49. Несколько шагов вперёд (1/2)

Лязг посуды почему-то расслаблял. Усаги не могла уснуть, но плеск воды умиротворял. А может сам факт, что теперь она наконец-то слышала, хоть и приглушенно, что происходило в её доме. Они наконец-то переехали, начинали новую жизнь, готовились стать родителями. Только Усаги умудрилась подлить новизны в их и без того суматошный день.

Ворчливо уткнувшись лицом в подушку, ей отчаянно хотелось закричать. Её первоначальный аффект отступил, теперь нарастала некоторая истерия — она не собиралась закатывать каких-то истерик или же вдаваться в рыдания. Вовсе нет, это не надо было ни ей, ни малышке и уже тем более Мамору. Хотя нет, возможно, Усаги была бы и рада выплакаться о собственной дурости. Ну кто же так делал?

Накричала, напугала, даже выставила немного претензий. Обвинила в странном поведении, хотя единственно странной была лишь она. Усаги сильнее обхватила подушку в руках. За что она заслужила столь понимающую реакцию? Одно дело были Рей, Мина — они вовсе о ней толком не знали, относительно, принять подобное было гораздо проще. Но Мамору ведь знал её подноготную, знал её прежнюю. Помнил.

Он помнил её.

Сердце Усаги забилось чуточку быстрее, отдавая приятной рябью по всему телу. Она позволила губам расплыться в довольной улыбке. А ещё он уверил, что никогда не ненавидел её, заставив усомниться в собственном восприятии — она действительно ошибалась под натиском максимализма. А, может, ей хотелось так думать, чтобы быстрее заглушить боль его отказа. Даже если она никогда не признавалась напрямую.

Но, тем не менее, не опроверг её слов о том, что она была когда-либо ему неприятна.

Усаги мотнула головой, пытаясь отогнать навязчивые мысли. Её эмоциональное состояние всё ещё пребывало в лёгкой нестабильности, множество самых разных размышлений вертелись в её сознании, запутывая реальные чувства. Противоречивые, непостоянные, непонятные. Усаги радовалась столь лёгкому исходу, и из-за этого же предвкушала проблемы. Потому что жизнь не раз показала, что ничего не было лёгким. И в то же время, что зачастую она сама себе всё и усложняла.

Даже побоялась поцеловать его на ночь, как делала обычно. Усаги до невозможного переживала, что своим признанием могла испортить между ними сложившиеся отношения. Но в итоге сама сбегала от Мамору как от огня, жалась и краснела. Не было ничего удивительного в том, что он захотел побыть наедине со своими мыслями — она всё понимала. Только совсем немного сжималось сердце от мысли, что посуду можно было и замочить, оставить на завтра, вместо этого заснув в объятиях друг друга.

Раздался очередной отчаянный стон — почему всё было настолько тяжело? Она не ожидала, что признание избавит от всех забот и тревог, но за столько времени привыкла к сладкому наваждению, лишь изредка тревожа себя размышлениям «а что если?». И теперь это превратилось «а что дальше?».

Ласковое «Усако», дразнящее «Оданго», улыбка, сжатые челюсти, испуг, радость. Увидеть столько всего за короткий промежуток времени в действиях и словах Мамору для Усаги было в новинку. Ей хотелось кружиться от переполняющих эмоций, она никак не могла совладать с собой, всё больше оттягивая момент сна. И почему он решил, что она устала?

Усаги аккуратно села в кровати и несколько раз несильно хлопнула себя по лицу. Стоило каким-то чудным образом очистить несчастное сознание. Комнату освещал лишь свет луны и небольшая щель в дверном проёме, из которого и доносились лёгкие звуки мытья посуды.

Поддавшись искушению, Усаги медленно поднялась с кровати и, обхватив живот, направилась к двери. С этого ракурса ей едва удавалось чётко разглядеть Мамору, но она видела его спину, изредка профиль, когда он поворачивался, чтобы взять или отставить посуду. Он не казался ей обозлённым, скорее несколько хмурым и задумчивым, что не было чем-то новым. Мамору почти всегда казался сосредоточенным на чём-либо или в своих мыслях. Усаги нравилось вырывать его из этих дум лёгким щелчком по носу или поглаживаниям по волосам. Обычно Мамору тут же переводил взгляд на неё и черты его лица расслаблялись, он улыбался, подставляясь её ласкам.

