Часть 2 (1/2)

Эти широко распахнутые глаза цвета грозового неба Тимоти не сможет забыть никогда. Тот момент, то ужасное мгновение, когда он вышел из кладовки, обернувшись, чтобы увидеть его взгляд — ошеломлённый, вдохновлённый и подавленный одновременно… Ждать больше было нельзя, и дело даже не в этой чёртовой машине у главного входа. А в том, что Тим был в полушаге от того, чтобы не сделать огромную глупость. Любую, будь то закрыться с ним в этой кладовке и целовать, трогать, ласкать, нежить, сводить с ума, распалять, а потом и взять там же, или же схватить и увезти с собой. Или ещё с пяток сценариев, которые ни за что не привели бы в хорошему, правильному, адекватному результату.

Эти глаза преследовали его всю дорогу до аэропорта, весь долгий путь домой, ещё и во сне пришли к нему вместе с их обладателем — обнажённым, смущённым и выдающим уже другую просьбу — любить его, любить по-взрослому, подарить ему первую близость. Откуда столько деликатности в его подсознании Тим понятие не имел — верно, что-то в нём Лео сломал, потому что даже слова «трахнуть» его больные мозги не воспроизводили. И когда он вышел из самолёта и посмотрел в осеннее небо, его чуть не схватил ранний инфаркт. Сердце заныло, затянуло и заболело. Глаза цвета этого неба преследовали его.

Он осознал весь масштаб изменений, которые произошли за эти недолгие две недели с небольшим, только когда приехал домой. Вещей Дориана не было, было несколько сообщений на автоответчике, пустая кухня и гараж. Ссориться с бывшим из-за машины и какого-то хлама желания не было от слова «совсем», в конце концов, Тим работает. Много, даже постоянно, и заработанные деньги нужно на что-то тратить. А вот голоса на автоответчике слушать не хотелось. Но пришлось. И самым удивительным было то, что ни одно из сообщений не было от Дори. Он оставил ключи в прихожей, забрал все, что хотел, и даже если и забыл что-то, вряд ли вернётся за этим. Зная его, Тимоти точно понимал, что если и увидятся они когда-нибудь, то только случайно. Звонила Джусси. Кричала, в следующем извинялась, ещё в одном сочувствовала и предлагала напиться. Не хотелось ничего из этого: ни эмоций, ни извинений, ни уж тем более сочувствия. Потому что все наконец было правильно. Горько, немного обидно, и да, мерзко и гадко от измен. Сейчас стало как-то очевидно, что их было не одна и не две. Что это стало для Дори нормой и чуть не стало нормой для него. Открой он глаза пошире, давно бы все понял, но он… В этом он оказался похож на маму Лео. Не видел в упор.

Лео… Он снился каждую ночь, он преследовал везде, и первые дни в офисе стали чудовищно безрезультатными. Претензий к Тиму не было — проект, в который он не вошёл из-за своего наивного желания реанимировать остывающий труп отношений с Дорианом, не требовал его участия, а остальные были или на стадии завершения, или ещё в раскачке. Но все же слоняться из кухни в кабинет с чашкой кофе и обратно было странно даже по меркам его коллег. Глаза, голос, запах и ощущение присутствия Лео давили своей невосполнимостью, невозможностью, и от этого становилось очень тоскливо и больно.

За все свои двадцать девять лет никогда ещё Тим не испытывал муки любви. Прежде всего, потому что был человеком действия, а ещё прагматиком. Не до мозга костей, не сухим и безжизненным, но все же он здраво оценивал реальность и не убивался от каких-то эфемерных неудач на любовном фронте. Он видел, что отношения строятся, и понимал, что за те самые глаза-волосы-улыбку не любят, а трахают. Очарование проходит быстро, по крайней мере в его жизни он ещё ни разу не был очарован кем-то дольше нескольких встреч. Потом отношения становились глубже или наоборот переходили в разряд развлечений, но вот такого… Чтобы вот такого, как с Лео… Не было. И Тиму казалось, что и быть не может. Казалось.

Он распаковал чемодан только спустя пару дней. Все важное лежало сверху — зарядки, гаджеты, другая экстраполезная ерунда. Одежда могла бы проваляться и до следующего сезона, но хотелось ненадолго окунуться ещё в лето, и только поэтому Тим взялся за багаж. А вот фото достал только спустя неделю. Не мог. Просто не мог раньше.

