня:
— Ты жестока, но я сам до этого довёл, — кривая усмешка резанула по нервам. — Что ж, хорошо. Пускай… Я не буду оправдываться, но хотел бы, чтобы ты вспомнила несколько моментов. Ещё тогда, в школе. Радость Бонта, когда ты была рядом. Через зеркало, и после, когда он наконец освободился из башни. Он казался тебе чистым листом. Им и был, по существу. Он — лист, я — чернила. В итоге лист стал заполнен. Заполнен ненавистью, болью и, да… Снова одиночеством. — Он отвернулся, повторно уперевшись руками в балконный парапет, — И ты сама также приложила руку к тому, чтобы на этом листе белейшей бумаги не осталось ни единого просвета…
Я сглотнула:
— И в чём, по-твоему, здесь моя вина?
— Ты видела моё прошлое. Бесконечный бег, бесконечные попытки спастись. До разделения и после него. Бесконечное желание просто чтобы меня оставили в покое. Недостижимое желание, как выяснилось. Бонт увидел в тебе спасение от одиночества. Похожую на себя одиночку. Ты не тянулась ни к кому, и он отчего-то понадеялся, что у вас… у нас есть будущее. — Мальбонте расхохотался, неожиданно подняв голову, разведя руки в стороны, раскрыв исполинские бордовые крылья: — А в итоге, когда пришло время, когда всё пришло в нужное русло и ты помогла мне достичь победы… Ты ушла. Вот и всё, Виктория…
Где-то внутри дёрнулся стыд — толика правды в его словах была. Я не обещала разделить с ним вечность, не гарантировала, что будет какая-то связь свыше спасительницы и нового оплота веры, который выбрался из западни её руками. Я не обещала ничего, но… Да, действительно видела притяжение, испытываемое светлой частью. Действительно чувствовала себя важной, нужной, и пусть бы только ради одной цели — выбраться из башни. Я не отвечала взаимностью, но Бонт нередко был напорист, забирая силой то, что ему не предназначалось. Поцелуи, иная трактовка успокаивающих объятий. Но я ничего и никогда не питала к нему. Ни до, ни после…
«Так отчего я жду, что преданный в светлом чувстве, ставший снова частью неделимого, вспомнит лишь приятное, а не отвратительное?..» — проносится в голове.
— Я не давала обещаний, не давала надежд на то, что всё будет иначе, и я встану рядом. Скорее напротив — указывала на то, что связь невозможна. Я не искала её. Не хотела быть с кем-то, стать полностью принадлежащей. Так в чём моя вина? В том, что ты выдумал себе чувства, взаимность и будущее? — выдавив кривую усмешку, я развернулась в сторону коридора, чтобы вернуться в зал. — А теперь наказываешь меня за то, что я не испытываю к тебе ничего. Совершенно ничего, кроме, пожалуй, ненависти и отвращения. Так моя ли в этом вина?
Уже почти дойдя до двери, я услышала обрывок реплики:
— …И ты не дала мне даже шанса…
— Он не нужен был тебе. — спокойно ответила я. — Ты всё придумал…
В спину долетел леденящий душу смешок, заставивший меня покрыться гусиной кожей:
— Тем хуже для тебя, Виктория.
Я выскочила из перехода в опустевший зал, стараясь осадить пульс и нервы. Выходило скверно. Дрожащие руки, бесконечный страх, наваливающийся со всех сторон. Стремительный бег по коридорам. Смахивало на мои прежние кошмары, вот только формат… От дома до цитадели. Какая же чёртова ирония, Господи: прежний дом, пугавший первое время до чёртиков и эта клоака, которую наводнили холуи, убийцы, трусы и предатели.
Коридоры пусты, ни единой живой души, ни одного существа. Кажется, я была бы рада даже субантре, встреться такая на моём пути. Уже около лестницы, ведущей в башню, я наконец позволила себе замедлиться, а после и вовсе остановиться. Дышать было больно. Страх начал отступать, теперь начал — источник угрозы должен быть уже достаточно далеко, и теперь мне хотелось только одного — оказаться в своих покоях, и чтобы до утра никто не трогал. Уснуть едва ли выйдет, но я хотя бы попытаюсь. И пусть бы те самые кошмары: бег к комнате с колыбелью или выцветшие «снимки» брезгливо кривящихся «примеров», которые смотрят на меня, будто на дерьмо.
Заслужено…
Я качнула головой, обняв себя за плечи, но пошла почему-то не в башню. Ноги несли по опустевшей громаде. Заходила в залы, оглядываясь вокруг, рассматривая прежде вдохновлявшие фрески. И мысли не возникало, почему уже никого нет?.. Куда все делись?..
Руки толкнули тяжёлые знакомые двери. В этом зале я бывала не раз, как верховный серафим, но сейчас, кажется, вошла, как Вики. Перед глазами неизменная четвёрка советников, белый ворон на подставке. Через плечо на меня оглядывается Ребекка Уокер. Застывшая гримаса ужаса на лице, едва шевельнувшиеся губы: «Они всё знают…». Дальнейшие события разворачиваются стремительно: бросок меча, толчок в плечо, и я вижу острие, выходящее из её спины. Попытка не дать упасть, попытка удержать, позволить продолжить жить…
Я опустилась на колени там, где она сделала последний вдох.
— Мама…
Слёзы душили. Очередная ошибка, повлёкшая за собой целую вереницу следом. Я потеряла её дважды. И именно в этом зале всё произошло окончательно. Именно здесь, кажется, жизнь разделилась на «до» и «после». Не позже и не раньше. Когда-то на Земле я стала брошенным матерью ребёнком, не понимающим, что сделала не так, не знающим, как двигаться дальше, будучи ведомой только отцовской рукой по хитросплетениям жизненных дорог. И здесь снова им стала. Девочка выросла, но потерянность… Она осталась.
