Глава 1. "Нить Ариадны" (1/2)

Холодный компресс и стекающая в уши вода: я бредила, сходила с ума, звала до сорвавшегося голоса, просила помиловать. В голове всё те же кадры с казни. Мёртвые голубые глаза, отражающие небесную синеву. Кошмар, ставший реальностью, в которую совершенно не хотелось верить. Снова горячка, на фоне которой тихие голоса, попытки достучаться, привести в чувства. Тщетные…

Снова бег по коридорам дома до разбитых колен, до содранного от крика горла. Колыбель, покачиваемая улыбающимся Дино, который просит не шуметь — дочка только что уснула… Попытка подойти, тронуть кроватку, которую он качает, заглядывая под тюлевый балдахин — провал. Комната словно противится, не позволяя мне задержаться, побыть с ними. Взгляд моего светловолосого серафима становится упрямым и жёстким.

— Тебе ещё рано быть здесь. Ещё не всё… Далеко не всё… — произносит он.

Неведомая сила утягивает меня прочь по бесконечному коридору, а где-то там, впереди, захлопывается дверь, где остаётся прошлое, которое вернуть уже не выйдет. Как сказал Дино — «рано». Но это я понимаю только разумом. Внутри же, кажется, образовалась пропасть. «Якорь» пал, последние связующие ниточки оборвались, и теперь вереница знакомых выцветших фото в голове пополнилась ещё одним. И мне от чего-то невероятно хочется верить, что оно не «выгорит» под пеленой предстоящих событий. Не должно…

Из сумрака выдёргивает обрывистый агрессивный шёпот. Тело ломит и даже открыть глаза удаётся не с первого раза. Горячка отступила, вопрос только в том — надолго ли. Иссушенное криком и спазмами горло требует влаги, но… Милосердия к себе ждать не откуда. Я знаю, кто шепчет проклятия. Знаю, кто открыто способен ненавидеть, зная, что она… права. И я даже не спорю. Не только потому, что нет на это сил, и безумная доза успокоительных даже поднять руку не позволяет. Остаётся только безмолвно слушать, соглашаясь с ненавистью, смиряясь с ней.

— Если бы не ты, если бы ты не появилась… Он был бы жив. Оба были бы живы… Почему, Уокер?.. Почему ты не сдохла во время обряда?! Почему тебя не убили на войне??? Почему те, с кем тебя связывает судьба, все погибают?!..

Едва удаётся разлепить губы:

— Я не одну сотню раз задавалась этим вопросом…

Лилу вздрогнула, кажется. Раздался звон разбившейся склянки, которую она выронила от неожиданности. Злой неразборчивый шёпот, возня с тряпкой, которую стянули с моего лба, чтобы собрать осколки. На удивление — обратно не приложила. Треск ткани, новая тряпица, смоченная в травяном настое, укрыла всё ещё пламенеющий от жара лоб. Целительница умолкла, не решаясь продолжать сыпать проклятиями. Снова страх, который сопровождает всех, кто вынужден обретаться рядом со мной или Мальбонте. С одной стороны, раболепный — две величины, способные уничтожить, не оставив и пыли. С другой, истинный — страх, что собственная смерть только начало. Дальше это прокатится по семьям и детям…

Всхлип:

— Как же хочется тебя уничтожить, плюнув на честь Ангела и белые крылья…

— Действуй…

По комнате пролетел истерический смех:

— Мне ещё дороги жизни родителей… А так, не сомневайся, Вики, я бы желала тебя убить, как никто из ныне живущих бессмертных, — она мотнула головой, смахивая подрагивающей рукой слёзы. — Разве мог ОН так поступить?.. Разве его чистота позволила бы убить? Пусть даже… даже этого ты…

Лилу умолкла. Опасливо зажав губы ладонью, бешено оглядываясь вокруг, словно сейчас рухнут стены, и кто-то услышит её крамольные речи, желающие исподволь смерти тому, кого прежде хотели видеть гарантом истинного Равновесия и справедливости. Мне казалось, что я видела всякую мысль в её голове, всякое опасение и каждую задумку, направленную не на благочестие, свойственное ангелу. В новом мире зваться ангелом мало… Так легко утратить чистоту, так легко утратить право на то, чтобы Рай не отверг тебя, не лишил жизни по приказу узурпатора или его приближённых.