Снимки Лео были рассмотрены до дыр. Он был невероятно красив, и то, что мастер Гоа оказался действительно Мастером, что радовало Тима неимоверно. Каждая черта, каждый взгляд… На этих кадрах Лео был прекрасен. И посыл, который Тим не мог не уловить, остро колол сердце. Лео хотел, чтобы его помнили. И чтобы его любили. Даже так — безответно, бессмысленно по сути, но любили. Хоть кто-то. После отца Тим стал первым, от кого мальчишка это ощутил. И хотел это запечатлеть для себя.

Гоа в точности передал то, какими глазами Тим видел своего мальчика. Но увидев свои снимки Тимоти невольно задался вопросом, а смог ли мастер сделать тоже самое для Лео? Потому что себя на этих фото Тимоти не узнавал. Ни своей красоты, ни стати, ни силы. Графика с трезубцем тоже была. И было ещё одно фото, которое Тим увидеть не ожидал. Как удалось это Гоа, было не ясно, но он смог заснять, как Тим и Лео выглядят вместе.

Тим стоял в воде почти по пояс и смотрел на Лео, сидящего на выступе. Мастер добавил трезубец «Посейдону» и хвост «русалке», заканчивая образы, но никто никогда не усомнился бы, что Посейдон свою русалку любит. Сразу стало жалко, что у Лео нет такого снимка, но в голове родилась догадка.

Тим открыл диск с компьютера, и да, так и есть. Фото, такое же, только без обработки в стиле морского царства, тоже было. Но среди распечатанных его не оказалось. Значит, забрал себе, глупыш.

Все же просто удивительным Лео назвать было нельзя — слишком мелкое слово для такого масштаба личности. Он был поражающим, низвергающим с пьедестала все пустое и условно-нормальное, чтобы поставить туда важное. И те, кому он позволил себя узнать, позволил прикоснуться к этой высоте, к этому самому масштабу, никогда больше прежними быть не могли. Тим чувствовал себя настоящим счастливчиком. Словно богом поцелованный, он за какие-то недели открыл в себе то, что забыл или потерял в вечной жизненной рутине. Только вот пусть и счастливчик, но он дьявольски скучал по Лео. Скучал и готов был на стенку лезть от тоски по нему. Он собственными руками, собственными губами проклял себя, позволив себе поцелуй. Потому что это знание будило в нём тот голод, который неутолим.

Тим понимал, что никакого будущего у них нет, что даже намёка, даже шанса на отношения нет. Но ему глупо мечталось, что они могли бы хотя бы дружить. И он глупо готов был такую дружбу строить. Даже по телефону, даже издалека… Разные миры, разные города, совершенно разные люди — их связывали две недели на море, и больше ничего. И единственное, что Тим действительно хотел знать, хотел так сильно, что задавался этим вопросом по сто раз на дню — смог ли Лео понять то самое что-то о себе? Смог ли? У Тима была пара догадок о том, что же такое неизведанное просыпается в мальчишке, но узнать, оказался ли он прав, и помог ли он на самом деле Лео, было невозможно.

Готовя свой подарок, он несколько раз менял свое мнение. Позволить ли открыть коробочку при нем, или все же попросить сделать это, когда они уже разъедутся. И решил, что будет не честно становиться свидетелем, разделять этот момент с мальчишкой. Это будет нечестно по отношению к Лео, словно Тим хотел бы манипулировать им. Потому и остановил свой выбор на том, что озвучил.

В коробочке была флешка с несколькими аудиозаписями. В тишине пустой кухни, на морском берегу под шум прибоя, в утреннем саду, когда рассвет только-только рождается и птицы только начинают свою приветственную оду. И на каждой записи был голос Тима. Каждая неизменно начиналась с «Хороший мой…», а потом Тим говорил всё то, что не смог сказать глаза в глаза. Что любит, какой Лео сильный и почему он так думает, какой красивый, смелый, какой удивительный. Называл его ласково, выбалтывал свои мечты — не те, горячие и страстные, а простые. Лёгкие, непорочные, часть из которых они исполнили с Лео на море. Пересказывал их посиделки в ресторане и ночные купания своими словами, своими глазами, ведь Лео наверняка совсем иначе видел себя в эти моменты. В общем, Тим оставил ему кусочки прошлого и свой голос в записи. Чтобы тот всегда мог почувствовать это — когда его называют так тепло.

Тим до сих пор считал эту идею, этот свой поступок самым добрым и значимым и гордился им. В какой-то момент Лео найдёт того, кому снова поверит, того, кто тоже назовет его «мой хороший», но до этого времени у него будет голос и воспоминания.

