12 (2/2)

Уильяму казалось, он режет ножом по живому – настолько он сам не хотел уходить.

– Я буду рад быть полезным. До свидания, Аллекс.

Он произнес его имя правильно. Ал-лекс, с ударением на второй слог. Обычно с первого раза ни у кого не получается.

– До свидания, Уильям.

От него пахло другим гелем для душа, волосы были только что вымыты и пушились, под столом Уильям заметил сумки. Он отвлек агента Серрета от работы своими глупостями… Он тут же почувствовал себя мерзко, ему стало неловко, пусть и на идеально выбритом лице не отразилось ни одной тягостной мысли.

Он ощущал взгляд Аллекса на своей спине, на затылке, когда двигался плавной поступью к выходу, прокусил губу до крови с внутренней стороны, а водителю дерзко соврал, что так и не выбрал себе кофе навынос – поэтому ушел с пустыми руками.

За поздним ужином он вновь прокручивал в голове длившуюся всего несколько минут встречу с агентом Серретом, с мстительным удовольствием думал о нем в присутствии де Даммартена, пил белое вино. Когда при виде бутылки на столе Арман вопросительно поднял брови, Уильям осмелился сказать: «Я хочу», вложить в голос и игривость, и норов, и льстивую услужливость.

Арман не мог припомнить подобной стороны Уильяма, но желание разнообразия затмило подозрительность. Уильям никогда не расслаблялся, лишь дрожал от активных ласк, замирал даже от осторожных касаний. Иногда Арману казалось, что от трахает труп – настолько Уильям был гуттаперчевый и покорный, настолько он не высказывал никакой реакции, кроме физиологических проявлений.

Иногда Арману хотелось схватить того одной рукой за щеки, попросить – потребовать – быть развратной блядью и хоть раз взглянуть на него похотливо. Он любил Уильяма за меланхоличную невозмутимость, за искренний трепет, за тихие стоны и едва слышные всхлипы – в нужное время, – за то, какими мягкими были губы и руки, как дрожали ресницы, когда Уильям сглатывал сперму, перемешанную со слюной, как симметрично краснели его колени и локти, когда он оказывался снизу.

Сначала Арман подумал, что можно будет попробовать новую игру. В ответ на строптивое «Я хочу» он влепит Уильяму пощечину… Скула будет гореть, но если ударить правильно, следов не останется.

Он даже вообразил вскрик, по обыкновению тихий, и как Уильям будет хватать ртом воздух, как рыба. Потом он возьмет Уильяма за голову, оттянет его нижнюю челюсть вниз, белые ровные зубы будут чуть царапать подушечку большого пальца.

Уильям иногда размышлял, что будет, если он укусит Армана – например, за член. В его ситуации достаточно было сказать что-нибудь лишнее, невпопад, быть неловким и нечутким хоть раз – чтобы спровоцировать гнев.

Армана останавливали только последствия – даже зареванное лицо Уильяма, с опухшими веками и красными щеками, было бы неприятным послевкусием проявления насилия и несдержанных эмоций.

Уильям хихикал невпопад, Арман не мог определиться, злится он или все же заинтригован. Уильям был пьян, он выпил всю бутылку шардоне в одиночку, ковырял вилкой пустую ракушку от устрицы – к которой вино вовсе не подходило – и стучал пяткой под столом.

– Уильям, – строго позвал его Арман, тот взмахнул длинными ресницами и улыбнулся. – Чего ты добиваешься?

Три четверти часа назад Уильям написал агенту Серрету снова. Три четверти часа назад, сразу после того, как сообщение было отправлено, он получил утвердительный ответ.

Он вновь увидит Аллекса.

Доктор Лектер, как всегда, был прав… Контроль. Опьяняющее чувство – пробуждающее ото сна озарение, что все возможно, что он все может, что он сильнее, чем казалось.

Он готов еще сотню раз отсосать де Даммартену или беззвучно вытерпеть неловкую, неаккуратную пенетрацию в задницу – когда тот входит в раж и забывается, когда тот перестает управлять собой, перед самым финалом, – лишь бы это ощущение власти не исчезало.

Он рискнул – и у него получилось… Значит, получится еще.

– Мне просто хорошо, Арман, – прошептал он.

Он запрокинул голову, на бледном лице была странная улыбка, обнажившая зубы, но не отразившаяся в серо-голубых глазах.

Уильям не заметил, как Арман поднялся с места, как возник рядом, стал фигурой, затмевающей свет люстры, возвышаясь над сидящим на стуле молодым мужчиной. Де Даммартен провел по золотым волосам Уильяма, затем схватил за затылок, почти грубо, с губ Уильяма сорвался вздох.

Не зря его прозвали белокурой бестией… В этом засранце был и ангел, и чертенок, причем последнего Арман разглядел только сейчас.

Уильям уже не улыбался, лишь рот чуть приоткрылся, между белыми рядами зубов промелькнул розовый язык.

У Уильяма не получилось представить Аллекса Серрета на месте Армана ни во время минета, ни во время ритмичного анального проникновения, но короткой вспышкой он вдруг вообразил, что агент Серрет душит де Даммартена, как тот хрипит и кашляет, как ладони крепко стискивают горло, лишая жизни.

Уильям лежал на кровати, выгнув спину, упираясь лопатками в постель, Арман нависал над ним, лицо его было таким чужим, что Уильяму хотелось вдруг исчезнуть, больше не существовать, руки потянулись к собственному горлу. Арман в полубреду и сладострастном порыве последовал за движением Уильяма, проводя ладонями по обнаженному торсу, покрытому ледяным потом, к шее, сжимая пальцы, вдавливая его в подушки, перекрывая доступ кислорода.

Это была маленькая смерть – одна из сотни, – но какая-то особенная. Он впервые умирал не сам, он кончил от удовлетворения мыслью о смерти Армана – сильными руками Аллекса.

Арман в ужасе отпрянул, осознав, что чуть не придушил Уильяма, все желание напрочь отпало и упало. Уильяма трясло от только что прошедшей волны дрожи, он закрыл лицо руками, скрывая дикую улыбку, быстро сменившуюся на гримасу отчаяния.

Кого он обманывает! Это невозможно…

– Уильям! – Арман оттягивал его ладони на себя, чтобы тот не расцарапал щеки. – Уильям, ты в порядке?

Надо же, он испугался – что сломал игрушку, что потерял верного раба, вечно поддакивающего, глотающего все, что суется в рот?!

– Уильям, посмотри на меня!

Иногда Уильям воображал свои похороны: как Арман всплакнет на его могиле, наконец, оценит то, что не ценил, признает, что все эти годы пользовался живым человеком, как вещью, пожалеет, что не любил никогда по-настоящему…

Уильям всхлипнул, бросился в объятия де Даммартена, по-прежнему стоявшего на кровати на коленях над едва не удушенным телом, прильнул к груди, прижался крепко.

Он все равно попытается. Контроль это все, что ему нужно, это единственное, что может его спасти.