10 (1/2)
Агент Серрет с энтузиазмом жевал утиную ножку, макал хлебный мякиш в ароматный жир, Уилл рассказывал о своем плане по визиту в фитнес-клуб. Доктор Лектер одобрил идею нарядить Аллекса в спортивную форму, дать ему премиум-абонемент – чтобы никто не заподозрил подвох.
– Если бы я был блондинкой, можно было бы использовать меня как приманку, – то ли шутя, то ли серьезно, рассуждал Аллекс. – Но уж как получилось, увы. Главное, увидеть как можно больше за каждое посещение, потому что демон и не думает останавливаться.
В зоне риска была каждая светская дива – и таких, по их сведениям, насчитывалось немало. Если Сердцеед еще не выбрал новую жертву и будет пытаться раздобыть ключ, его следует искать вблизи объектов интереса и тех, кто находится в окружении.
Пресса подливала масла в огонь, новости пестрели громкими заголовками о жутких убийствах, с кучей преувеличений и искажений, репортеры выставляли преступника сектантом, импотентом, жалким подражателем Чесапикского Потрошителя. Тексты могли поднять новую волну убийств не только самого Сердцееда, но и подобных ему, разозлить преступника и заставить его опровергать клевету. К счастью, журналисты не писали о деталях расследования, которые могли бы спугнуть Сердцееда, дать понять, что следствие село ему на хвост.
У них по-прежнему не было никаких зацепок – лишь бесполезный образец ДНК, портрет преступника и догадки, основанные на выводах уникального детективного метода специального агента Грэма.
Уилл выглядел паршиво, под серо-сине-зелеными глазами-хамелеонами залегли тени, волосы были еще более взлохмаченными, чем обычно, на щеках под щетиной выступал болезненный румянец. Аппетита у него не было, поэтому Серрет слопал угощение за двоих.
Уилл и доктор Лектер сошлись на мнении, что Сердцеед, действительно, считает жертв бессердцечными суками, мясом, не испытывает угрызений совести. Он не создает определенный образ намеренно, он следует своей собственной системе символов, в которой он сжирает сердце врага, вершит справедливый акт, во имя возмездия и одновременного желания угодить альтер эго. То, что он сам себе противен – вне зависимости от убийств – было лишь следствием его психологической травмы.
Но он хорошо притворяется. Его образ в обычной жизни – выстроенный годами фасад, бесчувственная маска.
Аллекс видел много монстров, много пустых глаз, бездушных тел нарциссов и психопатов, мертвых оболочек, но этот, по словам Уилла, был жив – и будто умирал в агонии, надеясь на несбыточное осуществление мечты в избавлении от страданий. Аллексу казалось, если он увидит Сердцееда, он сразу поймет… От таких веет жутью, даже если они притворяются обычными людьми.
Три коротких вибро-сигнала прозвучали из кармана куртки агента Серрета. Когда юноша достал телефон и прочел сообщение, лицо невольно вытянулось от удивления.
«Он похож на лесную куницу, – вспоминал доктор Лектер слова недавнего своего пациента. – У него острые зубы и когти, сильное ловкое тело, пушистый хвост…»
Аллекс Серрет был, действительно, похож на зверька, наивного и доброго, но способного проглотить жертву в два раза крупнее себя. А еще он был внимателен с теми, кого считал друзьями… Он то и дело поглядывал на мрачного Уилла, но к концу встречи удостоверился, что доктор Лектер не хуже него заметил подавленное состояние специального агента Грэма – и сказал, что подождет в машине.
На выходе из кабинета психиатра он набирал текстовое сообщение, губы его улыбались.
– Уилл, – молвил Ганнибал. – Я бы хотел, чтобы ты пришел сегодня на ужин.
– Вы считаете, мне нужна дополнительная сессия, доктор Лектер?
Когда Уилл был раздосадован или расстроен, он становился жестче, из бронированного панциря вылезали иглы, как у дикобраза.
– Я считаю, тебе нужно отвлечься, – терпеливо отвечал Ганнибал. – Это не будет ни терапией, ни рабочим разговором. Ты думаешь о деле Сердцееда день и ночь, оно изматывает тебя.
Уилл закусил губу, глаза-хамелеоны смотрели в сторону.
– Я не могу о нем не думать. И думать уже тоже не могу – потому что запутался, что я вообще о нем думаю…
– Я понимаю.
Уилл с надеждой посмотрел на Ганнибала – чтобы увидеть, не лукавит ли он. Странно… Если порой взор доктора Лектера был холодным, пронизывающим насквозь, то сейчас он глядел мягко, доброжелательно.