И ей отчаянно хотелось подойти к нему и в тот момент. Положить руки на спину, нежно огладить, а после прижаться щекой, схватив в плен объятий. Очень-очень хотелось, но Усаги не считала правильным врываться в его мир сейчас. Когда ему надо было переварить столько информации. Ей лишь оставалось надеяться, что исход его решения будет всё-таки в её пользу. В их пользу.

Усаги вернулась в кровать с мыслью, что была намерена бороться за своё счастье. Ей было достаточно пережитого опыта, чтобы верить — знать, — что у неё были все шансы и дальше быть в сердце Мамору. В конце концов, у них будет — есть — общий ребёнок. Нет-нет, она ни в коем-случае не собиралась манипулировать с помощью дочери, но знала, что эта кроха обязательно соединит их вновь. Как сделала это и в самом начале.

Улыбка невольно окрасила лицо Усаги — наверное, ей стоило бы когда-то расспросить Мамору о том самом вечере в баре, а то всё она да она рассказывала, почему и как. Возможно, их сплотило вместе что-то ещё, кроме дочери? Что-то, что они оба ощутили в ту ночь в баре. С этими мыслями ей всё-таки удалось уснуть, пусть и, ощущая прохладу со стороны спины, к которой во сне прижимался Мамору.

Утро встретило с некоторой головной болью и приятным теплом вокруг тела. Усаги едва заметно дёрнулась, но быстро осознала, что это была рука Мамору. Как и обычно. Он спал рядом с ней, обнимая и уткнувшись губами в её волосы. Ей не хотелось разрывать объятий, но мочевой пузырь требовал свободы, потому с неохотой Усаги выскользнула из любимых объятий, направляясь в ванну.

Она умывалась, когда до пробудившегося сознания доходил весь ужас происходящего. Усаги уставилась в собственное отражение в зеркале, когда перед глазами невольно мелькнула прошлая версия себя, которой мама заботливо заплетала оданго перед школой. На глаза навернулись слёзы, и Усаги досадливо поджала губы, хватаясь за раковину, словно спасательный круг.

Стыдливо опустив голову, она размышляла о том, как нечестно поступала с самыми родными для неё людьми. Конечно, Мамору и их дочь стали её семьей, и даже Мина говорила о том, что новая семья имела больше значения, чем та, что пришлось оставить. Но разве могла Усаги так поступить? В конце концов, каким примером она послужит для их собственной дочери, поступив так с родными родителями.

Изначально Усаги хотела уладить дела со своей семьей, прежде чем признаться Мамору. Да, вероятно, это заняло бы гораздо больше времени — пока родится малышка, чуть подрастет, дабы спокойно лететь на другой континент… Усаги с ужасом вздохнула. Она на полном серьёзе собиралась держать Мамору вне видения как минимум два года. Она не заслуживала его понимания и доброты.

Покрутив краники, Усаги собиралась умыть заплаканное лицо. В конце концов, если всё вновь началось с конца, ей попросту стоило вернуться в начальную точку плана. Она всё ещё могла всё исправить — помириться с родителями, адекватно объясниться с Мамору, а не те жалкие обрывки, что она вчера выдала под эмоциями и после. Взгляд невольно зацепился за подаренное кольцо.

Усаги любовно прокрутила его на пальце и прижала ладонь к сердцу, позволив себе улыбнуться. Да, она хотела выйти за Мамору замуж, это занимало её мысли с самого начала нахождения кольца. Да, она расстроилась, когда поняла, что всё надуманное таковым и осталось, и волшебного предложения не случилось. Но, в какой-то мере, это казалось ей заслуженным за недосказанность и прочее. И снова она надумывала… Ведь Мамору всё объяснил — в его словах был здравый смысл.

Она сама никак не выражала подобного желания, даже обронила слова о несозвучности её имени и его фамилии… Ей хотелось ударить себя по лбу кулачком, как делала каждый раз в детстве, стоило вытворить какую-нибудь ерунду, ещё и высунув язык. Но то, что Мамору хотел с ней отношений, хотел их в принципе строить и дальше, её очень радовало. Усаги старалась не думать о том, что всё могло перемениться после её слов на его признание.