Слова снова даются с трудом:

— Оставь мне яд и ступай. Скажи, что я… выкрала… — кислород на последнем слове иссякает.

Следом снова голос Дино: «рано». И не известно — когда же придёт время. Снова закрываю глаза, чувствуя, как она склоняется, почти опаляя мою шею горячим дыханием, чтобы это наверняка услышала только я и больше никто:

— Нет, Уокер. Это — слишком просто. Я хочу… — сглатывает, морщась, капая жгучими слезами на моё плечо, — Я хочу, чтобы ты страдала. Хочу, чтобы ты снова и снова теряла. И когда от тебя не останется ничего… — истерический смех, — Даже тогда, слышишь?.. Даже тогда я не дам тебе яд. Гори, Виктория. Гори в персональном аду, и помни, что к этому привела ты.

Губы кривятся в усмешке:

— Считаешь, я мало потеряла близких? Мать, отец, Дино, дети, друзья… Не только ты испытываешь боль.

— Если бы ты не родилась, этого всего не случилось бы! — выпаливает белокрылая, резко поднимаясь с постели. — И поделом тебе, что в твоём убогом теле «Несущей Равновесие», — выплюнутый, словно оскорбление титул, — не может прижиться семя света!..

Глаза уже не открываются. Снова поверхностная дрёма. Лишь улавливаю ещё несколько всхлипов, шелест сумки с настоями и зельями, шаги и хлопок двери. В носу стоит прогорклый запах свечного воска, который, как и в моём кошмаре, коптит стены. Мне хочется… Мне безумно хочется, чтобы хоть одна свеча упала. Желательно на постель, чтобы пламя жрало тело, позволило уйти. Я не буду противиться, не буду пытаться спастись. Как же хочется покоя. Покоя от ненависти и вязкого страха тех, кто вынужден быть рядом. Через силу, но вынужден…

Вереница кошмаров и воспоминаний. Меч, пробивающий грудь матери, смерть Люци, Мамона. Как рвут когти субантр Мисселину. Как погибает Лой… Энди. Все они погибли из-за меня. От этой правды не сбежать и не спрятаться. И снова плеск золотых локонов по воздуху, издевательски яркое и чистое солнце, искрами отражающееся в них, мёртвые глаза, рассматривающие Небытие, если оно ещё существует. Разум пытается абстрагироваться, отключиться.

Почти получается…

Бег по коридору в сторону детской, откуда уже даже не доносится плач. Только мужской голос, напевающий добрую колыбельную о белых крыльях, которые обнимут, снимут боль и защитят. Я иду медленнее, постепенно добредая до преграды. Пальцы ложатся на дверную ручку, которая даже не проворачивается. Опускаюсь коленями на пол, прижимаясь ухом к замочной скважине, вслушиваясь в голос поющий. Если привлечь немного воспоминаний — сирень. Знакомая сирень, баюкающая разум и, если подключить воображение, я слышу голос нашей девочки. Она больше не плачет. Ей больше не страшно. Она в руках своего отца.

Проваливаюсь во мрак без снов. Мне остаются только воспоминания. Плохие они или пугающие — больше нет ничего. Пора привыкнуть. Пора смириться с участью. Пора уповать только на то, что когда-то… он может стать разумным.

