12. Глава Вторая. Make Love, Not Killing Game! Часть Двенадцатая (2/2)
— Опять печёшься о своей маленькой плаксе, да? Какая же ты эгоистка. Знаешь, даже если бы всё прошло по намеченному тобой сценарию… когда всех вокруг, кроме меня, казнили бы, я бы о чём-то, да догадалась. И это… как по мне, немного не то, с чем можно спокойно жить там, снаружи. Вместе или же нет. Даже если поменять всё. Смогу ли я принять такой огромный «подарок»? Как ты можешь это представить? Только не ври себе, хорошо? Закроем Литературный Клуб и откроем новый, музыкальный, где будем лишь ты и я? И никого больше туда не впустим. — Нацу невесело усмехнулась. Продолжила, спокойно и тихо. — Нет, спасибо. Я не хочу становиться причиной подобной трагедии. Не хочу, чтобы из-за меня опять гибли люди, не хочу всегда убегать. И это моё решение.
— …
Юри поражённо смотрела на собеседницу.
— Так что, похоже, пришла нам пора попрощаться.
Нацуки с грустью оглядела собравшихся.
— Простите за все неудобства, ребята. Кажется, я была той ещё занозой в одном месте, да и характер у меня не подарок, девочки не дадут соврать. Приглядывать за этим ребёнком было сплошное мучение, правда? Но я старалась исправиться. Честное слово.
Ответом ей послужила смущённая тишина.
Тогда Нацу повернулась к подруге, застывшей у неё за спиной:
— Саёри, я… не знаю, что надо говорить в такие моменты. Ситуация очень уж сложная. Но я бы точно так же поступила на твоём месте. Ты всё делаешь правильно.
Не говоря более ничего лишнего, они обнялись. Лицо горе-детектива давно уже успело распухнуть от слёз.
— Моника.
— Да? — сдержанно отозвалась ей бывшая президент.
— Я много нелестного о тебе наговорила. Думаю, за кое-что из совершённого тобой до сих пор злюсь, и сильно, но, знаешь… — Нацуки неловко усмехнулась себе под нос. — Сейчас-то какой мне смысл строить из себя Мисс Невинность? Мы с тобой оказались не так далеки друг от друга, во всех смыслах. Видишь? Я и сама хороша. Мораль: не зарекайся. И я не хочу забирать боль обиды с собой, поэтому прощаю тебя.
— Всё нормально. Я понимаю, — бесцветным голосом ответила Моника. — Спасибо.
Девушки быстро пожали друг другу руки и разошлись.
— И последняя, — Нацуки даже позволила себе улыбнуться чуть больше, чем ранее. Будто специально так долго ждала. — Но уж точно не по значению.
Она уверенно пошла к тихоне. От удивления Юри даже шагнула назад.
— Знаешь, вот я тут пытаюсь вести себя круто и всё такое, чтобы не упасть в грязь в свои последние минуты в этом мире, — пожаловалась Нацуки, немного склонив голову набок. — И, кажется, все слёзы давно уже выплаканы, а внутри осталась лишь пустота. Там нечему больше страдать. Но вот в чём вся штука: лицо у меня всё равно мокрое. Снова. Я чувствую это. Так бесит. — Она подняла опустевший взгляд на тихоню. — Скажи, я опять разрыдалась, да?
— Нет, у-у т-тебя… к-кровь носом… наверное, это нехорошо. И нам надо врача…
Нацу лишь сухо ей усмехнулась:
— Сейчас-то чего уж.
— …
— Дура-дурой, да?
— А? — Юри не поняла такой быстрой смены вопроса.
Нацуки снова вздохнула:
— Я же ведь постоянно ныла тебе, и даже видела, как ты страдаешь, но, чёрт, толком не понимала, насколько всё плохо. Вернее, догадывалась, да вот… блин, моя лучшая подруга, у которой большие проблемы с общением, наверное, просто выражает так свою дружбу и привязанность, потому что не умеет иначе и никто не может показать ей, как надо делать, да? Даже если это местами немного странно и вызывает некоторое беспокойство. А оно вот как получилось, бывает же?
Тихоня неуверенно улыбнулась в ответ.
— Если бы всё сложилось иначе, знаешь… мне сложно дать точный ответ, — Нацуки озадаченно помолчала. — Типа, у меня до этого никогда и не было отношений, но вот теперь я узнала, что те, кто пытаются вступать в них со мной, делятся на два типа людей: тех, которые в них умирают… и тех, которые готовы убивать из-за этого. Хм. А ведь из этой фразы получился бы забавный монолог для какой-нибудь смешной передачи, особенно, если добавить туда что-то вроде «А у вас часто такое бывает?». — Опять молчание. Долгое, долгое неловкое молчание. — Наверное, я бы ответила, что мне надо немного подумать.
Вся до кончиков ушей покрасневшая, словно варёный рак, Юри с грустью отвернулась чуть в сторону, не зная, как реагировать.
— Но я, уходя, не хочу оставлять тебя с незаживающей раной на сердце. С тебя их и так сегодня было достаточно. Поэтому прости меня, пожалуйста, ещё раз за всё, и… эм-м… — Нацуки и самой сделалось вдруг крайне стыдно от того, что она хочет сказать. — Пока я не передумала… надеюсь, тебе не будет слишком отвратителен вкус моей крови. Т-только не подумай ничего пошлого!..
— Ч-чего?..