В конце концов, не всё стоило складывать на плечи Мамору, и без того несущие тяжелое бремя с самого детства. Усаги хотела, должна была, соответствовать тому, кого любила. И должна была донести эти чувства до него. Если… Если она расскажет всё своим родителям, она обязательно признается ему.

***</p>

— Усаги? Всё в порядке? — доктор Гилмор тревожно уставилась на Усаги, оказавшейся на пороге её кабинета. Та в ответ лишь криво ухмыльнулась, не зная, с чего стоило начать. — У нас ведь сеанс запланирован на следующую неделю.

— Вот, наверное, про это и хотела поговорить, — ответила Усаги, слегка размахивая руками вдоль тела. Она немного переживала, но больше стеснялась — доктор Гилмор уж очень хорошо её знала. — Ну, не только. Мне необходимо заверение врача, что я могу совершить перелёт. Поэтому вряд ли смогу посетить вас в ближайшее время — я планирую лететь в Японию, не знаю на сколько. Если, конечно, это не будет грозить моей дочери.

— А Мамору знает об этом? — скептически поинтересовалась доктор, и Усаги еле сдержалась от закатывания глаз. Будто Мамору был её родителем. — Ты ведь с ним летишь?

— Ну, с этим несколько сложно, — она выбрала быть откровенной сразу. — Но я с ним обязательно поговорю на эту тему.

— Ты ведь знаешь, что моё медицинское соглашение даётся на сутки? — доктор продолжала смотреть на неё с лёгким недоверием. — То есть я выписываю его, и ты в течение двадцати четырёх часов садишься на самолёт.

— Да, конечно, я изучала этот вопрос ранее, я не такая глупая, — Усаги несколько оскорблёно надулась, присаживаясь на стул возле стола. Она тяжело выдохнула: — Я куплю билеты сегодня.

— Или уже купила, если пришла ко мне только уверенно?

— Ох, знаете, я бы не назвала своё поведение уверенным, — Усаги всплеснула руками и тут же устало опустила в них голову. — Скорее, как всегда иррациональным, но по-другому я буду ещё полжизни решаться. Я часто делаю что-то спонтанное, но, знаете, это никогда не было проигрышным.

Усаги потёрла лоб, пытаясь правильно подбирать слова. Было сложно перед кем-либо отчитываться, сразу становилось стыдно и совестно. Идея была до того спонтанной, что она сама испугалась — лететь через океан к родителям прямо сейчас. Это абсурдно даже для неё. Но сколько тогда ждать? Усаги знала, что на её сроке ещё безопасно совершать перелёты…

Более того, после того самого дня, как они узнали, что с их малышкой всё в порядке, они продолжали своевременно наблюдаться и выполнять все положенные рекомендации. Малышка росла во здравии и безопасности, не ожидалось никаких осложнений и прочего. И Усаги ранее изучала все подобные случаи, ведь когда-то с Мамору они говорили о совместной поездке (полёте?) куда-либо в отпуск на весенних каникулах. Что же, они ведь могли совершить нечто спонтанное? Или она сама… Усаги невольно посмотрела на свою сумочку, в которой был всего лишь один билет.

— Что же, я не в праве тебе запрещать что-либо, когда с тобой всё в порядке, — доктор Гилмор приподняла брови, но её взгляд тут же сменился на сконфуженный. — Просто советую всё обдумать более… взвешенно? Эмоции и риск, конечно, хорошо, но ты не одна.

— Да, конечно, я понимаю, и никогда ничего бы не сделала, что могло бы потревожить мою дочь, — Усаги поспешила заверить своего доктора в собственной адекватности.

— Я знаю, ты большая умница, — доктор Гилмор слабо улыбнулась, сложив руки на столе. — Но я говорю так же и о Мамору. Он волнуется о тебе больше всех.

Усаги поджала губы и отвела взгляд на стену, где красовались различные стенды и плакаты о рекомендациях для беременных, мамочек и родителей в целом, советы по уходу за детьми и всё-всё, что она успела не раз рассмотреть и лично изучить. Доктор Гилмор, конечно же, была права, как и всегда, когда разговор касался беременности, родов и материнства. Настоящий мастер своего дела. И она бывала искусным психологом, зная куда давить и за что дёргать. Или сама Усаги была столь простой?