В таком жутком настроении тянуло напиться, но Тим дорожил своей работой и слишком хорошо понимал, что облегчения от спиртного не получит. Потому и ночь воскресенья провёл наедине с коллекцией фото и огромной кружкой чая. Спать он ушел просто потому, что завтра нужно на работу, а без пары часов сна он там — бесполезный сорняк.

В первые секунды после пробуждения Тим подумал, что вернулся Дори и не может попасть в дом. Это было бы экстра странно, ведь Дориан сам оставил ключи. В воздухе мгновенно возникло ощущение опасности, то самое, странное, но важное ощущение, которое он тогда задушил при взгляде на Георга, и Тим аккуратно пошел вниз по ступеням.

Дверь не пытались взломать, в неё просто стучали, игнорируя звонок. Машины за окном не было, а значит поздний посетитель пришёл пешком или такси уже отъехало. До последнего мгновения, пока Тим не распахнул дверь, он не мог даже допустить мысль, не то, что поверить, что это Лео.

Его Лео.

— Я так много понял, Тим, я так много понял… Про всё, да вот буквально про всё на свете. Только я промок. Сильно. И замёрз тоже сильно. И я так хочу вам всё рассказать! Можно я у вас останусь? Мне нужно рассказать вам. И мы решим, что с этим делать…

Тим тормозил, но от двери отошёл, и Лео протиснулся внутрь. Он тянул за собой сумку с оторванной ручкой и небольшой кейс для бумаг висел на его плече.

— Тим, простите, я разбудил. Но я хотел так. Чтобы сразу с самолёта. Не по-другому. — Тим выдохнул.

— Проходи сначала в душ, потом дам сухое, если в сумке нет, и потом поговорим.

Даже начать думать о том, что сейчас происходит, Тим не мог. Просто пытался принять как данность, что Лео в его доме. Но в какой-то момент вдруг понял, что просто спит, что случится такому не суждено, и просто замер на какое-то время у дверей ванной, ожидая, когда же этот сон закончится.

Вода тихонько шелестела, успокаивая, растворяя в своих звуках сознание, и в какой-то момент Тимоти позволил себе расслабиться. Это ведь не первый такой сон, так зачем же лишаться хотя бы этих мгновений. Он открыл дверь, и тут же оказался разбит о вид этой спины, мгновенно покрывшейся мурашками от холодного воздуха, прилетевшего из коридора. Потемневшие от воды волосы напомнили о часах, проведённых на море, и нестерпимо захотелось увидеть те же любопытные, озорные глаза.

Тим сделал широкий шаг вперед к душевой, ощущая ступнями ледяной ворох одежды, сброшенной прямо на пол. Брызги мелкой водяной пыли покрыли его лицо ровным слоем свежести, и, прежде чем коснуться своей мечты, Тимоти хрипло попросил:

— Посмотри на меня, хороший мой…

Лео вздрогнул, повернулся медленно, скромно прикрыв себя руками. Его взгляд тут же обласкал торс Тима, его руки и косточки, выглядывающие из-под низко съехавших спальных штанов, и тут же опустился в пол, проявляя всю робость и стеснение мальчишки.

— Посмотри на меня, не бойся, ласковый мой… Ты соскучился по мне, я вижу… Не бойся… — Тим переступил низкий порожек душевой, оказываясь под струями воды, но к Лео пока не прикасался.

Этот сон был таким чарующим, таким неспешным, и Тиму казалось, что у него есть всё время мира. Не хотелось торопиться, не хотелось спугнуть это видение, и он не посмел дотронуться до желанного тела. Только ещё сильнее наклонился, чтобы шептать прямо на ухо, чтобы вода не украла ни одного слова из его хриплой речи. — Я скучаю по тебе, Лео, так сильно. И мне трудно поверить, что ты понял всё… — он не выдержал и прижался носом к виску Лео, невесомо касаясь его рук и плеч. — Но я счастлив, что это так. Что ты понял эту дрожь в себе, понял и принял…

Мальчик вздрогнул в его руках, вдохнул глубоко, и попробовал чуть отойти, но взгляд Тима ухватился за уже очевидное возбуждение под ладонями Лео.