Вместо ответа Нацу крепко-крепко зажмурилась, схватила свою несчастную подругу за воротник и, раньше, чем та осознала, что вообще происходит, резко и грубо притянула опешившую Юри к себе. А после их губы слились в долгом и страстном молчании.
…
…
…
— …шестьдесят шесть! Шестьдесят семь! Шестьдесят восемь! ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯ-А-А-АТЬ!!! — Ирума оказалась единственной среди наблюдателей, кто получал от этой сцены своё извращённое удовольствие, даже не пытаясь скрывать. - РАУНД! — громогласно провозгласила она, когда девочки, наконец, отпустили друг друга из крепких объятий и чуть отшагнули в разные стороны. — Вот так надо! Ты это видел, видел?! — кричала она Электронику, но тот уже лежал в обмороке, и потому не услышал.
Стоящая неподалёку вожатая показательно отвернулась, дабы не глядеть на весь этот возмутительный срам, столь ярко выпирающий против привычных ей ценностей и устоев. Но время от времени всё-таки оборачивалась, поглядывая одним глазком.
Когда Юри, наконец, отпустили, она ощущала себя, словно опьянела, при том очень сильно. Её заметно покачивало. Сердце колотилось о рёбра с удвоенной скоростью, в ушах всё шумело от прилившей к голове крови, напрочь сбившееся дыхание было не перевести, и… у неё так сильно дрожали ноги, что ей пришлось опереться на кафедру, чтоб не упасть. Она утёрла с лица чужую кровь и с благодарностью взглянула на Нацуки.
Всё сладостное томление от момента (помимо приближающегося финала, естественно) для Юри здорово омрачал тот факт, что во время непосредственно близкого контакта в воздухе рядом с ней витал хорошо ощутимый запах знакомых лекарств, которые принимала подруга.
«Так вот почему ты была так спокойна и так уверенна, даже сейчас…»
Но, увы, взамен обретаемым смелости, решительности и безрассудству Нацуки неминуемо теряла из-за них самое ценное — своё здоровье. От этого осознания сердце Юри мучительно сжалось, пропуская удар.
Её-то было не обмануть: во время их продолжительного акта любви подруга едва на ногах держалась. Она вся вдруг оказалась неестественно-бледная, вспотевшая, и точно упала бы, не поддерживай её партнёрша. Да и кровь из носа — это тоже уже звоночек.
Хотя — тихоня быстро осадила себя — как правильно заметила сама Нацу, сейчас-то уже какая разница?
— Ну, вот и всё, — Нацуки чуть отступила, моментально мрачнея. — Я не знаю, что ещё можно сказать или сделать…
— Если не возражаешь, эм, к-хм, — она и сама не поверила, когда из-за своего места в её сторону подался вдруг Рёма. Никто из находящихся в зале также не смог припомнить, когда они видели Хоши смущённым. Хотя бы даже немного. Вот как сейчас, — обычно я стараюсь крепко запоминать то немногое из приятного, что мне сделали люди. К счастью, долго перечислять не приходится. Так вот. Когда мы оказались здесь, ты стала относиться без пренебрежения даже к пустому, сломленному судьбой и жизнью человеку вроде меня. Я говорю про тот костюм, за который до сих пор благодарен тебе. Поэтому если есть желание в последний раз выговориться… я смогу тебя выслушать. Мне знакома чужая кровь на своих руках. Ибо мне приходилось лишать жизни некоторых плохих людей. Правда, в отличие от твоего случая, они оказались нечисты на руку. Но их было много.
— М-м-м, — Нацу смущённо почесала голову, глядя на собеседника. — А мне всё казалось, что ты сидел в тюрьме за что-нибудь безобидное. Вроде политзаключённого.
— Эм-м, нет.
— Прости, — неуверенно сказала она, — может, я и хотела бы поговорить, но у меня уже нет сил на всё это. Буквально физически.
Какое-то время она продолжала неловко глядеть на маленького человечка, как будто бы ища в его взгляде прощения.
Рёма пожал плечами, выдал ей усталую улыбку:
— Может, тогда в другой раз?
Нацу ответила тем же:
— Непременно.
— К-хм, если вы все уже, наконец-то, закончили! — донёсся вдруг сверху зевающий голос Морти, и прямо из-за кафедры Нацуки появились два огромных извивающихся металлических щупальца. — Преступление всё равно есть преступление, сколь бы дурацкими или сбивающими вас с толку ни были обстоятельства его совершения. Если по итогу чего бы то ни было разоблачённый на суде человек оказывается напрямую повинен в смерти погибшего, наказание для него является лишь равноценным. Глаз за глаз, зуб за зуб… убийство за убийство. Исключений из этого правила нет.
Девушка с презрением поморщилась, прикрывая себя руками:
— Если это лишь вопрос транспортировки, можно ли мне своим ходом?
— Хорошо, — подумав немного, всё-таки согласился парень. — Маленькая чёрная дверь в конце зала. Там не пропустишь.
***</p>
Время казни!
Виновный: Нацуки *ДАННЫЕ НЕ ОБНАРУЖЕНЫ*
Наказание: Cute Girl’s Battlefield
(Трек: BONES UK — Black Blood)
Довольно неожиданно, но маленькая дверь в дальнем конце зала выводит меня в подобие школьного коридора. И то не просто коридор абы какой школы: раковины с питьевыми фонтанчиками, ряды многочисленных шкафчиков, пол в эту противную клеточку, да даже, чёрт возьми, запах…
Всё это — всё, всё до последней детали ужасно напоминает мою старую, богом забытую школу. Мне только интересно, как они это сделали?