— Я волнуюсь о нём не меньше, поверьте, — она вновь перевела взгляд на доктора и слабо улыбнулась. — И то, что я делаю, это не только для меня, но и него. Чтобы нам было хорошо вместе.

— Совру, если скажу, что понимаю тебя, — доктор Гилмор подняла руки в жесте «сдаюсь» и позволила себе усмехнуться. — Но, разве что, немного. И зная, как ты дорожишь своей дочерью, я могу с уверенностью помочь тебе, вам, стать чуточку счастливее.

— Спасибо, я очень ценю это! — просияла Усаги, наблюдая за тем, как ей выписывали соглашение на перелёт.

Оставался лишь один босс. Финальный и самый страшный.

***</p>

— Что ты сказала?

Усаги опешила. Она не ожидала мгновенного понимания, более того, она слишком поздно осознала, в какое на самом деле попала положение. Ушла с самого утра, молча, не оставив ни записки ни сообщения, даже не звонила в течение дня — вероятно, ждала этого шага с его стороны, чуть опасаясь. Они до конца не изъяснились, и теперь она, едва переступив порог дома, сходу заявила, что собиралась лететь в Японию. Зачем и почему — а для чего объяснять, не правда ли? Пот обильно начал скапливаться и стекать практически по всем телу.

Она принялась раскачиваться из стороны в сторону, не желая смотреть на Мамору. Он не казался злым, рассерженным и прочее — чёрт, возможно, она была бы рада этому больше, ведь это являлось куда более понятными эмоциями, чем его взгляд, казалось бы, не выражающий ничего. Мамору просто смотрел на неё, приподняв брови. Изумление, шок, сконфуженность, осмысление? В общем, ей было очень неловко. Хуже, чем в кабинете доктора Гилмор.

Конечно, ей стоило объясниться. Только весь запал и смелость, которые у неё появились ранним утром и перед кассой аэропорта, медленно улетучивалось после, а теперь и вовсе исчезли, не оставив никакого напоминания о себе. Усаги сжала рюкзак. Язык присох к нёбу. Кажется, она вновь совершала какую-то глупость.

— Зачем тебе в Японию? — Мамору в который раз смело спасал их гнетущее положение тем, что говорил первым. Усаги вновь мысленно пропищала, как сильно же она его любила. — Что вообще в твоей голове, Уса?

Его голос показался ей до того усталым и надломленным, что она мигом взглянула на Мамору, желая сократить между ними расстояние и скорее обнять. Он запустил пятерню в волосы, взъерошив их — судя по его виду, проснулся совсем недавно. Это было несколько неожиданно, но объясняло отсутствие звонков в течение всего дня, не считая того, что она сбросила уже перед самым возвращением домой. Усаги вновь стыдливо поджала губы, зажмурившись.

— Я-я… Я знаю, что вновь поступаю как эгоистка, но, пожалуйста, это моя последняя подобная просьба! — она даже чуть поклонилась, насколько позволяло положение. — Мне будет сложно простить себя, если я этого не сделаю.

— Ты со вчерашнего дня ведёшь себя и говоришь так, будто я могу читать твои мысли, — она слышала его очередной тяжелый выдох. — Пожалуйста, мы можем поговорить нормально? Начать с самого начала.

— Пожалуй, мне было бы гораздо проще, если бы ты сам задавал наводящие вопросы, — Усаги стеснённо почесала затылок и уставилась в уставшее лицо Мамору. Портила-портила-портила. Снова всё собиралась портить. — Я не собираюсь убегать. Больше никогда, я ведь обещала.

— Это очень хорошо, — на его лице мелькнула слабая улыбка. — Проснувшись и не обнаружив тебя где-либо в доме, я уже невольно подумал, что всё так и случилось. Не обессудь.

— Ох, нет, всё в порядке, ты имеешь право думать всё что угодно. Не только из-за сегодняшнего. Вчерашним признанием… — она продолжала лихорадочно дёргать лямки рюкзака. В голове были такие же судорожные мысли. — Я наверняка потеряла всё твоё доверие. Мы ведь обещали быть честными друг с другом… А я… А я ещё вот и наутро ухожу молча, а теперь объявляю, что хочу улететь на другой континент. Просто поставив перед фактом…

Усаги захныкала от собственной беспомощности и глупости. Так было едва ли не каждый раз много лет назад, когда она оказывалась перед Мамору, когда вся та уверенность, что преследовала её детское сознание, моментально сдувалась под грузом опыта и слов Мамору. И где же тут то самое «выросла замечательным человеком?»