Он…

Он стоит у балкона, створки которого распахнул едва раскрыл шторы. По комнате разливается аромат энергии лавров. Венец победителя, который не знал поражений, кроме одного, когда отдал часть сил во время ритуала. Обрёл могущество, обрёл власть и право быть над каждым из ныне живущих. Над смертными и бессмертными. Я смотрю в его спину, укрытую огромными бордовыми крыльями, отмечаю размеренно вздымающиеся расправленные плечи, чуть опущенную голову. Нет, не от стыда или неловкости. Просто смотрит на раскинувшийся под стенами цитадели город. Сегодня без доспехов. Какой-то мудрёный костюм цвета воронова крыла с сотней ремней и застёжек… Издали не разобрать, да и я не в том состоянии, но это облачение я уже видела…

Спокойный вопрос, который я слышала каждый раз, теряя своих детей:

— Как ты себя чувствуешь?

Ответ неизменный:

— Тебе лучше не знать…

— Поверь, я знаю, — отвечает Мальбонте.

— Это тебя не оправдывает, — с трудом приподнимаюсь на локтях, обводя мутным взглядом комнату.

— Я не обязан оправдываться, — чуть поворачивает голову и рассеянный свет с улицы очерчивает его профиль. — Если щадить изменников, кем бы они не были, это ведёт к бунтам и краху. Моя цель — благоденствие и равенство. Не имеет значения то, кто виновен — низший ангел или серафим. Низший демон или новый Сатана. Разве не из-за пренебрежения истоками Равновесия погиб Адмирон?..

Его усмешка режет нервы. Он слишком хорошо знает мой ответ и спорить нет сил. У него своя правда, которой я не могу противопоставить ровным счётом ничего. Только обессиленно опуститься обратно на подушки, глядя в сумрачный потолок. Слышны шаги. Он поднимает под плечи, словно я ничего не вешу, помогая устроиться полусидя, упираясь крыльями и лопатками в изголовье невероятно огромной постели. Комната в цитадели, где я жила после выпуска из школы и до того, как Дино не подготовил дом, который принадлежал когда-то его отцу.

Сглатываю, пытаясь отыскать всё ещё плывущим взглядом кувшин с водой, словно хватит сил самой подняться и попить. Ледяная маска на лице Маля немного трескается, показывая йоту сочувствия. Или… Или скорее жалости. Я — жалкая. И сегодня охотно признаю это, когда после коротких манипуляций к губам прижимается металлический край кубка. Наклоняет, придерживая меня под затылок, позволяя напиться мелкими глотками. Вода почти ледяная. Обжигает сорванное горло и прокатывается льдом по пищеводу.

Голова немного проясняется:

— Как долго… длилось беспамятство?..

— Две недели. Ты оправилась… Пора возвращаться к обязанностям.

Разбирает смех с истерическими нотками:

— Зачем я тебе, если ты не слышишь меня? Если ты судишь только с позиции силы и жестокости, не внемля милосердию? Если для тебя…

— Виктория, не делай хуже, прошу. Решение мне далось не легко. Но он сам сделал выбор, поставив на кон собственную жизнь. Повторяю — милосердие в случае бунта развяжет руки очередной усобице, которая низведёт в пыль достижения наших трудов последних лет…

Вздыхаю, прикрывая глаза в надежде провалиться обратно в сон:

— Ты рушишь то, что осталось…

Мальбонте усмехнулся:

— Порой проще разрушить то, что уже неустойчиво и возвести новое. Подумай об этом… моя светлая половина. Завтра я жду тебя на совете. Необходимо решить накопившиеся вопросы, — по моей щеке скользят тёплые пальцы, отводя волосы, заправляя их за ухо, словно в попытке утешить. И ведь у меня даже нет сил, чтобы отвернуться, избежать прикосновения. — Отдохни сегодня.

Он уходит и в комнате появляется пара молчаливых… служанок. Прежде не было прислуги. За редким исключением. Ни у кого, кроме верховных. Сейчас же — почти повсеместно. Бывшие Непризнанные, выбравшиеся «со дна», восхищённо взирающие на меня. Пожалуй, только вчерашние серокрылые и остаются восприимчивыми к новому миру, принимая каждый поворот событий, как должное.

