Глава 1. "Нить Ариадны" (2/2)

Повисает неловкая пауза, и чувствую кожей четыре любопытных взгляда, прожигающих насквозь. Прежде я не позволяла себе подобного. Усмешку удаётся задавить — это только начало. Всё же рабочие вопросы требуют решения. Собрание совета проходит в обсуждении. Я отмалчиваюсь, глядя на оживлённые споры, которые по итогу приведут к тому, что с повелителем никто не станет спорить. Согласие и раболепные кивки, преклонение перед «единственно верным» решением.

Несколько часов, перерыв на чай. Торендо, пытающийся завязать беседу. Безуспешно. Оказывается, если не реагировать, можно избежать навязчивого внимания. Кажется, надвигающуюся бурю чувствует только Мальбонте, сверлящий меня любопытным взглядом. Звучит короткая просьба о прогулке. Не приказ, на моё удивление. Молча киваю, ожидая конца рабочего времени или очередного перерыва.

Впрочем, не имеет значения…

Сославшись на недомогание, покидаю зал совета, но иду не к башне, где теперь законные собственные покои. Нет… Меня интересует отдел правосудия и один единственный кабинет, в котором я провела времени едва ли не больше, чем за креслом Мальбонте. Этажи, переходы. Секретарское место уже пустует — не удивительно. Дверь не заперта и нет никаких сдерживающих факторов.

Большой кабинет с высокими окнами позади рабочего стола. На поверхности сотни пергаментов. Лавандово-мятная вода в графине, и веточка уже подсохшей сирени в опустевшей вазе. Перо, прилежно воткнутое в фиксатор, закрученная чернильница. Я не раз наблюдала, как Дино работал. Всё смахивало на ритуал. Педантичность и внимательность ко всякой мелочи. Воспитание отца и периодические разговоры о необходимой строгости, порой переходящей пределы разумного.

Сажусь за стол, просматривая последние заполненные его рукой формуляры и документы. Ровный аккуратный почерк, которому я немного завидовала, помня свои каракули. Пальцы сжимают перо, дописывая строчку, которая начиналась прошением о помиловании. В этом весь он. Словно заканчиваю то, что он не успел. Рука тянется к ополовиненному кубку. Знаю, что там пара капель лавандового и мятного сиропа и чистая родниковая вода. Его успокаивало. Лаванда — энергия покойной матери, мята — Фенцио. Воспоминания о последнем снова возводят всё на острие, разрывающее между желанием добиться справедливости и совершить месть…

Покачиваю кубок в пальцах, подношу к губам. Сиропы выветрились почти. Запахи неуловимые. Две недели — «лишнее» ушло. И всё же открылась истина. Неуловимый аромат, почти невнятный. Поджимаю губы, оглядываясь по сторонам. «Дьявол, как не вовремя…» — проносится в голове, когда даже самой захудалой склянки не нахожу. Только чёртова чернильница. Нельзя… Мне нужно что-то, куда можно слить хотя бы пару капель содержимого кубка, чтобы не вызвать подозрений.

«Дино хотел взять мне новый настой… Успокоительное…» — пробегает где-то в подкорке. Чуть сдвигаюсь на стуле, вытягивая ящики стола, обшаривая их глазами и руками. На счастье… Где-то у стенки полностью пустая чернильница. Так даже лучше. От успокоительного могут быть примеси. Откушенный кончик пера и верхушка. Несколько движений, как «через соломинку», и чернильница заполнена. И я искренне молюсь, чтобы это было достаточным доказательством.

— Серафим Виктория?!.. — вырывает из мыслей голос со стороны двери.

Вздрагиваю, нервно убирая в карман плаща чернильницу, максимально уверенно глядя на секретаря Дино. Руки начинают спешно раскладывать что-то по столу.

— Добрый вечер, Генри. Я… Я хотела забрать часть его вещей.

Ангел кивает, опустив голову:

— Разумеется… — неловкая пауза, — Соболезную… вашей утрате.

— Спасибо, — поджимаю губы, неожиданно выпаливая. — А теперь войди и запри дверь.

Он дрогнул, непонимающе глядя на меня, обычно куда более спокойную и смиренную:

— Я что-то сделал не так?..