Проведя кулаком по щекам, Усаги ощутила прикосновение к своим ногам и не сразу сообразила, что Мамору подошел к ней и опустился на корточки, желая помочь переобуться. Она от неожиданности схватилась за его голову, несильно сжимая пряди, переживая, что могла невольно свалиться назад.

— Извини, — смущённо пробормотала Усаги, смещая руки на его затылок.

— Всё в порядке, — Мамору убрал её кеды в сторону и выпрямился, одаривая лёгкой улыбкой. — Знаешь, ты будто вернулась в детство. С этими надутыми щёчками, слезами в глазах.

— Просто… Стала собой? — Усаги невольно пожала плечами. — Все эти утаивания, переживания, что всплывшая наружу правда разрушит всё, что у меня есть. Поэтому, когда это всё-таки произошло, мне больше нет смысла притворяться? Я могу чувствовать себя собой, какой я была.

— То есть до этого ты притворялась? — Мамору приподнял бровь, уставившись на неё сверху, заставив вновь нервно сжать лямки.

— Что? Нет, не подумай, — поспешила заверить Усаги, уставившись на него с мольбой в глазах. — Всё что…

— Расслабься, я тебя не обвиняю в чём-либо, — Мамору чуть усмехнулся и погладил её по голове. Ну точно совсем как в Токио. — Просто тонко намекаю на то, что всё, что ты делала, всегда было тобой. Или я ошибаюсь, и ты вовсе не была искренней ни со мной, ни с Миной, например?

— Была! — пылко возразила Усаги, глядя на него с некоторым запалом. Её одновременно возмущали и будоражили смешинки в его взгляде. — И, тем не менее, были вещи, в которых я была предельно нечестной. И мне было сложно признаться — я боялась, что ты посчитаешь меня настолько противной, что сразу отвергнешь. Особенно, учитывая наше общение в прошлом.

— Ты ведь не пыталась обмануть конкретно меня, — ладони Мамору сместились с макушки на её лицо, он смахнул пряди волос с глаз и ласково огладил щеку. Усаги затаила дыхание, ожидая своего вердикта. — Почему я должен отвергать тебя и злиться?

Усаги буквально плавилась под его прикосновения и невольно подавалась навстречу, желая этого как можно больше и дольше. Ей всё ещё было стыдно и страшно, но ладонь Мамору согревала и успокаивала.

— Знаешь, мне представлялось, что это я буду тебя успокаивать, пытаться уговаривать, заверяя, что всё хорошо, — Усаги украдкой взглянула на Мамору, который с любопытством продолжал на неё поглядывать, и, прикрыв веки, продолжила: — Но в итоге ты единственный пытаешься разрулить эту нелепую ситуацию, хотя должен быть зол или обижен, как минимум.

— Так и почему ты этого не делаешь? — она слышала лёгкую насмешку в его голосе и лишь пожала плечами в ответ. — Просто, повторяюсь вновь, я не злюсь, но мне не нравится, как ты себя продолжаешь накручивать, и тем самым неосознанно мной манипулируешь.

Усаги слегка нахмурилась и вопросительно уставилась на Мамору, который её тут же щёлкнул по носу, отходя на кухню. Она несколько недовольно уставилась ему вслед, потирая ушибленный носик.

— В смысле манипулирую? — она всё-таки двинулась за ним, понимая, что проголодалась. Усаги уселась на стул и в ожидании уставилась на Мамору, который высматривал что-то в холодильнике.

— В самом прямом, Усако. Очень тяжело противиться твоим слезам. Расстроенной мордашке, понурому виду в общем, жалостливому голосу и всем-всем этим вашим женским штучкам. Мне сразу хочется сдаться в твой плен, — он неопределённо махнул рукой, будто пытался обхватить весь масштаб оговорённого. — Не то чтобы на меня это работает. Думаю, только с тобой. Потому что мне нравится, как ты улыбаешься.

— Я не специально, — пробубнила она, мысленно опуская последнее предложение, дабы окончательно не сгореть в пламени смущения. — Просто, когда мне тяжело или очень плохо, или я чувствую себя очень виноватой, оно получается как-то само.