Сначала я боялась, что здесь мне предстанет какая-нибудь стрёмная комната с различными орудиями для пыток, опасными химикатами или вроде того. Как было у того, первого мальчика. Не вспомнить сейчас его имя. Ну да ладно. Наверное, ад у каждого свой, персональный.
В голове вообще хоть шаром покати: должно быть, дело в дурацких таблетках. Не стоило сразу глотать всё, что осталось. Сердце теперь ужасно болит, будто вот-вот разорвётся! Проклятье.
И всё-таки, под этой довольно хорошей (убийственной даже) дозой… так забавно. Я больше ничего не чувствовала. Бродила по этому проклятому залу, словно в тумане, говорила там что-то, пока могла, только тело вдруг сделалось ужасно тяжёлым, как после целой ночи без сна.
Я сделала всё, чтобы ничего не почувствовать! Всё, чтоб финал мой прошёл для меня безболезненно! Но вот это чёртово место… господи, ты бы знал, как я его ненавижу. Всегда ненавидела.
Ну почему именно сюда?!
Пока я слепо бреду куда-то вперёд, не разбирая дороги, звенит чёртов школьный звонок. В это мгновение все коридоры заполняются гоготом и весёлыми криками столь ненавистных мне когда-то людей. Давно позабытое чувство сильнейшей обиды и ненависти восстаёт в самых дальних чертогах моего разума, и именно в этот момент на задворках сознания вдруг начинает играть та давно позабытая, старая песня.
Моя мама когда-то очень любила её.
И это всё, что осталось о ней на память после того, как её вдруг не стало. Довольно забавно, что прямо сейчас…
I can't kiss without biting
You can't hold me without fighting
I'll let you stay, but I won't let you sleep</p>
Мысли прерываются вдруг оживлением, возникшим на горизонте: это из всех дверей-классов на перемену выходят ученики или то, что должно ими быть. Пустые коридоры вмиг заполняются шумом голосов, топотом и человеческими силуэтами. От неприятных воспоминаний меня невольно передёргивает.
Я говорю «силуэтами», потому что не очень получается разобрать фигуры и лица. Меня мутит, я практически не вижу тех, кто передо мной. Всё двоится. Для сравнения, эффект чем-то напоминает то, что ты чувствуешь, когда пытаешься разговаривать на улице с кем-то в очень жаркий, погожий день. Глядишь прямо на человека, но позади него раскалённое солнце, лица не видно, и сколько ни вглядывайся… только глазам сделаешь хуже, да ещё голова заболит.
Эти люди… ученики, кое-кого из которых мне даже удаётся вдруг опознать — невольно: по словам, жестам, даже манере движения. По той, старой жизни я знала их довольно неплохо. К моему глубочайшему сожалению.
Мои бывшие одноклассники.
Мне всё ещё не особо понятно: они настолько умелая подделка? Или это один из многочисленных моих ночных кошмаров, а я всё ещё сплю?
Может, я уже умерла?
Да какая разница.
Люди — или то, что могло ими быть — начинают медленно, но уверенно обступать меня. Разумеется, куда же без этого. Знакомая мелодия по-прежнему продолжает тихо играть где-то на задворках воспалённого сознания.
And I'll kick you when you're leaving
I'll leave you nothing to believe in
This being loved thing, it's not for me</p>
Одна из этих богатеньких девочек во главе обступившего меня сборища вдруг гордо делает шаг вперёд. Я хорошо её знаю и по-прежнему помню, кто она: мой худший ночной кошмар на все времена, начиная с младшей школы. Только вот имя что-то вылетело из головы. Сейчас я даже собственное, похоже, с трудом могу вспомнить… всё тело очень-очень болит.
Она всегда была довольно сильно похожа на Монику, эта гадкая девочка. Такая же умница-разумница, красавица и отличница, всеобщий пример для подражания и любимица каждого. Но за прилизанным фасадом, как это довольно часто бывает, скрывается настоящая мерзость, дрянь. Наша бывшая Президент Клуба никогда не делала мне подлянок в открытую, и даже не смеялась надо мной у всех на виду… хотя, это тоже не даёт ей права называть себя хорошим человеком после всего. По моему личному мнению.
Не-Моника надменно указывает на меня и громко говорит что-то. Из-за шума в ушах и всеобщего гогота слов не разобрать, но люди смеются. Они продолжают говорить ещё, но я их не понимаю. Да и не думаю, что хочу понимать.
Лишь на задворках обиженного сознания время от времени, снова и снова невольно возникает одна и та же мысль.
«Почему пройти сквозь все эти ужасы должна была именно я, а не они? Разве я этого заслуживаю?»
«Почему?»
«Почему? За что?!»
Однако, другая мысль снова и снова меня успокаивает: пускай говорят теперь всё, что им хочется. Любые свои гадости и тухловатые остроты про мою нищую семью, слухи про осточертевшие уже домашние побои, или даже упоминают ненавистного отца-алкоголика… они уже не смогут сделать мне больно. Теперь я победила их.
Ведь я больше ничего не почувствую.