— Пока нет, — оторвавшись от вещей мужа, я подняла взгляд, чувствуя возрастающую корку льда в собственных глазах. Генри спешно шагнул в кабинет, закрывая дверь и неуверенно застыв на пороге. Указываю раскрытой ладонью на явно неудобное кресло для посетителей. — Присаживайся.

— Я постою…

— Как угодно, — упираясь руками в крышку, склоняю голову, стараясь привести мысли в порядок и подобрать вопросы так, чтобы получить максимально внятные и чёткие ответы. — Вспомни, за месяц до… покушения на Мальбонте ничего не происходило?

Он опустил голову, спешно пробормотав:

— Нет, разумеется. Серафим Дино на работе занимался только рабочими вопросами. Я не слышал ничего из того, что не касалось бы работы и…

Оговорка резанула уши, и я подняла ладонь:

— С момента «я не слышал» и «только рабочие вопросы» подробнее, — Генри заметно нервничал, комкая в ладонях полы своей мантии. Молодой парень, тоже бывший Непризнанный, которому Дино дал шанс. Пришлось давить. — Когда-то он помог тебе оказаться здесь, а не сгнить в самом низу, будучи подножным кормом представителей рая. Помоги мне найти для него справедливость. В память о нём.

Ангел зажмурился, словно силясь испариться из кабинета сию секунду. Он знает, что я могу пробиться в его мысли, всё считать. Но всё же я позволяю самому решить и сделать выбор. Уже сейчас он балансирует: Дино больше нет, вылететь с должности — совершить одну ошибку. Я могу дать необходимую защиту, принять под своё крыло, чтобы как когда-то Йор, под покровительством моей матери, он добрался хотя бы до поста архангела, не сорвался обратно на дно в ту самую толпу низших, которые никогда не признаются себе, что готовы за кроху перспектив рвать глотки.

«Мир очерствел ещё больше…» — с долей горечи проносится в голове.

Генри дёрнул подбородком, не открывая глаз:

— Всё началось, когда умерла ваша… дочь. Повелитель пришёл к Серафиму Дино. Они долго говорили, поначалу спокойно, но постепенно разговор продолжился на повышенных тонах. Серафим был зол невероятно, требовал не тревожить вас, не пытаться давить. Повелитель… я не помню дословно. Что-то о «нестабильности», что у вас не может получиться… Зачать… Физически.

Я сглотнула:

— Дальше?..

Генри дёрнул подбородком:

— Две недели назад, незадолго до смерти, Серафим Дино вернулся с аудиенции в гневе. Пожалуй, в таком состоянии я его видел впервые. Успокоился только спустя час. Это было поздно вечером за день до покушения. Отработав день, ушёл домой, а утром… — ангел зажмурился, поджав губы, — Утром я даже не рискнул прийти в кабинет, чтобы собрать вещи серафима, чтобы отдать их вам…

В голове судорожно метались мысли, пытаясь выстроить внятную картинку. Цепочку причинно-следственных связей, которые привели Дино к плахе, а меня к одиночеству. Мальбонте секретов не откроет. Надежда оставалась на склянку чернильницы. Впрочем, была ещё кое-какая деталь. Я дёрнула головой в сторону кувшина:

— Ты сам делал ему напиток?

— Д-да. Всегда… С первого дня.

— А ингредиенты? Сиропы? Вода?

— Серафим приносил из дома или сам брал в лавке города. Я даже знаю в какой…

Я поджала губы, припоминая события уже поистёртые в памяти, как мама покупала отраву для Йора. Что ж, эта нить «Ариадны» может только запутаться, но не порвётся. Теперь главное — выбраться из лабиринта и не попасться на глаза местному Минотавру. В голове выстраивалась необходимая логическая цепочка событий, в которую начинало вписываться покушение, но было известно слишком мало деталей. Я опустилась на стул, массируя пальцами виски, пытаясь определить, что следует делать дальше.

«Если пойду в лавку выяснять обстоятельства, донесут Малю, если не пойду…» — отчаянная работа мыслей, которые прежде были заняты, кажется, совершенно не тем. И мне становилось поистине страшно от одной, самой важной из них — сколько же утрат мне действительно пришлось пережить, чтобы всё же начать действовать самой, хотя бы пытаться… Пытаться что-то менять, а не плыть по течению, которое Мальбонте направлял ещё, будучи разделённым.