— Я знаю, говорю же, что ты делаешь это неосознанно, — Мамору наконец-то достал из холодильника всё что хотел и взглянул на неё. — Но, честно признаться, будь ты совсем другой, как и твои реакции, и моя реакция была совсем иной. Я понимаю, что тебе тяжело, ты это показываешь прямо, и какое я имею право нагнетать тебя ещё больше? Более того, рано или поздно мы и так пришли бы к пониманию и примирению. Так почему бы этого сделать не сразу?

— Ты… Правда так думаешь? — Усаги практически шептала, с благоговением глядя на Мамору, чуть приоткрыв губы.

— Да, — он напряженно выдохнул, зажигая плиту. — Однажды… Ты уже умерла, а я не успел попросить у тебя прощения, что обидел. И так случалось не единожды, когда моя глупая гордость и обида или что-то ещё иссякали слишком поздно. Я не хочу этого вновь.

— Я не заслуживаю Мамо-чана… — Усаги вновь поджала губы, стараясь втянуть выступающие слёзы обратно. Она негромко хлюпнула носом. — Но ты прав. Я не пыталась обмануть конкретно тебя или кого-либо вообще. Единственный человек, которого я обманывала — это я сама. Ты даже не представляешь, что творилось, да и сейчас творится в моей голове.

— Думаю, на самом деле представляю, хотя бы большую часть, — Мамору продолжал заниматься завтраком. Будто был самый обычный день, и они обсуждали самые рутинные вещи. — То, что ты меня всё это время знала, наше знакомство и прочее. Я теперь понимаю, почему ты так себя вела. Переменчиво.

— Мне стыдно, очень, — Усаги спрятала лицо в ладонях, глубоко вдыхая. — И за сейчас, и за всё. Я хотела сделать это всё гораздо адекватнее, что ли. Разобраться со своей семьей, а после объясниться перед тобой. Чтобы мне не было стыдно. Чтобы ты не думал, что из меня выйдет хреновая мать для нашей дочери.

— Почему я должен был так думать? — послышался звон посуды. Мамору поставил перед ней стакан с прохладным соком.

— Потому что если я так поступила с семьей, которая меня родила и вырастила, то что можно ожидать от меня в нашей с тобой семье? — она обхватила стакан руками, ощущая лёгкую прохладу. Самое то для её разгоряченного тела. — Возможно, я на твоём месте бы разочаровалась.

— Хорошо, что ты не на моём месте, — Мамору ухмыльнулся и поставил перед ней тарелку со вчерашним разогретым ужином. Он опустился на стул возле неё и легко забрал из её пальцев стакан, отпивая сок. Усаги невольно смутилась, думая о косвенных поцелуях и прочем, о чём было принято заботиться на их родине. — Но я не знаю, как ты поступила со своей семьёй, чтобы решать, быть разочарованным или нет.

— Мой подростковый период был очень тяжелый для моей семьи, в особенности мамы. Я это не ощущала, кроме бесконечных ссор с ней, но я постоянно считала, что это вовсе не моя проблема, — несмотря на стоящие тарелки с завтраком, никто из них не брался за приборы. — А ещё раздражала школа. Знаешь, ты читаешь сёдзё-мангу и ожидаешь чего-то подобного, а вместо этого миллион домашки, зачёты-перечёты, дополнительные занятия…

— Тесты в тридцать баллов, — поддакнул Мамору, на что Усаги лишь закатила глаза, но всё же улыбнулась.

— Да, судьбоносные тридцать баллов, — она продолжила, уставившись в одну точку на столе. — А ещё тогда у меня появился парень. Тот самый, о котором я тебе когда-то мельком рассказывала, мол, что я была подружкой звезды. И мама была очень против, считая, что он мешал моей учёбе, совращал меня и прочее-прочее.

— Твою маму понять можно, — Мамору пожал плечами и вновь отпил с её стакана. — Тут большой простор для переживаний. Ты ведь была такой глупенькой.

— Мне бы стоило возмутиться, но я и сейчас глупая, — Усаги громко застонала и резко схватилась за вилку, с остервенением накалывая картошку. Она запихнула еду себе в рот и продолжила с набитым ртом: — В общем, мой отец очень часто был в командировках, у мамы двое детей, враждующих между собой, в целом глупая я, которая не ходит в школу, за которую отвалили денег. Ах, да, я не закончила старшую школу даже.