— Я не…

— Да, да, ты понял и пришёл ко мне. Давай, я согрею тебя… — Тим снова приблизился к Лео, на это раз прижимаясь к нему. — Тебе со мной никогда не будет холодно, я покажу тебе, я покажу тебе то, что ты понял… — Тимоти поцеловал его щёку, провёл пальцами по губам, раскрывая их, после дополняя своим языком, чувствуя, как с удивлённым вдохом воздух холодит кожу, и плечи начинаю дрожать сильнее. — Сладкий мой, я покажу тебе, что значит это чувство внизу живота, когда ты касаешься меня вот так… — с этим словами Тим отнял одну руку Лео от его уже совсем готового к ласкам члена и положил на свою грудь, там, где билось сердце.

— Что это? — выдохнул Лео, но тут же покраснел сильнее, задышал чаще, стараясь удержать руку, чтобы та не съехала по влажному телу.

— Нет, не закрывай глаза, не стесняйся своего желания… — Тимоти в одно движение сбросил штаны к ногам, оголяясь, показывая и своё возбуждение, но Лео вжался весь, испугался, его ладошка на груди тут же превратилась в кулачок. — Испугался? Не нужно, это же я… Глупый мой, будет хорошо…

— Не надо! Не так… — Лео открыл свои глаза, полные страха, но как только он увидел пылающие глаза Тима, а потом его сильную шею и широкую грудь, снова сбился с дыхания, губы облизал и зажмурился. Смутился и только повторил: — Не так…

Тим едва сдерживая напор обнял его, вжимая в себя, зашипел на ушко, разворачивая лицом к стенке:

— Т-ш-ш… Тише, не бойся… Не смотри, если страшно, только чувствуй… Как мои руки тебя ласкают, как твоё тело откликается моей нежности… Это твоя страсть, маленький мой, это твоё желание чувственного удовольствия, твоё желание близости… Это желание рождается в тебе, когда ты слышишь меня, когда ты чувствуешь меня… — ладонь Тима уже обхватила возбуждение Лео, уже ласкала, уже вытягивала из него удовольствие, и наконец Лео не смог сдержать стон, удивлённый, робкий, от этого такой сладкий.

— Не надо… Я не должен… Вы… Вы не… — каждый его протест прерывался стоном, вдохом или шипением от крепко закушенной губы, и телу мальчика Тим доверял больше, чем словам.

— Ты должен позволить себе это, хороший мой, ты должен позволить себе это удовольствие. Я покажу тебе эти ощущения, и я обещаю, тебе понравится…

Пальцы Тима оказались глубоко по рту Лео, нажимая на язык, смачиваясь в скользкой слюне, когда вторая рука подводила его к краю. И когда Тимоти почувствовал, что мальчишка сейчас упадёт в свой первый оргазм с ним, не смог устоять — убрал руку из рта Лео и ввинтил свой указательный палец в его расслабленное тело. Кажется, мальчик даже не заметил этого. Кажется, он не мог стоять на ногах, упираясь в стенку и привалившись к твёрдой груди Тима. Его оргазм был сокрушающим, и дрожь его тела была лучшей наградой для мужчины, покорённого звучанием этого мгновения из уст Лео. Покорённого и сведённого с ума. Потому что Тим не мог остановиться — он продолжал толкаться глубоко, нащупывая комочек нервов внутри Лео, одержимый желанием снова услышать эти звуки, и он был вознаграждён.

Лео не мог поднять голову от стыда, его ноги тряслись так сильно, что совершенно не мог заставить себя отстраниться. Но когда он понял, что внутри его живёт что-то неведомое, но властное и совершенно неуправляемое, он не смог сдержать слёз. Они катились по его щекам, когда Тим, продолжая дразнить внутри него этого монстра, другой рукой размазал сперму по животу, а потом положил ладонь на шею, заставляя поднять голову, укладывая затылок на своё плечо, сцеловывая солёную воду с лица.

— Расслабься, мальчик мой, ты такой узенький там…

— Пожалуйста… — смог наконец найти голос Лео. — Я не хочу… Не трогайте…

— Глупенький, зачем ты обманываешь? Посмотри, — Тим снова обхватил его член, снова твёрдый, снова такой жаждущий, и провёл по стволу в такт своему движению внутри. Тут же от кафеля отразился сорванный стон Лео. — Посмотри, как ты хочешь… Если бы я не боялся, что ты упадёшь, я встал бы перед тобой на колени, сладкий, и показал бы тебе ещё одну грань удовольствия со мной. Но твои коленки всё ещё трясутся, уже не от блаженства оргазма, а от того, как внутри тебя рождается новый… — Тим на мгновение достал палец, чтобы выдавить мыло на талию парня, а потом, зачерпнув достаточно, направил уже два пальца внутрь. И Лео заскулил от потерянности и смущения, потому что эти ощущения были настолько ужасными и прекрасными, настолько противоречивыми, настолько невероятными, особенно, когда головка его члена оказывалась прямо в ладони Тима.