'Cause I like it on my own
Slowly turning into stone
You know it's not cool to be happy</p>
И, хотя ничего удивительного в том, что толпа вдруг окружает теснее и, словно загоняя в угол, начинает зажимать около шкафчиков, я не вижу, мне всё-таки опять становится страшно, когда они тянут сюда свои многочисленные руки. Очень страшно. Дрожащие кулаки невольно сжимаются, всё моё тело словно бы лихорадит.
Чем я смогла бы ответить им, что тогда, что сейчас?!
Их так много…
Вот проклятье.
Разум заволакивает сильнее. Мне всё ещё дико больно. Будь прокляты эти таблетки.
Я вытираю сжатым кулаком мокрое лицо и обнаруживаю там кровь вместо влаги. Ладонь резко дёргает, колет: похоже, случайно полученная от Юри рана по-прежнему даёт о себе знать. Оказывается, всё это время на полу аккурат вслед за мной, точно прочерченная красным пунктиром, багровела хорошо заметная влажная линия, что протягивалась в комнату наказания аж от самого входа. А может быть, и ещё раньше.
— Глядите, глядите-ка, как она кровоточит!
Снова указывают на меня, и вновь сквозь шум в ушах, сквозь завесу мутнеющего рассудка с трудом, но пробивается чьё-то довольное, наглое гоготание.
Всё помещение вмиг содрогается от новых приступов отвратительного хохота. Сердце уходит в пятки. Когда вдруг, готовая просто провалиться со стыда прямо здесь, чтобы уже, наконец, взять и подохнуть окончательно, не дожидаясь развязки, всем назло… я замечаю посреди толпы однотипных манекенов ещё одну девушку, одиноко стоящую в стороне.
«Нет… ведь таких чудес не бывает!»
«Это не можешь быть ты…»
«Или?..»
Мои мысли, кажется, даже ненадолго вдруг проясняются, мне становится куда лучше, когда я подбегаю к Юри и просто-напросто обнимаю её. Крепко. Чтоб никогда больше не отпускать. Ни за что на свете.
— Ты всё-таки смогла явиться за мной! Забери меня отсюда, пожалуйста! Давай просто уйдём, так, как ты и хотела! К чёрту все правила или принципы, хватит! Я… я была глупая! Очень! — бездумно воплю, вцепившись в её одежду, прижавшись к ней всем своим содрогающимся телом и умоляя о возможном спасении. — Спасибо тебе! Спасибо! Только, пожалуйста, забери меня! Давай не будем больше здесь остава…
…
…
…
Резкая, колющая, уверенно разрастающаяся боль где-то в районе груди. Конечности начинают неметь. Я слишком поздно замечаю у неё в руках что-то острое и даже не понимаю: удар-то, он вообще был, или же я сама…
— …а-а-а-кх-х…
Think there's a hole where my heart went
Black blood dripping on the carpet
'Cause, no, your romance, it don't fool me</p>
Я потрясённо отступаю от неё и с полным непониманием гляжу сначала на собственную одежду, уверенно покрывающуюся неспешно растущим тёмно-алым пятном где-то в районе груди. Потом перевожу поражённый взгляд и на саму «Юри».
Ну, правильно. Как можно быть такой глупой?!
Всего лишь очередная безликая кукла, вот кто она.
Одна из множества находящихся здесь подделок, у коих даже лицо нормально не прорисовано, а только полунамечено, если вообще есть, вроде как у каких-нибудь персонажей заднего фона из почти любой манги. И, если повнимательнее осмотреться по сторонам, то можно наглядеть ещё где-то с пяток таких же. Как минимум.
Просто… внешне немного похожа, вот и всё.
Мои колени дрожат, и я медленно опускаюсь на холодную плитку серого пола, закрывая глаза.
So just don't waste
Nobody else waste
Just don't waste your time with me
So just don't waste
Nobody else waste
Just don't waste your time with me.</p>
***</p>
— Эм-м, вообще-то, — Морти задумчиво почесал свой затылок, оглядывая притихший зал, — у нас тут было запланировано ещё целое шоу с ней, но-о… короче… — похоже, он был реально растерян. — что-то пошло не так, и она умерла раньше намеченного. Когда отчего-то приклеилась к той странной кукле. Сердце не выдержало или вроде того. Всё отменяется.
…
…
…
«Всё отменяется».
После этих мрачных слов связь была выключена, парень пропал… и всё, что могло бы иметь хоть какое-то значение во всей её оставшейся жизни, по мнению Юри, тоже. А виноваты в этом были два простых слова.
«Она умерла».
Тихоня и сама не заметила, как именно в её дрожащих руках за время представления снова успел оказаться злосчастный нож. Но факт оставался фактом. Теперь для неё всё кончено. Целого мира, смысла всего её существования больше нет. Поэтому, пока ещё никто на неё не смотрит, без лишних колебаний направив смертельное остриё себе аккурат в грудь, туда, где находится сердце, Юри позволила поднимающейся из самых тёмных её глубин мрачной, нездоровой эйфории в последний раз охватить себя, чтобы…
— К-к-к-х-х, — воздух вылетел из в удивлении раскрывшихся губ тихони, словно из проколотой шины, когда она согнулась пополам после мощнейшего удара в живот. Нож снова улетел в неизвестном для неё направлении.
Рядом стояла Моника.
С более мрачным лицом, чем когда-либо, на котором теперь медленно, но уверенно и только для единственной зрительницы появлялась нехорошая полуулыбка:
— Пора уже перестать потакать своим жалким инстинктам, животное. Не так давно ты довела человека до слёз своей тупостью. И, что ж, раз уж здесь больше некому, а простых слов ты не понимаешь, видимо, придётся мне тебя отучить.