Генри вздохнул, робко подняв взгляд:

— Г-госпожа… Что мне делать теперь?..

— Подай прошение на моё имя. — я чуть горько усмехнулась, — Только учти, что выполнять поручения придётся далеко не только канцелярского назначения… Я бы даже сказала совершенно не канцелярского. И, что ещё важнее — держи язык за зубами.

Ангел кивнул, поворачиваясь спиной к двери. Тихий вздох:

— Мне действительно очень жаль, что Серафима Дино больше нет, госпожа…

— Мне тоже, — безучастно ответила я, поднимаясь из-за стола и отступая к окну.

Копошащийся у подножия белых стен муравейник внушал плохо понятное отвращение. Вся столица после прекрасных условий школы была не оплотом рая, а, скорее оплотом несбывшихся ожиданий. Впрочем… Прошли века, прежде чем всё стало таким, как оно есть. Да, я помнила, как после того, как Мальбонте встал над этими мирами, улицы стали светлее, очистились и даже воздух, как мне казалось, стал прозрачнее и чище. Ровно до тех пор, пока вместо цветочных клумб и чистой брусчатки, улицы города не заполнили виселицы.

Очередное убеждение — необходимо избавиться от балласта и предателей. Избавиться от тех, кто способен без оглядки ударить в спину, отереть клинок о твою же одежду и пойти дальше. Прежде я это неосознанно принимала за истину. Понимала и помнила, что верить нельзя никому. Кроули был тому наглядным примером. Впрочем, старика Маль почему-то не стал убивать. Позволил даже стать одним из советников, порой насмешливо намекая на мудрость… Не знаю, была ли мудрость в той немощи, которую источал бывший директор школы, кажется, надеявшийся вернуть свой пост… У меня лично, кроме отвращения, он теперь не вызывал никаких эмоций.

Я вздохнула, проводя пальцами по светлой стене кабинета, в который больше не собиралась возвращаться:

— Вчерашние идолы становятся тиранами, вчерашние тираны превращаются в мучеников… Какие ещё сюрпризы несёт мне прозрение?.. — прошептала я.

— Это только начало, — чуть насмешливо проговорил неслышно вошедший в кабинет Мальбонте. — Помнится, ты жаловалась на слабость и удалилась в свои покои для отдыха. Почему ты здесь?

Я чуть повернула голову, глядя больше в сторону, чем на него самого:

— Хочу забрать часть вещей покойного мужа. Память…

— Память — человеческая частность. У тебя вечность впереди… — снова чуть злая усмешка, — Разумеется, если ты не решишь повторить подвиг своего серафима, Виктория.

Подавив оскал с усмешкой на собственном лице, я отвернулась от окна, прямо и без какого-то прежнего смущения посмотрела на него. В карие до черноты глаза, на тёмное облачение того, кто стремился изначально быть такой же уравновешивающей силой, а в итоге… «В итоге стал порождением истинного Небытия, которое уже не исправить. Никак не исправить…» — проносится в голове. И, вроде бы, мне до дрожи хочется оправдать его проступки, как и прежде, сделать какую-то, хоть самую малую скидку на то, что Мальбонте пришлось пережить прежде, чем он обрёл эту жизнь и свободу. Но больше… Больше не могу.

Сложенные под грудью руки в противовес прежней привычке обнимать себя за плечи, когда я борюсь с неуверенностью:

— Боюсь, даже если когда-то я решусь совершить подобный поступок… Ты изменишь своему правилу. Нет, не от сочувствия и милосердия, — я криво усмехнулась, двинувшись ему навстречу. — Я нужна тебе. Зачем-то нужна. Запрёшь в казематах, в башне, отправишь куда-то подальше от столицы… Но убить?.. Нет. Меня ты не убьёшь…

Попытка обойти и покинуть кабинет — рывок за локоть, заставивший мотнуться в его сторону. Склонился, притягивая ближе, обжигая дыханием висок. Его шёпот тревожит нервы, вызывает на коже мурашки смеси страха и отвращения в перемешку с чем-то, похожим на ненависть:

— Не смей мне дерзить, Виктория. Ты действительно нужна. Ты — облик Равновесия. Как и я. Можно сказать — его светлая часть, хотя сейчас, сегодня, всячески пытаешься демонстрировать оскал, но я тебя огорчу… — горячие пересушенные губы чуть касаются мгновенно вспотевшего от паники и напряжения виска, — Едва ли ты способна напугать меня непокорностью.