— Ты видел меня там, в номере. Видел меня обнажённым… Если бы ты признал в себе это чувство, это желание раньше, ты бы понял… Понял, что это похоть… Что ты хочешь встать на колени и рассмотреть меня, попробовать меня. Что хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе совсем не так невинно. Я раскрываю тебя сейчас, Лео, сладкий мой, маленький мой. Для себя… Уже три пальца, хороший мой, а ты даже не вздрогнул, когда я растянул тебя сильнее… Твоё желание давно владеет тобой, Лео… Как и мной…

— Тимоти, пожалуйста, не нужно. Это неправильно, это не… — и Тим снова прошёлся по простате подушечками, безжалостно выбивая новый крик из горла.

— Позже я раскрою тебя одним лишь языком. И дам тебе твой первый минет. И научу тебя, как свести меня с ума твоим ротиком, сладкий мой… Но сейчас ты будешь стонать на моих пальцах… Пока не попросишь о большем, пока твоё тело не попросит…

Лео уже сам двигался, подаваясь, выдыхая, выстанывая своё смятение, забывая о своём стыде, но когда Тим освободил его от своей хватки и наблюдал, как упругие мышцы снова скрывают вход в его тело, снова зажался.

— Тимоти, отпустите меня… Пожалуйста, отпустите, я хотел сначала сказать вам… — Лео нашёл в себе силы и оглянулся, его глаза были огромными, и желание, пусть и подавляемое, но такое живое, плескалось на дне. Румяные щёки и распахнутые в попытке схватить воздуха в душной ванне губы смели весь возможный контроль Тима.

— Никогда, сладкий мой… Не смогу…

Лео, видимо, почувствовал что-то в этих словах, что-то, что не прозвучало, но значило куда больше, и дёрнулся, пытаясь уйти, но Тим прижал его своей грудью к стене, резко, жёстко, потянул за талию на себя, заставляя прогнуться, а потом скользнул членом между ягодиц.

— Я не хочу… Не надо! — вырвалось из Лео прямо перед тем, как Тимоти провёл рукой по его члену, заставляя прочувствовать свою силу, и ещё сильнее вдавил его в прохладный на фоне горячего тела кафель. Соски Лео прикоснулись к жёсткой поверхности, ломая волю контрастом температур, а нежное, раздражённое первым опытом ласк отверстие открылось под лёгким касанием пальцев. Увидев это, Тим снова не смог устоять, ввёл их внутрь. Сразу сделав это глубоко и резко, Тим тут же достал их и заменил членом. Его самого потряхивало от осознания, что он делает, и насколько это отличается от его снов, насколько это реально и тяжело переживать, но он не мог остановиться, он надавил, заставляя мышцы слегка раскрыться, а потом ввёл головку, переживая ошеломительное удовольствие. Которое тут же оказалось сломлено горьким, отчаянным криком:

— Больно! Тимоти, вы делаете мне больно! — стонал Лео, но Тим замер, оглаживая тонкие бока и снова забирая себе удовольстви прикоснуться к горячему члену мальчишки. — Зачем же вы так со мной…

— Тише, мальчик мой, это пройдёт, это пройдёт сейчас. Раскройся для меня, расслабься, эта боль, она нужна тебе, чтобы потом найти то блаженство, которого ты ещё не искал даже ни с кем другим… Потерпи… Я люблю тебя… — Тим медленно, словно тайно подался вперёд, проникая чуть-чуть глубже, переживая немного болезненный обхват мышцами Лео, а потом, когда почувствовал, как одна рука мальчика впивается в его предплечье, вдруг ясно понял, что это не сон. Что вот он — его мальчик, его солнце, — он правда в его ванной. Он правда приехал. Понял, осознал, испугался, но не успел ничего — Лео сам подался на него, отталкиваясь от стены.

— ЛюбИте… — выдохнул Лео, согласившись с такой любовью, опёрся обеими руками на стену и постарался встать устойчивее. И Тимоти не смог отказаться. Вошёл до конца, плавно, спокойно, покачиваясь и дрожа от ощущений.