Ещё один ловкий удар, на этот раз — в нос. Под кулаком Моники что-то едва слышно хрустнуло. Мягко говоря, крайне потрясённая и сбитая с ног (во всех смыслах) Юри шлёпнулась на пол, отлетев и ударившись головой о соседнюю кафедру.
— А это — за прошлый суд. С меня тогда был должок, помнится.
С нечитаемым выражением на лице бывшая президент присела возле поверженной жертвы, грубо схватила её за голову и даже пару раз успела ударить лицом о стойку:
— Хватит позорить себя. Порой я могу что-то стерпеть, но это не длится вечно. Хватит позорить себя. Прежде, чем начать действовать, ты вообще думаешь головой? Хв-… — повторяла она перед каждым ударом.
…пока поражённые Рантаро и Зен не оказались самыми первыми рядом, чтобы попробовать взять непредвиденную ситуацию под свой контроль. Потому как то, что начиналось со своевременной, пускай и чуть грубой, попытки немного осадить человека и спасти его от себя же, довольно быстро перешло в избиение. При этом — крайне жестокое. Создавалась стойкое ощущение, что Моника очень долго терпела и теперь даже не собиралась сдерживаться в своих яростных порывах.
Однако, во время первой же и довольно неловкой попытки актёра остановить её, девушка просто приподняла свои руки раскрытыми ладонями вперёд, и, с выражением полного спокойствия на лице, медленно отшагнула чуть в сторону.
Амами растерянно почесал голову:
— Это, конечно, здорово, что тебя так беспокоят интересы Саёри, но ты ведь и убить человека могла. Стоит быть малость осторожнее с собственным гневом.
— Я просто вовремя преподала ей урок хороших манер. По знанию различных границ допустимого, — спокойным и даже немного менторским тоном произнесла Моника, сверля собеседника каким-то пустым, мрачным взглядом. Который мгновенно исчез, как только она закончила. — Кто-то ведь должен был?
Тихоня долго-долго глядела на свою обидчицу, пристально, снизу вверх, по-прежнему облокотившись на кафедру покойной подруги. Ладонью она прикрывала разбитую часть лица. В её взгляде читалась жгучая ненависть, когда Юри чуть слышно произнесла:
— Я… поняла тебя… <span class="footnote" id="fn_30871539_0"></span>
А после, лишь на уровне дуновения лёгкого ветерка в июньскую тёплую ночь, с её губ сорвалось ещё одно, довольно грязное, хлёсткое слово. Но этого уже никто не услышал.
Теперь практически вся оставшаяся публика с заметным удивлением и оживлением собралась возле Юри. Народ стал тревожно переговариваться между собой, пытался узнать состояние раненой — возможно, ей всё-таки необходима первая помощь? И снова началась суета.
Во всём этом балагане после большого кошмара Амами, отошедшего чуть в сторонку от общей возни, напрягало только одно: он до сих пор не услышал ничего от Саёри. Что странно — она бы непременно вступилась и уж точно не стала б молча наблюдать за дракой ближайших подруг, особенно настолько жестокой и неравной. Не такой человек.
Рантаро вообще не припомнил, когда в последний раз ТОЧНО видел глупышку во всём этом хаосе. До казни? И ведь верно: стоило только хорошо осмотреться, чтобы понять… сейчас её в Зале не было. Вообще. Как испарилась. Правда, кроме него пропажи ещё никто не заметил. Пока что.
«Как бы не стало уже слишком поздно… снова».
Вновь нечто нехорошее засвербело в его нутре, на уровне уже давно позабытых умений и старого опыта. Амами ведь раньше участвовал в таких играх. И взгляд, которым Саёри неотрывно смотрела на этот жестокий мир практически всю вторую половину суда уж точно, давно был ему знаком.
Взгляд сломленного человека.
Взгляд человека, который, даже если ему было дико больно внутри, всё время улыбался и пытался нести все эти тяжести в одиночку на своём горбу, чтоб стать верной опорой для каждого, честно, пытался, но… он не справился. И больше даже не считает нужным сдержать слёзы.
«Она себе этого не простила».
Ужасное осознание вдруг ударило ему в голову.
Конечно, «радовать» остальных этой новостью сейчас наверняка только лишнее — у них и без того своих забот тут хватает. К тому же, это ценное время. Оно уже сейчас может истекать, и та жалкая, но всё-таки пара минут, пока его выслушают, наговорятся между собой, решат, что делать…
«…это может стоить ей жизни».
— А мне не хотелось бы потерять кого-нибудь ещё раз лишь из-за собственной глупости.
Недолго думая, Амами поспешил к лифту.
***</p>
— Пожалуйста… просто дай мне уйти.
Она перехватила его удивлённый взгляд своим, лишённым жизни, уже стоя за перегородкой на носу корабля. Руки, надо же, предательски дрожали и почему-то даже теперь не желали отпускать дурацкие перила, намертво в них вцепившись. Хотя сама Саёри давно и твёрдо приняла это судьбоносное во всех смыслах решение для себя.