Я хмыкнула, выдернув локоть из его хватки:

— Выходит, ты всё же чего-то опасаешься. Тайны, Маль… Они должны отлежаться до положенного срока. И тебе ли не знать, что я даже невольно раскрываю каждую из них. Раскрою и эту, — голос подрагивает. И я даже не знаю, от страха или больше от гнева. — Ты лишил меня всего… Семьи, друзей, любимого…

По кабинету пролетел смех. Рывок за подбородок, поднимающий моё лицо, чтобы он мог видеть глаза, а не профиль:

— Любимого? Ох, Виктория… Как легко ты внушаешь себе самой ложные истины… Чтобы понимать твой прежний так называемый «брак» с Дино, мне даже нет нужды пытаться пробить блокировку, которую тебе подарил Змей Искуситель, — азартная усмешка хищника, чувствующего больше, чем я готова была бы показать и признать сама себе. — Ты не любила. Вы лишь нашли утешение друг в друге, — склоняется, почти шепча мне в губы. — Ты. Не. Умеешь. Любить…

Прикрыв глаза, я отступила спиной вперёд в сторону двери:

— Будь ты проклят…

— Куда уж больше, моя златокрылая соправительница… — усмешка, режущая больнее стали, — Я был проклят задолго до твоих слов.

В спину летел смех с такой горечью, что по шее и плечам ползли мурашки. Ненависть, жалость… Тысяча эмоций. И все направлены на него. Уже привыкла к слезам до такой степени, что всю дорогу до башни даже не ощущала, как они бегут по щекам. В голове ворох мыслей и острое желание добиться цели. Любой ценой. Терять больше действительно нечего. Сейчас я чувствовала себя загнанной в угол крысой, которая будет кидаться на обидчика, даже чувствуя, что он многократно сильнее меня.

Дверь собственных покоев захлопнулась с таким грохотом, что я невольно подскочила от испуга и лишь потом позволила себе прислониться к лакированному дереву спиной. Мозг судорожно переваривал события прошедшего дня, снова перестраивал историю, чтобы дать наконец отпор. Цели выжить не стояло. Смерть будет избавлением… Именно в этой ситуации.

Я провернула ключ в замке и подошла к комоду на котором стоял кувшин с водой. Разумное опасение — понюхать воду. А ещё лучше… Вылитая в раковину. Набранная из-под крана свежая. Сразу в кубок, тоже настороженно обнюханный на сторонние примеси. Паранойя или чувство самосохранения. Однако, склянка чернильницы с водой из кабинета покойного мужа утверждала меня в мысли — стоит быть предусмотрительнее. Противник выстраивал свои планы тысячи лет, терпелив и вынослив. Переиграть меня он может достаточно легко. Так что…

— Бдительность… — я отпила холодной воды из кубка, с гневной уже знакомой усмешкой взглянув в зеркало туалетного столика, — Игра началась. И победа в ней не важна от слова совсем.

«Зато испоганить расклады всем, кто пытается мной играть — теперь мой святой долг…» — проносится в голове, когда, не торопясь, снимаю облачение, оставаясь в одной исподней сорочке. Взгляд в зеркало пристальнее — нужно быть сильнее. Больше не на кого надеяться. Всё придётся делать только самой… В конце концов, у меня был не один пример. И в памяти, и перед глазами, среди живых. Впрочем, как не прискорбно, таким примером был даже сам Мальбонте.

— Что ж, ученица должна превзойти своего «учителя», чтобы выжить. Быть может, это и станет новой целью, когда я выясню всё до мелочей о том, что же всё-таки произошло в ночь покушения… — вздох, — И ещё раньше, когда умерла моя дочь…

Отражение отразило усмешку, которую я чаще видела на лице своего «предка». И я могла поклясться, что она не сулила ничего хорошего…

Никому…