«Смертные…» — проносится в голове, — «Какие же мы наивные, едва ноги ступают на скалу у школы… Как же искренне мы верим в непорочные Небеса и силу Хаоса, которые остались только в легендах. Мир рухнул, но самые преданные прислужники — только они. Всё ещё живущие земными частностями веры и искреннего поклонения. И ведь сколькие из них помнят ту битву, будучи обитающими в школе, не знавшими ни страха ран, ни чужой крови, текущей по крыльям…».

Помощь в том, чтобы подняться на дрогнувшие ноги, дойти за ширму, где в тяжёлой каменной ванне на изогнутых ножках уже исходится паром горячая вода, пахнущая лотосами и ещё какой-то ароматной добавкой. Словно издевательство — сирень. Но разум успокаивается, когда сноровистые девичьи руки начинают бережно разминать плечи, вспенивают волосы, смывают пену от средств ухода. Мне хочется возмутиться, отослать, сделать всё самой. Но именно сейчас, кажется, я вижу в зеркале не Викторию, даже не Вики… Это просто брошенный ребёнок, который снова оказался на обочине судьбы, не зная, как и куда двигаться дальше.

«Быть марионеткой…» — думается мне, когда придерживая голову дают ещё одну порцию воды. На сей раз с каким-то сиропом и долькой то ли лимона, то ли грейпфрута. Горячая вода расслабляет, снова погружая в сон, но нельзя. Хлопотливые девицы не позволяют, опасаясь, что попытаюсь захлебнуться, словно я могу умереть. Снова помощь с тем, чтобы выбраться из ванны, перемещение к туалетному столику. С трудом удаётся отбить хотя бы возможность самой расчесать влажные волосы. Сочувственные взгляды, когда понимаю, что даже такие простые действия не в силах осуществить.

Причёсывают, разминая стопы и кисти рук. Просушивают волосы заклинанием. Бессильные слёзы, когда приходится принимать помощь даже в том, чтобы перекусить. Сервированный поднос на коленях, порхающие ложки с супом и ещё какой-то снедью, вкуса которой не чувствую. Через час спальня пустеет, оставляют пару свечей в канделябре на туалетном столике. И из постели я вижу снова отражение, которое, кроме отвращения, эмоций не вызывает ровным счётом никаких. Слабая… Я всегда была слабой, ведомой, лишь изредка готовой к ответственности. И к чему это привело?..

Глаза закрываются…

Перед глазами несутся выцветающие «снимки»…

Но среди них выделяется один, самый чёткий — мама. Она была сильной. Такой же, но совершенно другой. Начала этот путь так же на крови и костях. Так же теряла, обретала и теряла снова, закаляя сталь в своём сердце, замораживая всё вокруг холодностью, которая мне казалась уничтожающей. Она не могла иначе, потому что тогда стала бы такой, как сейчас я — неспособной даже попытаться сопротивляться.

«Снимок» шевелит губами, что-то говорит, кривясь в пренебрежении. Я разочаровала её при жизни и даже в её смерти. И в глазах златокрылой покойницы я вижу отражение своей бесполезности и никчемности, даже не пытаясь возразить. В них читается только один немой вопрос: «Ради этого я положила свою жизнь?..». Мотаю головой, падая глубже в память, просматривая вереницу лиц, но неизменно возвращаюсь к ней, пытаясь отыскать в её чертах свои. Их нет… Как и нет стимула, чтобы продолжить борьбу, попытаться что-то изменить…

Вспышкой проносится отчего-то лицо Фенцио…

Я вздрагиваю, едва не выпав из сравнительно спокойного сна, анализируя, вспоминая. Так ли слаб он был, чтобы стать одним из звеньев запуска переворота и возрождения Мальбонте? Положив на весы жизнь свою и сына, вторую он всё же смог выкупить своей. После свержения так же прошёл по головам, почти достигнув вершины. Почти пройдя выбранный путь мести, почти дотянув до падения обманчивой власти, которая низвергла его за любовь на самое дно.

Я… вздрагиваю, вспоминая Энди, пришедшего до меня в этот мир. Вспоминая, как из невзрачного непризнанного появился сильный и достойный молодой мужчина, который добился бы такой силы и мощи, которая не снилась бы и прирождённым.