Ведь если причина большинства неурядиц, а также страдания столь сильно любимых ею подруг по клубу, да и прочих ребят на борту — в её некомпетентности, несостоятельности как детектива или, что куда важнее, как человека, проблему надо срочно решать, чем быстрее — тем лучше. Ведь по такому бесполезному, жалкому существу здесь даже плакать толком никто не станет. А если и станут, то это очень быстро закончится. Ведь так только лучше.
Ибо какую такую пользу своими действиями лично она, Саёри, смогла принести здесь общему делу? Сотрясая воздух, без умолку болтать про вечную дружбу, как клоун, публике на потеху? Ну, хорошо. А на деле что?!
То-то же.
Одна из её (ещё с пару часов назад!) ближайших, поклявшихся в вечной дружбе подруг наверняка сейчас так зла на неё (не злой человек вряд ли станет приставлять тебе нож прямо к горлу), что новость о гибели этого бесполезного недо-детектива Юри только обрадует. Юри имеет право её ненавидеть. Юри имеет право хотеть этого всеми фибрами своей израненной, несчастной души.
Что же до второй из них… ну, как бы Нацуки там ни говорила, предательство остаётся предательством. Саёри лишь взяла и обрекла этого доброго, крайне отзывчивого и беззащитного человека на верную, безоговорочную погибель. Можно сказать, убила своими руками. Ибо невелика разница.
Главное, почему?! Нацу ведь этого никак не заслуживала. Никто не заслуживал.
«Она до последнего даже не понимала, что здесь происходит, на этом ужасном суде…»
Саёри невольно всхлипнула. Слёзы душили её. Холодный, почти ледяной ветер порывами толкал её в спину, словно подгоняя: быстрее, вперёд! Ну!
А тёмное, непроглядное, чуть ощетинившееся небольшими волнами море под её ногами всей своей спокойной громадой зазывало несчастную — ещё всего один шаг, и я приму тебя. Все эти мучения кончатся. Ты уже сделала достаточно. Оставь сожаления! Только вперёд.
В горле застрял отвратительный, солёный ком из страха, жалости к себе и сожаления, пока ветер грубо ерошил волосы.
«Нацуки ни в чём не была виновата. Это я. Я убила её!»
И даже вот здесь, в своём самом последнем шаге, эта бесполезная девушка опять смогла напортачить! Потянуло же её отклоняться от намеченного маршрута и оставлять предсмертную записку у себя в комнате. Над содержанием пришлось изрядно поломать голову и даже разорвать пару черновиков. Если б не это, момент не был бы настолько бездарно упущен!
Однако вот теперь один из самых близких для неё людей во всём этом «путешествии» застаёт свою подругу в… крайне неловком положении. Как же нелепо.
— Всё должно было быть не так, — не слыша ответа от явно поражённого собеседника, Саёри отвернулась. Закрыла глаза. Вздохнула. — Но это правильное решение. Прости за все неудобства. Я больше никогда не буду обузой, честное слово! Только… дай мне не облажаться ещё лишь один раз. Позволь мне умереть.
Когда Саёри вновь открыла глаза, набравшись смелости бросить на друга самый последний на свете, полный неловкого сожаления, прощальный взгляд, она заметила нечто, находящееся далеко за пределами всех возможных её ожиданий. Лицо девушки невольно вытянулось.
— Вот оно как, да? Тогда… — Амами уже стоял рядом, держась за злосчастную перегородку также, как и она. Свежий ветер поигрывал его волосами, когда он глядел в бесконечное море. Тогда Рантаро вдруг усмехнулся чему-то, — не возражаешь, если составлю компанию?
Спросил он довольно беспечно, вот только… немного смотреть в глаза избегал. Если бы это был кто-то из более давних её друзей, кого она очень хорошо знала, вроде, например, той же Юри… Саёри бы с уверенностью предположила, что человек врёт. Или, по крайней мере, говорит не всю правду. Лукавит. Но сейчас нет времени опять играть в детективов! Да и зачем, если её друг вот-вот сбросится?!
— Что?! — Изрядно опешила она, едва не отпустив поручень окончательно, но тут же встрепенувшись и махая только свободной рукой. — Но ведь ты же убьёшься! Так нельзя. Я тебе запрещаю!
Саёри, недовольная, покраснела. Амами чему-то загадочно улыбнулся.
Подумав немного, он всё же ответил:
— «Так нельзя»? Знаешь, если кто и имеет право устать от всего этого здесь, то я. Не подумай, я не ною или вроде того, по жизни терпеть не могу сор из избы выносить. Но в этот движ с игрой я изначально вписался, чтобы сестру отыскать. А затем пришлось дойти до конца. И что, как ты думаешь, они мне сказали?
— …
Саёри удивлённо молчала, чуть-чуть склонив голову, явно захваченная внезапными откровениями.
— А ничего, — Амами подарил ей ещё одну, на сей раз печальную улыбку, почёсывая затылок. — Просто, на правах одного из победителей, любезно отправили играть в следующую! Вот только память подрихтовали, чтоб лишний раз не выпендривался. Ну, это здесь уже я со временем, по чуть-чуть, кое-что вспомнил.
— То есть, — как ей показалось, Саёри собиралась задать крайне глупый вопрос, но в силу своего природного любопытства не задать не могла. Да и отступать теперь поздно, — сюда, к нам тебя отправили обманом, после того, как ты там честно со всем уже справился? Довольно обидно, на самом деле. Знаешь, я бы тоже печалилась.