— Сейчас, сладкий, сейчас, вот так… — он постепенно набирал скорость, чуть меняя угол, сходя с ума от того, что с каждым движением Лео принимает его всё легче и легче, и услышав тихий стон, сорвался в чёткой фрикции, стараясь сделать это одним лишь удовольствием. — Люблю тебя… Люблю тебя… — от эха закладывало уши, но Лео, забывший о своём смущении, стонал так громко, так отчаянно выпрашивал новую ласку, и остановить это было невозможно. Лео был жадным, немного неловким, не умея ещё чувствовать своё тело в этом процессе и Тим предложил ему:

— Потрогай себя, родной мой, помоги себе пальчиками вот здесь… — он притянул одну руку Лео к его соску, показывая, как можно сделать ещё лучше, — и вот здесь… — вторая рука мальчишки оказалась на его члене. Сам он перехватил Лео так, чтобы тот чувствовал опору на грудь Тимоти.

— Мне нужно… Говорите со мной… Любите меня…

— Сладкий… Отзывчивый… Страстный… Любимый… Восхитительный… Невинный мой… Порочный мой… Так долго прятался от своей похоти… Эти желания в тебе невыносимо теперь сдержать, так? Я твой Посейдон… Ты хотел меня там, в отеле. Только не позволял себе, так? Не позволял думать об этом? Кончай со мной… Давай, кончай со мной… Любимый мой мальчик… Лео, сладкий…

Это сумасшествие для них остановилось в один миг, когда Тимоти не смог сдержать свой оргазм, унося за собой и Лео. Он рухнул на колени, подхватив мальчика, чтобы тот не ударился, и последние всполохи удовольствия ощущал уже стоя на полу душевой, усадив Лео на свой член так глубоко, как только было возможно.

Отдышавшись, он выскользнул из податливого тела, когда Лео снова просительно застонал. Не понимая себя, он жестами попросил мальчика оставаться внизу, а потом загнал в ещё не до конца сжавшееся кольцо мышц свои пальцы. Тимоти гладил стеночки изнутри — такие отзывчивые, сверхчувствительные, жаркие, податливые, а потом направил душ прямо внутрь, вымывая свою сперму и остатки мыла изнутри. Лео только постанывал тихонько, словно ещё не в себе, и распалялся снова. Бёдра крупно трясло, и он опустился на руки, широко расставив пальцы, удерживая себя от падения, но стонал всё громче, и когда Тимоти, не выдержав искушения, припал к его анусу, растревоженному, но всё ещё жадному, губами, всунул внутрь язык, Лео впервые попросил:

— Пожалуйста, Тимоти, ещё… Глубже…

Понимая, что довёл своего мальчика до исступления, Тим пальцами проник так глубоко, как мог, не прекращая вылизывать его, уже зная, как гладить и дразнить внутри, чтобы безошибочно касаться простаты. Чистенький, вымытый, вылизанный, такой ненасытный, и всё равно невинный в своих попытках взять ещё удовольствия, словно это его последний шанс…

Маленький кончил почти на сухую, и Тим запоздало подумал, что в первый раз это слишком, а потом на него вдруг стальным одеялом легло осознание, что он на самом деле натворил. Как больно будет его мальчику, и не только в этом самом месте, в душе. Тот ведь просил остановиться… Просил… И пусть его тело трепетало — это был не иллюзорный сумрак, тело Лео хотело, жаждало, выпрашивало удовольствие, — но сам Лео был не готов… Он хотел ему что-то сказать…

— Как ты, хороший мой… — тихонько погладив по спине застывшее тело, спросил Тим, и понял, что Лео едва в сознании. Глаза были прикрыты, но, когда он чуть приоткрыл веки, стало очевидно, что он почти отключается. Ещё бы: перелёт, холод и такая жестокая эмоциональная и физическая нагрузка…

— Тимоти, вы любите меня? — хрипло, почти шёпотом спросил Лео, когда оказался завёрнутым в полотенце на руках Тима.

— Люблю, родной мой…

— Хорошо… — так же тихо ответил Лео и уснул на его плече. Тим расположил мальчика на диване, обработав его сфинктер мазью, одел в свои тёплые вещи, а сам…

Сам посмотрел на часы — они показали начало пятого — и написал начальнику смс с переносом рабочего дня. Что бы ни произошло, в этом нужно разобраться. Однако пойти в спальню он себя так и не заставил. Улёгся рядом на ковре, боясь перетянуть Лео в кровать, чтобы тот ничего лишнего не подумал. Убивался в своих странных, смешанных ощущениях, то называя себя насильником, то обоготворяя своего мальчика, то бросаясь в яркие воспоминания о том, что произошло, силясь потушить новое возбуждение. А проснулся с Лео рядом на полу, да ещё и укрытый одеялом.