Это была зацепка (2/2)
По запястью Лайонса тянулась темная полоса со сложным узором. В первый раз Саймон подумал, что это часы или браслет, но теперь, особенно на этом стоп кадре, стало очевидно, что это татуировка в виде череды мелких символов.
— Не просто тату. Это язык микмак.
Моки повернулся к Саймону боком и закатал рукав на левой руке. Айтишник почти весь был прикрыт татуировками, которые большую часть времени скрывала просторная толстовка. В основном это были национальные индейские мотивы, и Саймон никогда не расспрашивал друга об их смыслах. Теперь же задумался. Моки тем временем указал на своё запястье. У самого основания его ”рукава”, словно браслет, руку обхватывал похожий набор символов.
— Язык микмак?
Моки кивнул. — Одна из сохранившихся письменностей индейцев. Не моего рода, но мама говорила, что наша прабабка пришла из микмак, и поэтому первое, что я набил, было это. — Он скрестил руки, задумчиво прислонился к стеллажу, снова оглядываясь на стоп-кадр видео. — Я тогда не разбирался в значениях. Тупой был. Только позже выяснил, что этой письменностью не пользуется Ayelihi, а только колонизаторы, французы. И именно те, которые тут, в штатах, организовали что-то вроде тайного общества.
Саймон недоверчиво изогнул бровь.
— Такие были слухи. — поторопился добавить Моки.
Снова повисла тишина. Саймон вдруг осознал, что головная боль медленно, но верно отступает, пить больше не хотелось.
Перед ним была зацепка.
— Выяснишь об этом что-нибудь?
Моки молча кивнул.
***</p>
Плёнки горели быстро и красиво. Пластик плавился, целлулоид сворачивался черными комками. Саймон подкинул в огонь ещё пару бабин. Некоторое время наблюдал, как пламя пожирает катушки с записями. Но увиденные на них ужасы не покидали его. Едкий дым вышибал слёзы, вонь засела в носу.
”На этой записи она проходила медосмотр. Её бесцеремонно хватали, щупали, кололи иглами, брали кровь, слюну, мазки...”
Он скинул в бочку ещё пару катушек.
”А здесь она спит в своей камере, по обыкновению распинав одеяло. Её тренированные ноги раскинуты по постели. На второй она переодевается после очередного лабораторного дня. Она, конечно, носит батистовое бельё”
Саймон с горечью осознал, что, не смотря на все ужасы, на весь страх, что он видел и испытывал последние месяцы, им овладевает то самое чувство.
В огонь отправилось ещё три катушки.
”Испытание болью. Очередной допрос под препаратами. И запись приёма душа. Та самая, с которой Лайонс даже сделал распечатку.”
То самое чувство.
Саймон бросил следом в огонь фотокарточки.
”Совершенно нагая у ростовой линейки. Она всё такая же красивая, как и всегда...”
Плотная бумага фото медленно скручивалась, чернея с краёв. Неумолимое чувство.
Желание её.
— Когда же ты успокоишься, выродок. — спросил он себя вслух.
”Ты ведь любишь её. Это только естественно”
Саймон стремительно оглянулся. Переулок вокруг был пуст.
— Кто здесь? — неуверенно спросил Саймон в пустоту.
Никто не ответил.
Во мраке ночи было хорошо видно улицу напротив. Она была едва заметного зеленоватого оттенка. Затем перекрасилась в красный: переключился светофор. Небо совершенно чёрное. Откуда-то из-за угла светил неон магазинной вывески.
”Я помогу тебе её спасти, только не сопротивляйся”
Саймон шарахнулся прочь от бочки с догорающими записями, прижался спиной к стене.
Что это было? Кто это был?
Он глянул на свои руки. Как теперь это бывало, его собственные слабо светящиеся глаза осветили ладони в темноте. ”Это я?”
”Это я. Я давно тебе помогаю, хватит это отрицать”
От неожиданности Саймон ругнулся. Вскинул голову, снова оглядываясь.
— Кто ты?
Но голоса больше не было.
Сердце колотилось, в висках и за глазами пульсировало в такт.
— Я слишком много выпил. — убеждал он себя. — Мне нужны колёса. Мне нужно хоть что-нибудь.
***</p>
Была глухая ночь, но Елена не спала. Ответила на домофон таким же жизнерадостным голосом, как и всегда.
— Детектив? Проходите, конечно!
Встретила она его в этот раз не в халатике, но в простой хлопковой пижамке.
”Почти как у неё в то время”
— Вы настоящий полуночник, детектив. Вы... О боже... Вы вообще спите?
Он опустил на пол её прихожей проектор. Выпрямился. Устало почесал щёку. Недельная поросль на лице скребла щёткой. Елена неодобрительно покачала головой.
— Вам нужно отдохнуть, детектив. Выглядите даже хуже, чем обычно.
”А ведь у неё волосы тоже волнистые. И такой же длины. Только, что гораздо темнее и жёстче”.
Она уловила что-то в его взгляде. Невольно сделала шаг назад.
”Я что, пугаю её? Пугаю Елену? Бесстрашную жизнерадостную Елену. Пугаю, как и её”
— Детектив, может... хотите выпить?
Она отступила ещё на шаг, назад в комнату. Саймон перешагнул проектор, подошёл к ней вплотную. Поймал её за плечи.
— Елена...
— Да, детектив?
— Елена, прости меня.
— За чт...
Она не договорила, прерванная его поцелуем. Грубым, настойчивым, напористым. Она растерянно сопротивлялась его рукам, срывающим с неё пижамку.
Но только по началу.
В комнате не горел свет и это было хорошо. Саймону было легче представить вместо черных волос каштановые. Вместо густой бронзовой кожи — бледно-розовую. Вместо карих глаз — зелёные.
Вместо Елены — её.
На какое-то время он забыл обо всём. О своём расследовании. О страхе за любимую. Об ужасах Фонда. О недельном запое. Он отодвинул всё сознательное, позволяя телу делать своё дело.
А она, по доброте, сделала, что могла, чтобы дать ему необходимую разрядку. Она помогла ему.
И даже не сказала ничего, когда в своём пике, сотрясая под ними кровать, он между стонов прошептал её имя.
Не имя Елены.
А после обняла его. Заботливо, позволяя ему впервые да долгое время заснуть крепким сном без сновидений. Она поглаживала его волосы, укутала его одеялом. Она была добра.