— Нет, то было ещё до этого. Гораздо, гораздо раньше, — Рантаро отмахнулся от воспоминания, словно от назойливой мухи, немного поморщился. — Как я конкретно сюда попал, для меня всё ещё немного тайна, покрытая мраком.
В искреннем удивлении девушка невольно прикрыла ладошкой рот, глядя на него:
— Прости, я… правда не знала, что всё так… ещё плачусь здесь! Ты, наверное… наверное… господи, извини, — кое-как смогла завершить она.
— Да всё нормально. Что было, то прошло, — тихо фыркнул Амами, глядя в ночную даль.
— Надеюсь, хоть с сестрёнкой всё стало в порядке… — неловко отозвалась глупышка.
— Этого мне знать не дано, — искренне ответил Рантаро, печально покачав головой, — когда я всеми силами искал её, один источник информации проговорился, что след сестры ведет к некому крайне сомнительному типу… который не нашёл ничего лучше, кроме как вписаться в такого же типа игру. Там, где я когда-то жил, подобные мероприятия были чем-то сродни подпольным развлечениям среди золотой молодёжи, которая может себе позволить. Так вот. Я мог. Тогдашнему мне не пришло в голову никакого более здравого решения, кроме как вписаться в сей движ и там уже разобраться, допросив подлеца прямо на месте. И ведь вписался же, пустоголовый…
Повисла очень-очень долгая, полная сожаления, пауза.
— И как вы с ним поговорили?
— А никак. Он погиб первым, буквально в тот вечер. А дальше всё завертелось…
— Ужасно, — положив свободную руку на сердце, Саёри глубоко о чём-то задумалась. Долго пыталась найти слова и всё же неловко продолжила. — Прости меня. Я знаю, что я совсем не тактичный и, наверное, не очень хороший человек, ведь тебе больно вспоминать это… но… твоя сестрёнка… мне так давно хотелось спросить, почему ты её потерял?
— Сам часто задаюсь подобным вопросом. Когда-то давно, ещё в прошлой жизни, у меня была гора родительских денег, отцовский новенький катер и куча свободного времени, чтобы увидеть весь свет. Я хотел повидать всех остальных сестёр, раскиданных по земному шару. Это, ну… — Рантаро чему-то смутился. — Долгая история, на самом деле. Не думаю, что тебе интересна вся моя родословная. Так вот. Естественно, среди всех прочих у меня была и так называемая «любимица». Самая младшая из них, что просто никогда не спрашивала моего мнения и везде таскалась за мной, как тяжкий груз. Тогда это дико бесило. А на одной из очередных промежуточных остановок в нашем пути я снова решил посетить некое, скажем так, злачное место. Как выяснилось уже позже, она увязалась за мной, ничего нового. На тот момент мне было почти всё равно. Но она не вернулась. Мне стоило быть куда осмотрительнее! Этот ребёнок на меня полагался, хоть и заявлял неоднократно обратное. Я проявил себя не только как отвратительный старший брат, но и как гнилой человек.
— …
Саёри зачарованно молчала. Судя по её потерянному виду, целиком погрузившись в этот печальный рассказ.
Тогда Рантаро крайне неловко продолжил:
— Вообще, всё её поведение, какой её помню, манера жестов, походка; незамутнённый взгляд на вещи, да даже то, как она говорила — ужасно мне напоминает… — тут молодой человек невольно осёкся и замолчал.
— Что напоминает?
Нет ответа.
— Или кого?! — Снова молчит. Девушка почти начала обижаться за столь долгое игнорирование. — Я знаю этого человека? Знаю-знаю-знаю? Это кто-то из наших ребят? Скажи по секрету!
— Проехали, — Амами загадочно улыбнулся, закатив глаза, — но если на этот раз всё наконец-то закончится, и закончится хорошо, чему мне очень хочется верить, мне обязательно хотелось бы вас познакомить. Ты очень ей понравишься, Саёри.
— Сестрёнку надо найти, — едва-едва слышно, гораздо больше себе, чем кому-то другому, глупышка добавила, — я не могу оставить в беде такого хорошего человека. Не должна оставлять.
Она решительно сжала кулаки, невольно выпустив поручень… и чуть не улетела вниз, из-за очередного порыва ветра. Амами крепко подхватил её за руку:
— Ну, это уже слишком далеко идущие планы. Извини, но нам приходится быть реалистами: самим бы уцелеть.
— Пока я жива, я постараюсь сделать так, чтобы никто из нас больше не умер! — Саёри решительно взглянула ему в глаза.
Рантаро даже невольно чуть отступил, но руки он не разжал:
— А как же твоё… — Амами, вооружившись лёгкой полуулыбкой, быстро перевёл взгляд с девушки вниз, на море, а после — обратно, на неё же. — …ну, сама знаешь.
— А? — похоже, та поначалу искренне не поняла его. Но позже задумалась. — Вот скажи мне…
— Да?
— Я хороший человек?
— Мы все здесь полны дерьма, — Рантаро пожал плечами. — В большей или меньшей степени, прости уж за прямоту.