Пальцы скользнули по давно отмытым от крови и разрушений каменным полам. Попытка найти последнюю связующую нить, спустя шесть лет. Момент осознания — ты уже не ребёнок. Нужно двигаться дальше самой. Идти вперёд, что бы там не ждало. «Ведь она любила меня… Не любя, не пожертвовала бы собой, даже зная, что происходящее — моя вина…» — остервенело носится в мыслях, которые почему-то именно сейчас не торопятся гаснуть, позволить уйти в забытье.
На плечо легла ладонь, заставив вздрогнуть.
— Как лживы языки, которые говорят, что время лечит… Так же лживы, как те, что сулят блага, а в итоге ты снова топчешься на месте, словно в замкнутой петле прежних стремлений, которые никак не реализовать… — пьяно растягивая слова проговорил знакомый голос: — Нет времени на сожаления, Виктория.
Я медленно повернулась к покачивающемуся Йору, чувствуя, что внутри начинает бурлить гнев. На ноги, кажется, подбросило пружиной. Сброшенная с плеча рука, я махнула крыльями, раскрывая их во всю ширь. Где-то внутри просыпалось то, что я старательно давила в себе годами, стараясь быть сбалансированной и соответствующей статусу «Несущей Равновесие». Пальцы коршуном сошлись на горле хрипло смеющегося архангела. Силы просыпались, словно стряхивая с себя слои прошлого, забвения и того, чем я пыталась прикрываться.
Мышцы горели, но рука распрямилась, Йор болтался в захвате, дергая ногами, продолжая безумно хохотать даже когда лицо стало пунцовым от нехватки воздуха. Архангел словно обезумел и искал смерти, и именно от моей, видимо, руки… Затуманенный глифтом взгляд, мельтешащий по стенам, наконец остановился на моём лице и весь хмель, кажется, облетел с него в миг. Губы скривились в усмешке.
— Убей… меня…
Слова словно отрезвили. Бросок в стену, куда он отлетел, будто брошенный бейсбольный мяч. Удар и оглушительный треск костей. Даже не вскрикнул, оседая мешком сырого подгнившего тряпья под знаменем Мальбонте, пришедшему на смену знамёнам Равновесия. Я попыталась согнать грохот сердца, пошла вперёд, впервые прямо глядя на того, кого когда-то спасла, на того, кто предпочёл предательство всеобщему покою.
— Убить?.. Ты даже этого не заслуживаешь. Если только, как прочие, на виселице. Но от моей руки… — я усмехнулась: — Нет.
Хриплый хохот, перемежающийся со стонами боли:
— Что толку?! Он не убьёт меня. Я зачем-то всё ещё нужен. Позор семьи, от которого отвернулись жена и сын. — Йор закатил глаза, словно припоминая единственный связавший нас момент в прошлом: — Лучше бы вы позволили ей меня отравить.
Усмешка, перетекающая в оскал:
— Я лишь надеялась на то, что тебе хватит мозгов держать язык за зубами. Но ждать подобного подвига от падали — не самая мудрая мысль, не так ли?..
— Власть манит. Всегда будет манить. Особенно тех, кто вынужден пресмыкаться! — архангел оскалился, с ненавистью взглянув в моё лицо. — Она сдерживала меня. Всё только с её разрешения от вдоха до выдоха; от пробуждения до сна!.. Вечный контроль каждого шага, сотни поручений… И стоило сделать всего один шаг против её воли, как в мой стакан угодил яд. Мудрая, сильная, светлоликая бессмертная с золотыми крыльями и непомерной гордыней…
Я расхохоталась, чувствуя, что захлёбываюсь горечью:
— И что изменилось, архангел?.. — последнее слово специально произнесла с нажимом и новой порцией истерического смеха. — Сменил её крыло на Кроули? Такой же мальчик на побегушках, только у немощного старика. Нравится «власть»? Стоило того, чтобы предать её? Стоило того, чтобы продолжать гнить в начале пути, в слепой надежде на подачку?
Йор сплюнул на пол кровь, с трудом поднимаясь на ноги, пошатываясь. Осознанный взгляд прошёлся по мне от макушки до кончиков туфель, выглядывающих из-под платья. Несколько хромающих неуверенных шагов вперёд. Он встал напротив меня, глядя в глаза, словно в надежде, что отведу, как это бывало прежде, но на это бельмо в собственном глазу я научилась смотреть с заслуженной ненавистью. Его губы дрогнули, снова плевок в сторону на пол.
Шаг вперёд, чтобы оказаться вплотную.
— Ты такая же, как мать… Такая же смертная, если бы не кровь Мальбонте, едва ли сумевшая бы подняться выше низшего ангела. Но это ненадолго, Виктория… — шёпот с отвратительным запахом алкоголя. Йор хрипло рассмеялся, ещё больше став похожим на сумасшедшего, после чего с силой ухватился за моё предплечье дёрнув на себя: — Но я знаю… Я слышал… Тобой воспользуются, как пользовались и пользуются мной. А после отшвырнут. Ведь наш Господин умеет выстроить такую ловушку, в которую ты шагнёшь с превеликой охотой… И вот тогда, когда ты станешь ничуть не лучше, чем я, мы вернёмся к этому разговору!..
Рывок за предплечье, заставил меня вскрикнуть и рухнуть на колени.
— Стража!.. — громом по залу разнёсся голос Мальбонте.
Сознание наконец начало гаснуть, лишь где-то на его обрывках ощущение поднимающих горячих крепких рук. Голоса, приказ позвать лекаря, и стремительные шаги в сторону башни, или…
Или нет?..