И я вспоминаю светлую Мисселину, чьё чистое сердце не погрязло в боли и ненависти даже после утраты сестры. Не вычернилась, стала сильнее, раскрыла крылья, которыми кутала студентов, всегда находя доброе слово, всегда давая необходимую заботу и совет даже в самой тяжёлой ситуации. Строгая, но справедливая в том, что касалось наших жизней. Жизней её учеников, которых она не делила, считая детьми, пусть чужими, но заслуживающими любви…

Сон обрывается, погружая в благословенное забытье. «Снимки» растворяются в подкорке. Все, кроме этой четвёрки, пожалуй. Каждый из них стал для меня примером больше прочих. Примером Силы воли, справедливой ярости, упорства и сострадания. Я давно покинула стены школы, но учиться, кажется, начинаю только сейчас. Учиться быть не ведомой, но ведущей, если хватит сил…

«А если нет — я хотя бы попытаюсь…» — проносится где-то на дне разума.

Утренний моцион уже без прислуги. Слабость остаётся, но так бывает всегда. Нужно уметь заставлять себя. Через бессилие, через апатию и желание угаснуть. В голове нет ничего, кроме одной единственной мысли, которая оформилась за ночь — Дино действительно не стал бы устраивать покушение. Как бы не была сильна его ненависть, а светлая душа всё равно не позволила бы запятнать руки кровью. Только если защищаясь. Но нам ничего не угрожало. Не вязалось поведение. Не вязался упрямый взгляд моего покойного серафима в увиденном воспоминании.

Во время сборов отмечаю, что в комнату перенесли все мои вещи из дома. Полностью. Хмурюсь, уже предвкушая, что устрою скандал, если сил хватит. По ощущениям, кажется, меня выселили из собственной обители. Внутри ширится червоточина сомнений: у меня нет дома. Это дом Дино и Фенцио. Мой… Я неприкаянная. Немного забавно, но так и есть. Тёмное платье, чёрный плащ, собранные волосы, диадема верховной. От косметики хотелось бы отказаться, но с такими тенями под глазами выходить не просто стыдно, но даже страшно. Приходится немного поколдовать над своим внешним видом.

После короткого стука приносят очередной поднос — завтрак.

Мальбонте распорядился…

Снова не чувствую вкуса. По существу — я даже не голодна, но заставляю себя проглотить чай и пару ложек каши. Силы пригодятся хотя бы для истерики… Кривая усмешка, но проходя мимо зеркала, я отмечаю одну деталь, которую уже не надеялась когда-то увидеть — отблеск в собственных глазах обрёл льдинку. Словно запуск отсроченного таймера. И вопрос теперь заключается только в том, хватит ли мне сил на противостояние… Всем и каждому из тех, кто прячется за троном Властелина Равновесия и ему самому.

До собрания совета десяток минут, но иду не торопясь. Хотели степенности и взвешенности — будет вам. Всем и каждому. Внутри злая усмешка, но лицо бесстрастное. Этому тоже предстоит учиться. Лестницы и вереница сумрачных коридоров. Признаться, я ненавидела цитадель. Да, в прошлом, когда-то давно здесь сосуществовали в мире обе стороны прежнего Равновесия, но словно в издевательство над демонами, только проходные непримечательные залы облачены во мрак. Всё важное — светлые стены и фрески, которыми я когда-то восхищалась, когда только переступила порог, гордо неся звание Верховного Серафима.

В зале уже собрались все. Снова ощущение острого дежавю, которое едва не заставляет зажмуриться. Пять кресел. Одно пустует. Должно было быть шесть, но его… но кресло Дино уже убрали. Ни к чему лишние напоминания?.. Молча прохожу к своему месту, устраиваясь за столом. Полнейшая тишина, которая прерывается голосом Мальбонте.

— Ты задержалась.

— Недомогание, — простой и лаконичный ответ. — И не мне тебе рассказывать о причинах.