— Но это не тот ответ! — пока собеседница сверлила его крайне пристальным и уверенным взглядом, Амами сам невольно задумался: осознаёт ли эта наивная девушка, что обладает куда большим потенциалом, чем сама думает? «Ну, если нет, — мгновенно подумал он, — так даже к лучшему», — Я имею в виду, что… может быть, не совсем буквально, но… я только что убила подругу, при том одну из тех, ближе кого у меня людей не было! Она до последнего полагалась на нас и верила моему выбору. А я её так предала. Могу ли я теперь вообще звать себя человеком и смотреть в глаза всем остальным? Ведь этот случай совершенно дурацкий, никто не был в нём виноват… — Рантаро снова вдруг удивился, когда заметил, что во время почти всего её монолога из голоса несчастной Саёри пропали хорошо знакомые нотки слезливости. Зато вместо них появилась сталь, — …она умерла просто так. А я потеряла капельку своей человечности.
— На самом деле, подобная ситуация — скорее, нелепое исключение из общих правил, — рассеянно признался Амами. — Огромнейшее. Обычно убийца хорошо осведомлён о том, что и зачем он совершает. До последнего изворачиваться и давить на жалость — самая верная тактика среди таких. Тебе нельзя расслабляться под их напором ни на секунду. Ты всё сделала абсолютно верно, просто ситуация идиотская. Иначе сейчас тебе НЕКОМУ было б смотреть в глаза. Выбор ужаснейший, но другого у нас просто нет! Знаешь, как говорил один мой знакомый? «Без злого капитана матросы не выживут». Порой кому-нибудь приходится брать на себя эту роль.
— Я всё равно отказываюсь верить! — потерянно проговорила Саёри. — То, что произошло совсем недавно, это кошмар, но… эм-м… ты ведь и сам ребят видел! Разве может хоть кто-то из них взаправду УБИТЬ? Это не абы что. Они же такие славные.
Рантаро сердито закатил глаза и причмокнул: опять она за своё. Впрочем, на сей раз он решил воздержаться от споров с женщиной. Ведь это — дело крайне неблагодарное, особенно, когда она думает, что права. Иногда проще подыграть и идти дальше. Поэтому вместо бурной реакции молодой человек решил тихо поинтересоваться:
— Между прочим, а как ты вообще сама дошла до… ну, знаешь, правильного ответа? Никто поначалу вроде бы не дошёл, а ты дошла.
Глупышка глубоко вздохнула:
— Это произошло не сразу. Сначала мне не давала покоя резиночка на его голове. Очень уж некрасиво и грубо приделана! Я девочка, я в этом толк знаю. Мы не могли трогать тело, боялись, что на нём яд, но… получается, тут два пути. Или Юсон сам так кошмарно её заплёл — но ведь у него раньше была одна, наверное, он знал, как надо? А даже если нет, выбрал бы вариант посимпатичнее: та совсем страшненькая была. А он всё же шёл на свидание! Значит, её специально налепили (скорее всего, у Юри просто других запасных под рукой не оказалось, а те, которые ещё были, мы бы узнали), уже после смерти, чтобы что-то припрятать под волосами? Что именно? Рану, которую мы не должны были увидеть? Но почему? И как её можно получить? Догадка появилась при взгляде на фотографию и когда Нацуки сказала, где именно они в момент прощания располагались. Там рядом ничего, кроме этих разделительных дорожек, попросту нет. Когда нам подтвердили, что яд не был использован, лишь в качестве отвлечения, я стала ещё активнее думать в том направлении. Да и история Юри потом между собой стала всё меньше сходиться, и я окончательно приняла версию удара в висок. Потому что это может быть быстро, безболезненно, и-и-и… — Саёри неловко замялась, отчего-то чуть-чуть покраснев. — В общем, не то, чтобы я слишком уж часто размышляла об этом в каком-нибудь скверном ключе. Просто немного знаю, и в-всё! Правда-правда!
— Довольно неплохо для новичка, — Амами попытался немного скрыть своё слишком уж явное восхищение. — Знаешь, я бы сказал вот как: если нашу игру сейчас наблюдают — почти уверен, что так оно и есть — ставки на тебя по сравнению с первым делом немало возросли.
— Наверное, это хорошо. Только вот я не хочу всего этого. Больше всего на свете я хочу вернуть старый Литературный Клуб, где все были живы и всё было хорошо, а самой главной проблемой у нас считалась подготовка к школьному фестивалю! Мне так это нравилось. Я не хочу, чтобы кто-нибудь ещё умирал! Хочу только закончить эту ужасную «игру», и как можно скорее. Я знаю, что все этого же хотят! БЕЗ жертв! — отчаянно закричала она в тёмное звёздное небо.
Рантаро прикрыл глаза и со знанием дела покачал головой. Всё может оказаться не так просто, как кажется. Гораздо-гораздо сложнее, ведь организаторы всегда найдут лазейку в чьё-нибудь запутавшееся сердце. Но об этом лучше думать в своё время! Ибо здесь и сейчас он, пусть даже с помощью небольшой хитрости и пары довольно удачных манипуляций, своей цели всё же добился. Этой холодной ночью, сразу после второго суда и казни, их НЕ стало меньше ещё на одного человека.
Пространство разразил тихий, напоминающий раскат грома, шум.
— Ой, что это? Будет дождик?! — вдруг встрепенулась Саёри.
— Я думаю, больше похоже на мой голодный живот. С самого завтрака ничего во рту не было, — немного неохотно признался Амами.
— Так это не дело! И ты всё молчал?! Пойдём скорее, я тебя чем-нибудь накормлю!
— Ну, если вы так желаете…
Когда они уже благополучно добрались до лестницы, ведущей на этаж с каютами, Саёри неловко обронила, растерянно глядя в пол:
— Спасибо тебе.
Конец Второй Главы</p>