Уилл в последнее время много думал – и не только о серийных убийцах. Доктор Лектер ежедневно слышит кучу историй, в курсе каждой мерзкой мыслишки извращенных богатеев, видит мусор в чужих головах – и при этом остается спокоен. К нему не прилипает ни грязь, ни страх, ни сомнение… Уилл же впитывает их как губка, стоит ему только пройти мимо очередного монстра. Доктор Лектер говорил, это привычка, навык, который вырабатывается с опытом.
Единственным способом отстаивать свои личные границы у Уилла до сих пор является настороженность и угрюмость. И иногда сарказм… Сейчас ему было не до сарказма, он даже не нашел силы посмеяться над шутками Серрета.
– Спасибо, доктор Лектер, я подумаю.
– Если тебе не удобно приезжать в Балтимор сегодня, я могу навестить тебя сам.
У Уилла восемь собак, его дом расположен на окраине Куантико, в свободное от работы время он рыбачит и ремонтирует моторы лодок… Было бы странным заставлять его возвращаться вечером – чтобы поужинать с психотерапевтом.
Его не так просто расположить к себе, он не Серрет, которого достаточно накормить и сказать пару добрых слов… С ним было сложно – и доктора Лектера привлекала недоступность Уилла, его многослойность, многранность, железобетонные стены защит.
– Хорошо, – наконец согласился Уилл. – Но я вряд ли смогу быть достойным собеседником, я слишком рассеян.
– Нам не обязательно говорить, – произнес Ганнибал. – И ты прекрасно знаешь, что мне конфортно с тобой в любом твоем виде.
Уиллу почему-то вспомились слова Аллекса про картошку – что он любит ее в любом виде, в жареном, тушеном, печеном, в чипсах… В сыром не любит – но это потому что не пробовал той, которая хорошо приготовлена.
Уилл был для Ганнибала той самой картошкой – по крайней мере, в глубине души он это уже понимал. Невербальные сигналы он начал улавливать еще давно, но не придавал им значения, прятался как от ненужной, отвлекающей информации… Теперь доктор Лектер говорил прямо, с непроницаемым лицом-маской, с мягким взглядом темных глаз.
Как глупо… И как невовремя. Уилл уже запутался, паранойя не давала вздохнуть – а что если ему просто кажется?
Он всегда объяснял стремление представителей рода человеческого к сближению как потребность в обретении безопасности, формирование пар – эволюционным механизмом оптимизации, никогда не видел себя с кем-то в партнерстве или отношениях. Он слишком особенный, слишком нелюдимый, слишком несовместимый, ему это не нужно, и даже не стоит пытаться.
Но он, кажется, впервые задумывается о ком-то другом, он впервые ощутил дружеское плечо, поддержку Серрета, внимательный взгляд доктора Лектера, вдруг понял, чего ему не хватало все это время… Но одновременно он катится вниз, в бездну, в пучину этих тягостных мыслей, и чем дольше он находится рядом с творениями Сердцееда – трупами, уликами, любыми свидетельствами его присутствия, – тем больше Уилл сопереживает – а не осуждает.
Он не делился этими мыслями, он как будто бы робел – ибо сочувствовать или оправдывать убийцу было безумием. Они искали неудовлетворенного своей жизнью богача, с раскрошенной психикой, жертву аутоагрессии…
Уилл завис в молчании, Ганнибал ничего не говорил, смотрел на него, а в холле размеренно и терпеливо тикали часы с римским боем.
– Он ненавидит свою семью за то, что они с ним сделали… – бормотал под нос Уилл. – Он не приглашает семью, потому что они его отвергли, он жертва домашнего насилия! Строгие пуританские взгляды, критика, осуждение, отвращение…
Как удивительно работает его мозг! Ганнибал мысленно облизывался, глядел без утайки, жадно ловил каждую деталь: как хмурятся брови, как дрожат длинные темные ресницы, как шевелятся пальцы рук, как воздух выходит из ноздрей, как колышется грудная клетка под слоями куртки, пуловера и рубашки, как тихо скрипят подошвы ботинок.
– Он из обеспеченной семьи, но они его ни во что не ставили. А мать – или кто-то из родственников женского пола – над ним издевались.
Ганнибал улыбался, ему хотелось погладить шершавую щетинистую щеку – за проницательность, – но он очень хорошо владел своими эмоциями.
– Все так, Уилл, – сказал доктор Лектер, когда Уилл, будто вынырнув из омута, спустя несколько мгновений, вернулся в реальность. – Мелкий уродец, жалкий мальчишка, позор семьи.
– Как же это…
Он хотел сказать «грустно», но прервался.
– Это грустно, Уилл, ты можешь говорить, как есть.