— Это вполне логично, учитывая, что ты умерла… Извини, улетела из Японии, когда тебе едва исполнилось семнадцать, — Мамору тоже принялся за завтрак.

— Мне было почти семнадцать, — поправила Усаги. — Мой настоящий день рождения тридцатого июня. В общем, Сейя не то чтобы плохо на меня влиял: скорее мы оба были придурками и нашли друг друга в своей непосредственности. Мне было весело с ним, на концертах их группы. И когда он меня позвал с собой в Америку, я восприняла это лишь как очередное приключение. Возможность сбежать с любимым из рутины, от школы и надоедливой мамы, которой ничего кроме оценок не надо было. Сбежать из дома как в тех самых отчаянных сериалах и фильмах, бунтарских мангах и прочее.

— И что же пошло не так? — Мамору поддержал разговор, когда Усаги остановилась перевести дыхание и собрать мысли в единую кучу. — Вы расстались в процессе?

— Мы расстались ещё перед вылетом, — выдохнула Усаги, отбирая у Мамору собственный сок, которого оставалось на дне. Она поднялась из-за стола и достала ещё один стакан. — Он сказал… Что-то вроде проблем с их командой, отсутствием места. Я точно не помню. Сейя полетел рейсом, которым и планировалось, а мне оставил денег, чтобы я купила билет на следующий. На то время более не было билетов — и не удивительно, там оставалось вот-вот.

— Он оставил тебя одну? Шестнадцатилетнюю девчонку? — Мамору скептически приподнял бровь, уставившись на неё в недоумении. Усаги лишь устало вздохнула и поставила на стол два стакана сока. — Ты летела одна?

— Когда ты так говоришь, мне становится стыдно, что у меня вообще был такой парень, да и сама не лучше — я тогда и подумать ничего плохого о нём не могла, — Усаги опустила глаза на живот и сложила на нём руки. Наверное, Мамору после всего более не посчитает её замечательной.

— Я не пытался его принизить или что-то такое, — поспешно заверил Мамору и отцепил одну из её ладоней, чтобы обхватить своей. Он нежно огладил её костяшки пальцев. — Ты ведь так не и не узнала всех обстоятельств, почему он так поступил, да?

— Да, мы с ним более не пересекались, ну, почти. Его телефон тогда не отвечал, ничего. А я даже языка не знала и прочего. Мне повезло, что со мной на рейсе оказалась Макото, которая знает японский. Она меня приютила, хоть и не доверяла из-за моих историй про подружку звезды, мы тогда с Сейей думали, что целесообразно для меня будет скрывать это, дабы фанатки не загрызли. Но после я иногда думала, что, может, у него было несколько отношений? Я не знаю и не хочу гадать. Да и не в этом суть, — её пальцы непроизвольно сжались вокруг мужской ладони. — Тяжело выделить самое главное, да. У меня были очень насыщенные два года. Может, ты всё-таки задашь мне какие-то вопросы?

— Много информации, это да. Ты в порядке вообще? Хорошо себя чувствуешь? — в его глазах плескалось искренне волнение, Усаги не могла не смутиться, но в ответ лишь кивнула, мол, всё в порядке. — Сложно было адаптироваться?

— С помощью Макото и Рей не очень, но изучать английский для меня было той ещё проблемой. Думаю, по моим тридцати баллам ты это прекрасно и сам понял, — хитро улыбнулась Усаги — ей казалось, что особая опасность миновала, и она могла расслабиться. Могла быть собой.

— Так это был тест по английскому? — Мамору почему-то был искренне удивлён. — Хотя ты и сейчас говоришь с явным акцентом, а иногда произносишь слова не совсем правильно.

— Ха? Почему мне об этом никто даже не думает говорить? — она недовольно надулась, выжидающе глядя на Мамору. — То Мина, теперь ты. Точнее, говорите, но не тогда, когда надо. Не суть! Понимаете и умнички.

— Теперь более интересно, как ты докатилась до работы в столь неблагоприятных местах. Миссис Кино не кажется человеком, который бы позволил тебе работать в захолустье почти что на окраине города, — Мамору всегда был довольно проницательным. Ну, почти.